Книга максимально в границах возможного доказательна и документальна, снабжена комментариями экспертов.

«Группы смерти, — пишет автор, — это надстройка над всеми базовыми уязвимостями подросткового возраста, зона риска, которая из виртуальной реальности давит именно на зону риска в реальности социальной. Зона риска над зоной риска. Явление, матрица которого в социокультурной реальности существует, а противоядие не выработано».

Группы смерти — это своего рода психологическое хакерство, разрушительное вторжение в чужую жизнь. Надеяться на победоносную войну с ним не приходится и речь может идти только о минимизирующих риски «антивирусных программах», о постоянном соблюдении правил культурно-ментальной и правовой гигиены.

Автор побуждает читателя к помогающим формулировать вопросы размышлениям. Некоторыми из них позволю себе поделиться.

Приводимые примеры относятся к социальному уровню так называемого среднего класса и по формальным критериям вполне благополучным семьям. Можно допустить, что на уровне явного социального и семейного неблагополучия доступность интернета для подростков меньше, а риск суицида ниже из-за более примитивных форм отклоняющегося поведения — например, выкладывания в Сеть сцен жестокости с собственным участием по отношению к людям и животным. Исследования такого типа мне неизвестны, но они могли бы пролить свет на понимание различий, взаимосвязей и рисков в отношениях «подросток — интернет».

Подростки и подростковая культура сегодня опережают в освоении этой новой реальности взрослых и взрослую культуру. В книге не раз звучит растерянное недоумение родителей и знакомых по поводу того, что все было хорошо и ничто не предвещало трагедии. Автор вместе с ними исследует предвестники и то, как и почему они были просмотрены. Не могу не отметить той бережности, с которой Галина Мурсалиева это делает, отделяя неизбежное чувство вины у родителей от поиска вины и обвинений, подчеркивая тупиковость их смешения. Помогает в исследовании ясное понимание того, что, живя в объективном мире, мы ориентируемся в нем по азимуту не столько объективных данных, сколько переживаний. Это касается всех, и подростков в особенности. Их общение может казаться взрослым бессодержательным, если не знать, что содержание подросткового общения прежде всего не познавательно, а эмоционально. Они делятся не сведениями о мире, а чувствами и переживаниями своих отношений с миром.

Мы привыкли говорить о таких сторонах подростковой психологии, как самоопределение и становление «Я», борьба за признание своего права на самостоятельность, эмансипации от взрослых и ориентации на сверстников, реакции на физическое взросление и т.д. Все это так. Но страница за страницей — особенно те, на которых говорят подростки и родители, — возвращали меня к понятию экзистенции. Воспользуюсь своим определением экзистенции — это переживание себя и мира в ходе своих отношений с собой и миром. Это именно то, во что погружен, чем захвачен подросток: смерть, конечность бытия в ее конфликте с желанием продолжать жить; свобода с ее ответственностью за созидание себя; изоляция — «каждый из нас в одиночестве приходит в мир и в одиночестве должен его покидать»; бессмысленность — «экзистенциальный динамический конфликт порожден дилеммой, стоящей перед ищущей смысла тварью, брошенной в бессмысленный мир». Это первая осознаваемая попытка, говоря словами Г. Померанца и М. Мамардашвили, собирания себя как взрослого «Я», автора своей жизни.

Подростковый возраст — это время гиперэкзистенциальности. Здесь все заострено до предела, который хорошо описала моя 14-летняя пациентка: «Я с трудом успеваю за день привыкнуть к себе, а просыпаюсь утром уже другая, снова надо привыкать». И так до достижения некоторой стабилизации взросления. Невозможно сотворить рецепт-болтушку для всех, но в книге есть прекрасные примеры того, как работает экзистенциальный диалог «переживание — переживание», когда взрослый «схватывает» и понимает, что, ведясь на манипуляции кукловодов, подросток пытается решать проблемы своей жизни, а не смерти.

Мне остается только поблагодарить автора за уже спасенные жизни и эту книгу, которая, надеюсь, послужит спасению еще многих.

Виктор Каган, доктор медицинских наук, поэт, публицист, — специально для «Новой»