Есть два мифа, бытующих в массовом сознании: о том, что репрессии — это только 37-й год, и о том, что рубили лес (партийных начальников), а остальные были просто щепками. Бытовой сталинизм зиждется в значительной степени на этих мифах — люди ждут нового Сталина, чтобы он покарал ненавистных начальников, а в качестве щепки пусть пойдет надоевший сосед.

На самом деле большинство репрессированных — крестьяне, составлявшие тогда большинство населения. Для ГУЛАГа они представляли особую ценность, поскольку были выносливы, неприхотливы и привычны к тяжелому труду. И они были последними, кто сохранил независимость и самостоятельность. Крестьянин сам себя обеспечивал всем необходимым и не очень зависел от власти. А власть от него, наоборот, зависела, потому что одной из основных статей экспорта было зерно. Эту самостоятельность выкорчевывали из крестьянина много лет и к нашим дням выкорчевали-таки до нуля.

Типичная «траектория» крестьянской семьи такова: в 1928 году лишили избирательных прав, в 1930-м выслали (глава семьи расстрелян или отправлен в лагерь). В 1937-м, уже в спецпоселке, семью добивают, доарестовывая не арестованных в 1930-м мужчин.

На «приобретенных территориях», будь то При­балтика или Западная Украина, начинали тоже с высылки крестьян. И высланные из Поволжья в августе 1941 года немцы тоже были в основном крестьянами.

Операцию по приказу 00447 по НКВД от 30 июля 1937 года в самом наркомате называли «кулацкой», а основным контингентом «для репрессий» были крестьяне. Первые три категории из восьми — «бывшие кулаки», уже потом идут прочие «антисоветские элементы». Элита всего лишь попала под раздачу, основной удар пришелся не по ней. Она была щепками при вырубке крестьянского леса, а не наоборот.

Воспоминания оставили люди, способные их написать. Поэтому мы знаем о репрессиях среди номенклатуры, интеллигенции, служащих. Мужик же сам о себе написать не мог, и некому было о нем написать. Ну, был мужик. Пахал, сеял, косил, убирал хлеб. Его арестовали, он в лагере вкалывал, пока не помер. А семью выслали. Вот и всё.

О мужике попробуй, напиши. Но я попробую. Работа над Книгой памяти подарила множество сюжетов.

Вот, например, советский вариант считалочки про десять негритят. Жила-была зажиточная крестьянская семья. Десять детей, от мала до велика. Отца арестовали, семью раскулачили и выслали из Тюхтетского района в Тегульдетский (ныне Томской области). Дети начали умирать от голода. Один, два, три, четыре (а младший, грудничок, еще по дороге в ссылку умер). Мать попыталась спасти — сколько смогла унести (а смогла только одного) и сбежала домой. Благо Тюхтетский район рядом с Тегульдетским. Но живым не донесла, да и сама умерла по дороге. Остальные попали в детдом, выжил только один. И все девяностые годы бился, чтобы реабилитировать себя и свою семью. Но документов никаких не осталось, будто этой семьи не было вовсе. Как и многих других, исчезнувших без следа. По нашим данным, не более 20% раскулаченных крестьянских семей — реабилитированы. Некому уже было требовать реабилитации, а кто и пытался — документы не нашлись. Но это уже другая история.