«ООН официально меняет статус стран Балтии с Восточной Европы на Северную Европу. Это то, к чему мы принадлежим», — написал депутат Европарламента Артис Пабрикс 8 января в своем Триттере. На следующий день сообщение процитировали и даже вынесли на главную страницу многие СМИ, а граждане — в том числе, высокопоставленные политики — стали писать друг другу поздравления. «Наконец ООН признает Эстонию и другие страны Балтии странами Северной Европы. Все логично, как в географическом, так и в геополитическом плане», — написал на своей страничке в Facebook председатель комиссии по иностранным делам эстонского парламента Марко Михкельсон.

Действительно: на сайте департамента статистики ООН, где последние изменения датируются сентябрем 2016 года, Литва, Латвия и Эстония — в списке стран Северной Европы, вместе с Аландскими островами, Нормандскими островами, Данией, Фарерскими островами, Финляндией, островом Гернси, Исландией, Ирландией, островами Мэн, Джерси и Сарк, Норвегией, Швецией, Соединенным Королевством, Шпицбергеном и островом Ян-Майен.

Восточная Европа, согласно ООН, — это Белоруссия, Болгария, Чехия, Венгрия, Польша, Молдавия, Румыния, Словакия, Украина, а также Россия.

Многие наблюдательные пользователи тут же отметили, что никаких изменений не произошло: на самом деле, ООН сразу после восстановления независимости в Литве, Латвии и Эстонии, когда они стали ее полноправными членами, включила их в состав Северной Европы. В архивах Организации Объединенных Наций три балтийских республики, действительно, везде значатся, как североевропейские.

Латвийский политолог Алексей Григорьев не удивлен, что сообщение о принадлежности Литвы, Латвии и Эстонии к Северной Европе многие восприняли как новость — дискуссия на эту тему действительно велась. «Новость про то, что ООН причислила страны Балтии к Северной, а не Восточной, Европе меня порадовала. Хотя я смутно помнил, что этот вопрос уже обсуждался лет 20 тому назад, или даже больше, когда нас только принимали в ООН (а я был депутатом Верховного Совета Латвии), но совершенно не помнил, чем это обсуждение закончилось», — говорит он.

Алексей Григорьев вспоминает: тогда главным рациональным аргументом было то, что принадлежность к Северной Европе увеличивала вероятность председательствования Латвии в различных структурах ООН. Вторым аргументом было то, что мы должны быть там, где нет России, и вообще поменьше постсоветских и посткоммунистических стран – в этом тоже были свои резоны, хотя и не столь очевидные. Ведь понятия европейского запада, севера, юга и, тем более, востока, уж так сложилось, прежде всего являются политическими, а уже потом географическими. Та дискуссия для Латвии, Литвы и Эстонии закончилась включением в состав Северной Европы — но результат, как это часто бывает, запомнили хуже, чем саму дискуссию.

Литовский политолог Лаурас Биелинис уверен, в свою очередь, что аргументы за конкретную принадлежность к Северной или Восточной Европе, на самом деле, достаточно условные. «Например, для Литвы Польша и Украина исторически и экономически намного ближе, чем северные страны, — говорит Биелинис. — Так что я не стал бы всерьез говорить о разделении Европы. Думаю, это скорее теоретическая задача для экспертов по геополитике, а для обычных граждан, да и для действующих политиков значение имеют только реальные связи между государствами».