В апреле 1991 года, когда волей-неволей возвращались к аварии на атомной станции (прошло ведь пять лет), мне на память пришла… Нет, не отгадаете кто — Алла Борисов­на Пугачева.

…Не будь А.Б. Пугачева личностью, у нее была бы другая судьба.

Кто-то умный сказал, что жизнь человека измеряется не количеством вдохов и выдохов, а теми мгновениями, когда захватывает дух. Сегодня у миллионов поклонников певицы — да, захватывает дух, если они вслушиваются в то, о чем пронзительно поет Алла Борисовна. Но было несколько недель, когда она вообще лишилась голоса. Я впервые увидел настоящую Аллу Пугачеву, не певицу, а глубокого, смелого, порядочного человека, в жуткие дни Чернобыльской катастрофы. Боюсь, мало кто помнит, что Алла Борисовна одна из первых приехала к «ликвидаторам», военным, ученым туда, в район ядерной беды. Кто тогда знал, какие последствия ожидают тех, кто находился в двух шагах от саркофага. А Алла Борисовна вызвалась сюда приехать с концертом. В бедном, видавшем виды клубе она пела столько, сколько надо, чтобы люди поверили, что если здесь Алла Пугачева, то нечего паниковать и бояться.

И она принесла с собой главное, что всегда поднимает человека, — надежду.

После этого выступления в Чернобыле у Аллы Борисовны пропал голос. Это — всё для певца, конец. Она выбралась, к счастью.

…Директор коллектива Аллы Борисовны Владимир Чуйкин скоро оказался в больнице. Рак. Он не выбрался. Это была, как определили врачи, его цена концерта у саркофага. До самой кончины своего соратника Алла Борисовна не отходила от него.

Вот именно в те дни чернобыльского концерта я и увидел настоящую Аллу Пугачеву. Такой она остается для меня и поныне.

М.С. Горбачев знал о поступке певицы. И верю, у него тоже сложилось очень теплое отношение к ней. Но в те дни, честно говоря, было не до нее. Быстро захватили другие дела, одно другого драматичнее. Даже сказать ничего благодарственного не удалось. Но ничего и не забылось.

В 1991 году, под осень, М.С. Горбачев поручил руководителю своего аппарата Григорию Ревенко подготовить ряд документов, которые, он считал, должен подписать только он. Никто другой.

В числе таких важных бумаг Михаил Сергеевич назвал указ о присвоении А.Б. Пугачевой звания народной артистки СССР. Представления начали готовить. Мудрый Григорий Ревенко понимал, что и Минкульт будет тянуть, и отделы не поторопятся. Потому нажимал, требовал… И вот указ на столе у президента СССР.

Это был последний указ, который подписал в Кремле М.С. Горбачев.

Вспомнил я этот сюжет и живо представил себе новоогаревские бдения вокруг важных решений с участием Михаила Сергеевича и его помощников. На память приходят обсуждения мер по защите гласности поправками в закон о печати, по усилению реабилитации бывших политзаключенных… Заботило заметное обеднение рынка товаров широкого спроса… Занимались восстановлением уважения к церкви с возвращением ей христианских святынь и реликвий… Предпринимались шаги по обогащению национальной культуры возвращением книг великих русских мыслителей Н. Бердяева, И. Ильина и др.

Высказать мнение предоставлялось каждому. Если иметь в виду политический спектр, то аргументы сыпались и «слева», и «справа». Горбачев редко принимал чью-либо сторону целиком, он, как правило, имел свою точку зрения, но смещал ее под давлением логики и доводов оппонентов, часто становясь центристом.

Михаил Сергеевич всегда находил, выделял время, чтобы заглянуть в папку с письмами, которые приходили в его адрес. Почта была непростая, жесткая. Но именно такие, неорганизованные, без прикрас и славословия, сигналы с мест Михаил Сергеевич требовал для личного ознакомления <…>.

М.С. Горбачеву было кого выслушивать по масштабным делам. Меня, как новичка президентского окружения, сразу поразил интеллектуальный накал споров в Ореховом кабинете, высокая культура дискуссии, реформаторский настрой. Собравшиеся были профессорами от политики, да что там — академиками!

И, конечно же, среди них были просто выдающиеся люди — А.Н. Яковлев, Е.М. Примаков. Их позиции по многим вопросам жизни страны всегда были честными, нравственно выверенными, глубокими. Никогда не видел, чтобы они «работали на себя», не умели слушать, торопились найти верное решение, уходили от столкновений с теми, кто пытался заболтать перестройку…

Виталий Игнатенко