Трудно найти человека, любившего Красноярские Столбы больше Александра Леопольдовича Яворского. Он был среди тех, кто добился создания заповедника и был первым директором этого заповедника. Его арест и пребывание в лагере тоже были связаны со Столбами.

Арестован 22 сентября 1937-го по делу П.А. Абакумова. Это было одно из дел о гигантском «контрреволюционном заговоре» в Красноярском крае. Заговорщики собирались отравить воду в Красноярске, убить товарища Сталина, взорвать железнодорожный мост и много еще чего.

В заключении прокуратуры, пересматривавшей дело Абакумова в 1956 г., говорится:

«…Обвиняемый допрашивался неоднократно, но в деле есть только один протокол допроса. Три страницы не подписаны обвиняемым. <…>

<…> Установить и допросить о методах следствия по данному делу СТЕПАНОВА, бывшего нач. 4 отд. УГБ, мл. лейтенанта госбезопасности. Выяснить, какими материалами о нарушении законности со стороны СТЕПАНОВА располагают органы КГБ».

Из определения военного трибунала СибВО от 15 марта 1956 г.:

«Актом графологической экспертизы от 10.01.1956 установлено, что «собственноручные показания» Косованова написаны и подписаны работником УНКВД по Красноярскому краю СТЕПАНОВЫМ. <…> Протокол очной ставки Кускова с Яворским сфальсифицирован б. мл. лейтенантом МАТЫЦИНЫМ.

<…> Возбудить уголовное дело против СТЕПАНОВА и МАТЫЦИНА по обвинению в предумышленной фальсификации дела по обвинению БЕЛИКОВА и др. (15 чел.)».

Яворского допрашивал другой следователь, Лобановский. Александру Леопольдовичу, среди прочего, вменялось, что он якобы вел антисоветскую агитацию на Столбах и готовил группу из молодых столбистов-скалолазов, чтобы они перелезли через Кремлевскую стену и совершили террористические акты против руководителей СССР. Яворский все обвинения отвергал. Следователь сказал, что его будут бить. Яворский встал во весь свой немаленький рост, замахнулся на следователя табуреткой и сказал: «Только попробуй». Несмотря на возраст (ему было под 50), Яворский был в отличной форме, неделями жил в тайге, лазал сложными опасными ходами на скалах, ничего и никого не боялся. Такого попробуй — угробь.

И его не били. Следователь поступил проще: отобрал у него очки под предлогом, что он может разбить стекла и совершить самоубийство. И на следующем допросе в протоколе писал не те ответы, которые давал Александр Леопольдович, а те, которые надо. Яворский такого подвоха не ожидал и подписал протокол не читая.

Кстати, очки ему так и не вернули, и первые письма из лагеря написаны не его почерком — мелким и острым, а большими круглыми буквами, писал, как мог, без очков.

В первом письме из Вятлага Яворский просит прислать ему: подушку, одеяло, носки, миску, алюминиевую ложку, поллитровую кружку. Присланную подушку у него почти сразу же украли (это была большая ценность в лагерной жизни), и Яворский просит прислать хотя бы какую-нибудь «думку». Еще он просит прислать справочник лекарственных растений. Полезная вещь, когда работаешь в тайге на лесоповале.

Общие работы — это тяжелый физический труд при весьма ограниченном питании. Яворский ослаб еще в тюрьме, а через 2 месяца лесозаготовок был переведен в слабосильную команду, а потом и вовсе в инвалидную. И года не про­шло, как сильный выносливый мужчина превратился в инвалида.

Однако пригодилось биологическое образование — его взяли в больницу сначала дневальным, а потом в лабораторию. К слову, многие воспоминания выживших в лагере примерно так и построены: сначала о том, как было невыносимо на общих работах, а потом — как прибился к больничке и потому выжил. Исключение, пожалуй, только Ефросиния Керсновская, которая сама ушла из больницы на шахту.

В больнице, «в тепле» у Александра Леопольдовича была возможность писать грандиозную поэму «Столбы». Тело его было в Вятлаге, а душа — на Столбах. Посторонний человек может назвать поэму графоманской. Да, стихи любительские. Но они пропитаны такой любовью к Столбам… А если еще учесть, где они были написаны.

«Пока я жив, я о Столбах мечтаю, Они всегда незримо предо мной, И думы в них, в них чувство, их я знаю, В них дух неисчерпанный мой».

Из лагеря он вышел изможденным стариком. Вывез тетрадки с поэмой и передал на хранение сыну своего расстрелянного столбовского друга Авенира Тулунина. О нем, как и о других столбовских друзьях, он шифрованно спрашивал в письмах: «Как там наш бурундучок?» (У Тулунина было прозвище Венька Бурундук.) «Бурундучок заболел и помер», — отвечали ему…

Затем поэма была издана в единственном рукописном экземпляре, с рисунками художника Каратанова. Это была еще дореволюционная традиция, ныне умершая, — делать рукописные альбомы с иллюстрациями. Пожалуй, самое известное произведение этого жанра — «Сколько стоит человек?» Ефросинии Керсновской. В 2008 году поэма «Столбы» была, наконец, шикарно издана за счет краевого бюджета.

На воле и на любимых Столбах Яворский пробыл всего год. 31 декабря 1948-го его арестовали по тому же самому обвинению, что и в 1937 году. «Я же за то уже отсидел?!» — удивлялся Александр Леопольдович. Но следователь Чертищев продолжал задавать те же вопросы, что и в 1937-м. Яворский опять, как и в 1937-м, все отрицал. «Судили» опять заочно, только не «тройка», а Особое совещание. На этот раз его отправили не в лагерь, а в пожизненную ссылку в Сухобузимский район. Вот это были танталовы муки — находиться в часе езды от Столбов и не иметь возможности на них побывать до самой смерти. Покинувшему место ссылки без разрешения светил лагерный срок.

Яворский такой был не один. Многих из тех, кто как-то умудрился выжить после «десятки», полученной в 1937—1938 годах, арестовывали повторно и отправляли в пожизненную ссылку. Это были так называемые «повторники». Одним из основных регионов, куда ссылали «повторников», был Красноярский край. Так что у нас в вечной ссылке оказалось множество интереснейших людей, в том числе деятелей культуры, инженеров, врачей, которые сделали очень много для развития края. Но это уже совсем другая история.