Баба Катя

— Почему вы открываете дверь и не спрашиваете: «Кто там»? — постоянно сержусь я на нее.

— А зачем? — спокойно возражает она. — Я знаю, что это ты. А больше никто не придет…

Ей — 93 года. Баба Катя (Екатерина Васильевна) живет одна. Муж умер от рака легких 20 лет назад. У нее была дочь — прожила 7 дней. Слабой родилась, очень слабой, в Ленинграде, сразу после войны. А больше никого не родилось потом. Катя (тогда еще не баба) сама была слабой — не смогла больше просто.

Она появилась на свет за 18 лет до войны. Очень хотела быть врачом. Даже поступила в Военно-медицинскую академию. Работала попутно в клинике для психически неуравновешенных на Васильевском острове. Но дипломироваться не успела — ушла на фронт медсестрой. Так на всю жизнь ею и осталась. Дошла до Берлина. По пути видела многое. И ампутацию ног после полстакана водки («Лекарствов-то не было»). И солдат, сшитых из кусков «то ли своего, то ли чужого мяса». И смерть тех, кто едва начинал учиться ходить…

Она живет на 7-м этаже, а я на первом. У меня уже нет ни бабушек, ни дедушек. А она вот возникла. Наверное, во всем есть смысл.

Она маленькая. Метр двадцать? Метр тридцать? Но сорок — вряд ли. Я — 157 см. А она, чтобы поцеловать меня в щеку, просит наклониться. Она покупает колготки в детском отделе. Однажды ей продали размер на трехлетнего ребенка…

В 6 утра баба Катя уже на ногах и первым делом включает «радиво», чтобы знать всё-всё: «Сразу все последние известия узнаю, где, что в Ленинграде творится, где авария — какая? Кто куда приехал и какого черта? Мне интересно! А лежать я не могу… Я только «радиво» и увлекаюсь, — объясняет Екатерина Васильевна, — а «телевизирь» (в произношении бабы Кати так) я уже сто лет не смотрю, да ну его в баню! Последний глаз спортить!»

Глаз — история грустная. Бабе Кате еще 10 лет назад должны были заменить хрусталик. Положили в больницу. Но что-то у врачей не сложилось. Операцию сделали. А хрусталик не поставили. И даже не нашли в себе смелости сказать пациентке (фронтовой медсестре!) об этом. Выписали. Проводили.

— А я тогда еще денег заняла — коньяк врачу купила, — вспоминает она. — А потом время идет, а я ничего не вижу. Пошла в поликлинику. Мне окулист и говорит: «У вас хрусталика нет». Я сознание потеряла. А потом так плакала…

Судиться и скандалить она не стала: «Бог им — судья».

— Но был бы глаз яркий, — произносит баба Катя мечтательно, — я бы пошила, полатала, сплела чего…

Второй глаз поражен глаукомой. Но, глядя на нее, я вспоминаю «Маленького принца»: «Зорко одно лишь сердце». Если бы все сохраняли такой чуткий слух (внутренний — к тому же!) и ум — ясный! Если бы…

Как-то я ей сказала, перефразируя ее же:

— У вас мозг не «спортился» — это самое главное! Не всем Бог это дает…

Она отшутилась:

— Мне дает, мне дает, видишь, пока ты поднялась — я забыла, зачем звала…

Иногда я прихожу к ней, вспылив:

— Баба Катя! Можно я не сдержусь? И скажу все прямо? !

— Конечно-конечно! Я тоже умею материться…

Я никогда не слышала. Самое страшное от нее — что-то вроде «терапевт–придурок». Но это — правда. Он перелом лечить советует травками, а черепно-мозговую травму — витамином С…

Из чего «собран» букет заболеваний бабы Кати, перечислять не буду. Есть риск, что читатель получить инфаркт при чтении диагнозов. Но после этого я не верю в медицину. Напрочь. Потому что нельзя с тремя инсультами, одним инфарктом, сахарным диабетом, всеми пораженными органами и десятком прижизненных переломов — делать шпагат, стоять на голове и танцевать по праздникам… Одно из двух: или медицина — фуфло, или…

«Но у меня каждый день — как закон, — продолжает «моя» бабушка, — в 11—12 часов портится давление: или очень высокое, или очень низкое».

В это время она «выползает» (тоже ее выражение) на улицу. В любую погоду. +35 или -40 — она совершает обход. Непременно.

— Я дома сидеть не могу: тут делать нечего! — Аргумент железный — вся «одёжа» перестирана, вымыты полы, и сварен суп.

Баба Катя всем говорит, что плохо ходит, чтобы ее взяли под руку и куда-нибудь проводили — в аптеку, в поликлинику, к парикмахеру, на рынок. На самом деле это — отмазка. Ходит она отлично! Потому что, когда выходит «подышать», то наматывает по двору и вокруг дома за 2—3 часа (по моим подсчетам: а у меня первый этаж — я всё вижу) не меньше 5 км. Минувшим летом она еще занималась на тренажерах — такие современные поставили у нас на детской площадке. Баба Катя их быстро освоила (с весом всё в порядке: она весит не более 40 кг). Нет! Ей надо поговорить. Родную душу надо. А кому из нас нет?

Ах, да! Она «выползает» на улицу пять раз на дню — все время в разных нарядах. Платья, туфли или сапоги, пуховики и куртки — переодеваться ей не лень. Нисколько!

Иногда она просит меня купить ей что-нибудь в магазине. Например, батон, который стоит ровно 36,80 р. Не 36,50, не 37, а 36,80 — ищи! Или — кефир. Это — еще круче. «Такой в пакете, с цветочками по кругу! Ну как ты не знаешь?» В ответ на мои робкие попытки выяснить объем, производителя, жирность — она молчит. А потом вертит пальцем у виска: «Я же сказала: в цветочках!» И я иду искать «цветочки»! И упаси меня Бог не найти…

Однажды я купила не тот кефир, потому что «цветочков» просто не было. Не привезли! Бывает такое. И шла к бабе Кате я как на минное поле. «Денег не возьму, — объявила я на пороге, — потому что кефир — не тот». — «Я тебе не возьму!» — парировала баба Катя. И я поняла, что к ампутации головы пока не готова. А она может…

«Японский бог! — ругается она, если плохо вымыли лестницу. — Ну мне бы их руки, ноги…» И не знаю, что бы она помыла: лестницу или шею всем работникам ЖЭКа?

А сегодня, когда я поднялась к ней на 7-й, она улыбнулась мне широко-широко абсолютно беззубым ртом:

— Иди скорее! Смотри! У меня кактус зацвел!

— Декабрист? — предсказуемо поинтересовалась я.

— Нет! Декабрист у меня — дурак. Он не цветет вовеки. Совсем другой, который никогда не цвел!..

Баба Катя отнимает у меня по часу каждый день, потому что «не дойти», «не доползти», «не видно». Хотя на самом деле ей всего лишь нужно рассказать мне, что передали по «радиво» или какую глупость сморозила соседка, когда они вчера обсуждали Путина. Но с ужасом я представляю то утро, когда кефир с цветочками в магазине я найду, а бабу Катю на улице — не встречу…