В декабре 2015 года я встретился с молодыми урбанистами из Высшей школы урбанистики в Москве. Мы договорились сделать совместный проект, в котором польские и российские урбанисты смогли бы обменяться опытом. И в конце сентября в Вышке прошли семинар и дискуссия, посвященные одному из самых интересных направлений урбанистики — ​трансформации городского пространства, в особенности постпромышленных объектов, с участием польских специалистов.

Эта встреча стала началом интересного диалога польских и российских урбанистов, а также поводом поговорить о самых интересных достижениях в области изменения польских городов к лучшему.

Дариуш Клеховский, директор Польского культурного центра в Москве

Городские метаморфозы

Новая жизнь старых промышленных зон

В конце сентября в Москве Высшая школа урбанистики НИУ ВШЭ совместно с Польским культурным центром и Посольством Республики Польша в России провела цикл мероприятий, посвященных ревитализации промышленных зон. Судьба подобных территорий является важной темой как для польских, так и для российских городов, переживших в конце ХХ века радикальную трансформацию — ​политическую, социальную и экономическую. Земли бывших заводов и фабрик представляют собой колоссальный резерв для развития внутри города, однако из-за отсутствия четкой концепции и нехватки финансирования часто оказываются невостребованными.

Заместитель декана Высшей школы урбанистики им. А.А. Высоковского НИУ ВШЭ Вера Леонова побеседовала с польскими коллегами о сходстве и различии двух стран в подходах к развитию индустриальных территорий, о сохранении наследия и внедрении демократических подходов в процессы планирования. В дискуссии приняли участие профессор Кшиштоф Гасидло, доктор Лукаш Панцевич и архитектор Моника Конрад.

— В ХХ веке и в Польше, и в России активно развивалась промышленность, но после демонтажа социалистической системы и изменения структуры промышленного производства во многих городах фабрики и заводы пришли в упадок, оказались исключенными из городской жизни. Как этот переход от одной системы к другой пережила Польша? Насколько сопоставим опыт двух стран в отношении к своему промышленному наследию?

Лукаш Панцевич: Обе наши страны столкнулись с вызовом — ​как приспособить индустриальные территории к новому времени, найти им новое применение. Возникают все новые и новые идеи, что делать с такими территориями, как их сохранить. Начинают появляться люди, которые осознают ценность и уникальность таких объектов, понимают, что далеко не каждый хочет проводить время в безличных торговых центрах, а хочет пойти в место, у которого есть прошлое, есть душа. А у многих бывших фабрик она есть.

Mоника Kонрад: В России остается много промышленных городов, где промышленность еще работает. Они выглядят так, как некоторые польские города тридцать лет назад. Я полагаю, что и люди, которые в них живут, не сильно изменились ментально. Возможно, они сейчас находятся на том этапе, на котором мы находились тридцать лет назад. Я говорю не о Москве, а о небольших городах. И они, возможно, могли бы избежать тех ошибок, которые мы совершили у себя в Польше.

Кшиштоф Гасидло: Интересно было бы сравнить отношение к постиндустриальному наследию в Польше и России. В Польше его ценность часто отрицалась, потому что сами объекты ассоциировались с коммунистическим режимом, навязанным извне. Я даже сейчас иногда слышу: «Такое уродское здание — ​коммунисты построили», а это может быть, например, имеющий историческую ценность модернистский объект. В польском обществе бытовало мнение, что от зданий, построенных во времена ПНР, нужно как можно быстрее избавиться и срочно перенять все западное. А в России — ​от чего здесь избавляться? Это же свое собственное, эти здания строили ваши родители и деды. А то, что они были коммунистами — ​это уже совсем другой вопрос.

Л. П.: Мой личный опыт немного иной. Мой дедушка был молодым человеком, студентом Гданьского политехнического института, когда заканчивалась Вторая мировая война. Он стал одним из первых инженеров, которые восстанавливали польскую промышленность после военной разрухи. И он был страшно разочарован, когда стал свидетелем разрушения всего того, что построил.

— Уничтожение исторического наследия, в том числе индустриального, —​одна из серьезных проблем Москвы и России в целом. На протяжении многих лет промышленные территории находились в полузаброшенном состоянии, приходили в упадок. И сегодня инвесторы часто решают просто снести обветшалые здания, чтобы на их месте построить новые. Например, на территории завода «ЗИЛ» в Москве совсем недавно были уничтожены практически все заводские строения, включая спроектированные братьями Весниными, классиками советского авангарда. Польша, насколько я понимаю, тоже лишилась многих ценных объектов.

Л. П.:Когда я заканчивал учебу в архитектурном институте, стартовали первые студенческие конкурсы по реорганизации Гданьской судоверфи. Мы пришли туда, и у нас было ощущение приобщения к исчезнувшему миру, который когда-то был будничным для тысяч жителей Гданьска. Как архитекторы мы пришли в восторг — ​подъемные краны, промышленное оборудование, судостроительные цеха. В каком-то смысле мы были наивны, нам была очевидна ценность этих объектов и казалось, что они будут с нами всегда. А потом судоверфь пришла в упадок, новая система обошлась с ней очень жестоко, хотя это важнейшее место для польской истории, колыбель «Солидарности». Очень быстро стали действовать законы рынка, по которым если земля под зданием дороже самого здания, то его нужно снести. А нематериальные культурные ценности не были в чести ни у общества, ни у тех, кто принимал решения. Они считали, что прежде всего нужно спасать экономику, найти рабочие места. Уничтожить что-то, что строилось годами, очень легко, а вот восстановить, особенно если мы говорим о постиндустриальном наследии, крайне сложно. Лодзь, например, была когда-то городом фабричных труб, а сегодня вы не увидите там ни одной. Множество комплексов фабричных зданий XIX века разрушились, и от них не осталось ни следа, только фотографии и воспоминания. Многие считали этот город безобразным, многих воспитывали, что настоящая архитектура — ​это готический костел, барочный дворец, Вавельский замок в Кракове, а фабрика XIX века — ​это не архитектура. Проблема в том, что люди лишь спустя время начали замечать красоту, которая исчезала у них на глазах. Если нет понимания, что эти объекты имеют архитектурную ценность, никакие законы не помогут.

К. Г.: Поначалу у инвесторов, владельцев шахт или других предприятий, а также в самом обществе доминировало представление, что постиндустриальное пространство должно как-то использоваться: невозможно себе представить, что объект, который десятилетиями приносил прибыль, вдруг стал никому не нужен. По прошествии почти тридцати лет мы знаем, что такое возможно. Из такой ситуации есть два выхода. Первый — ​предоставить их самим себе, в результате чего появляются заброшенные объекты, которые приходят в упадок до такой степени, что их уже нельзя спасти. Второй — ​сохранять их. Иногда такие территории просто стоят нетронутыми в течение нескольких десятков лет. И так происходит вовсе не только в России или в Польше. Такое случается и в Германии, и в Англии — ​доки в Ливерпуле ждали тридцать лет в законсервированном виде, пока не началась их адаптация под новые цели. У нас не всегда есть средства на сохранение, консервацию и поиск возможностей вторичного использования подобных территорий, особенно если это бесхозная территория. Поэтому когда я вижу в городе здание с окнами, замурованными кирпичом или забитыми досками, с дверью, закрытой на замок, я радуюсь. Это означает, что, хотя здание или территория не используются, кто-то заботится о том, чтобы никто туда не проникал и не разрушал их. У них появляется шанс обрести вторую жизнь.

Я уже тридцать лет наблюдаю за тем, как в Силезии исчезают шахтные эксплуатационные копры, производственные агрегаты, промышленные печи и другие объекты такого типа, которые считались никому не нужными. Когда закрывают шахту, из нее пытаются вытянуть все, что возможно. Например, копер из стали — ​ценная вещь, его можно продать на металлолом. Ликвидатор шахты принимает такое решение, не задумываясь о том, что этот копер может представлять собой культурную, семантическую и эмоциональную ценность для работников и жителей. Но можно сказать, что сейчас отношение к постиндустриальному наследию изменилось как в польском обществе, так и у властей. Постепенно выяснилось, что это полезные объекты. Изменилось и мнение тысяч частных владельцев подобных небольших объектов — ​они стали их ремонтировать, адаптировать и сохранять от разрушения. Жить в лофте в бывшей фабрике стало даже модным. Такие лофты появились в Бытоме, Гливице, Жирардове, Кракове, Лодзи.

— Как должен происходить процесс ревитализации промзон? Кто должен определять сценарий их развития?

К. Г.:Мне кажется очень важным, чтобы была некая одна институция, которая управляла бы, разумеется, на основании соответствующих законов, подобными территориями с самого начала, с момента закрытия предприятия. Мне в Польше не хватает такого агентства или инвестиционного фонда по образцу Франции, Испании и Германии. Такая организация берет землю в управление, готовит концепцию и только потом перепродает дальше. А в Польше до сих пор есть большое количество «замороженных» брошенных территорий, и ничего с ними пока не удается сделать.

M. K.:Хорошим примером может быть Великобритания — ​агентство English Partnerships, которое приняло на себя управление подобными территориями.

Л. П.:Почему роль такого агентства велика? Потому что оно становится центром, сосредотачивающим специалистов по ревитализации, которые начинают работать сообща над преобразованием определенной территории. Также оно обладает финансовыми ресурсами и часто наделяется особыми юридическими правами.

К. Г.:Но не нужно их путать со структурами, отвечающими за реализацию активов. В Польше есть Агентство по управлению военным имуществом, Агентство по управлению сельскохозяйственной недвижимостью и т.п., но их задача — ​не ревитализация, а продажа имущества. Например, осталось много объектов от военных, их нужно как-то реализовать. Поэтому тот, кто первым обратится, тому они и продадут. Они не стараются продумать концепцию преобразования, а радуются, если появляется покупатель.

— Как вовлекаются жители и другие заинтересованные участники в вопросы ревитализации промышленных территорий? Закреплены ли эти практики законодательно и что является залогом их эффективности?

Л. П.:Закон о ревитализации служит хорошей основой для вовлечения различных сторон в развитие промышленных территорий. Согласно закону, необходимо идентифицировать всех стейхолдеров и только потом можно приступать к действиям. Самые эффективные формы вовлечения, если мы говорим о жителях, но также о бизнесе и инвесторах — ​это воркшопы, во время которых участники вынуждены — ​в положительном смысле этого слова — ​взаимодействовать и сотрудничать. В течение нескольких дней представители разных сторон разрабатывают некие решения, а государственная сторона, выступающая организатором процесса ревитализации, гарантирует их реализацию. Между участниками формируется определенная связь, и выработанная концепция уже не будет бесхозной, у нее есть владелец. В прошлом в разработке концепции участвовали город, инвестор и архитектор, стратегические решения принимались «сверху» и обсуждались не на этапе подготовки проектной документации, а уже после. Это было обсуждение уже принятых решений, часто с таким подтекстом, что, мол, на все вопросы ответы найдены, у нас очень мало времени для дискуссии, мы должны действовать быстро, иначе потеряем время и деньги. Но такая модель подчас создает большие трудности, жители принимают в штыки идеи городских властей и планировщиков, конфликт неизбежен, и в результате скорость и эффективность все равно снижаются на этапе реализации проекта. И вот в Польше стали раздаваться голоса, что, возможно, стоит действовать по-другому. Неправительственные организации начали говорить о том, что прежде всего необходимо забыть о взаимном недоверии, встречаться на нейтральной площадке и заранее обсуждать проект. Нужно вести последовательный диалог и наладить систему обратного информирования, чтобы результат консультаций дошел до всех участников процесса. И еще один важный момент, фундамент взаимного уважения: жители должны принимать участие в решении действительно важных вопросов, они тратят на это свое время и энергию. Удачный проект — ​это проект, который разработан совместными усилиями, и люди чувствуют себя причастными к нему. Это фундаментальный принцип.

Победа «Варшавской критической массы»

30 сентября 2016 года стало знаменательной датой для многих жителей Варшавы. В этот день в последний раз по центральным улицам польской столицы проехала так называемая «Варшавская критическая масса» — ​неформальная группа велосипедистов, роллеров, скейтеров, которая с 1998 года ежемесячно устраивала велопробег по Варшаве.

Волонтеры и экологи обращали внимание жителей и властей города на необходимость развития инфраструктуры для велосипедистов. Поначалу идея привлекала всего несколько десятков человек, но со временем переросла в многотысячную инициативу. Спустя 18 лет волонтеры протрубили победу — ​они добились не только расширения и улучшения велодорожек во всем городе, но и того, что городские власти создали должность уполномоченного по делам развития велотранспорта при президенте столицы.

Сейчас общая длина велодорожек в двухмиллионной Варшаве составляет около 600 км. Успех «Варшавской критической массы» доказывает, что социальные инициативы могут менять образ города, а голос его жителей начинает иметь не только символическое значение.

Варшава, левый берег которой после Варшавского восстания в 1944 году был уничтожен более чем на 80 процентов, возрождалась из пепла войны поначалу в духе модернизма, потом соцреализма. Так, в самом центре города появился «подарок Иосифа Сталина» — ​Дворец культуры и науки, напоминавший семь московских высоток. Как говорил в одном из интервью архитектор Томаш Маркевич, Варшава — ​отличная иллюстрация социалистического строя, который постоянно провозглашал лозунги плановости, но одновременно был не в состоянии почти никакие планы довести до конца. Все проекты застройки города в какой-то момент прерывались, поэтому Варшава так хаотична, считает Маркевич.

После падения Берлинской стены в 1989 году и прихода в Польшу капитализма Варшава развивалась быстро, но сумбурно, став городом бизнеса: создавались деловые зоны и высотные здания в таких районах столицы, как Средместье, Мокотув и Воля, а решения о застройке принимали девелоперы, исходящие из соображений прибыли, а не красоты. Однако со временем стал заметен отток жителей из этих окрестностей — ​инфраструктура, удобная для бизнеса, не всегда удобна для жизни.

С середины 2000-х одной из самых заметных тенденций в развитии Варшавы стала концепция «новой урбанистики», которая предполагает активизацию жителей для созда­ния комфортного, зеленого, дружелюбного пространства, в котором можно развивать свой социальный потенциал через общение с соседями. Благодаря интернет-форумам появились такие неправительственные организации, как SISKOM — ​Ассоциация интеграции столичной коммуникации, объединяющяя инженеров и дорожников, требующих улучшения транспортных путей, или фонд «Я, Висла», благодаря которому не востребованные городскими властями два берега главной польской реки, протекающей через Варшаву, стали одним из центров культурной жизни столицы. Теперь здесь летом можно потанцевать сальсу на песчаном пляже, а зимой, например, встретить Новый год на шествии с факелами и песнями. «Варшавская критическая масса» вписывается в общественные движения, целью которых является возвращение ткани города его жителям и туристам.

Благодаря развитию общественных инициатив с 2005 года власти Варшавы совместно с жителями столицы внедряют программу ревитализации отдельных районов города. Программа на 2016–2022 годы предполагает развитие районов правого берега Варшавы — ​Праги и Таргувка. Целью аниматоров, выбранных властями во время конкурса, станет культурно-социальная активизация жителей и модификация их образа жизни — ​ведь районы эти пользуются «славой» варшавских трущоб. Стоимость проекта — ​1,4 миллиарда злотых (около 350 миллионов долларов).

Агнешка Шипелевич журналист, переводчик, литературовед.

Текстильная столица превратилась в город пилотной ревитализации

В 2015 году Лодзь, третий по величине город в Польше, наряду с двумя небольшими бывшими шахтерскими городами Бытомом и Валбжихом, выбрали в качестве пилотной площадки по модернизации городского пространства, места для тестирования новых методов ревитализации. То есть вывода города из состояния кризиса за счет преобразования пространства и поддержки жителей.

Шансом для Лодзи стали принятые в 2015 году Национальная городская политика — ​документ, определяющий стратегию правительства по проблемам городов, и Закон о ревитализации. На практике это означало получение специальной финансовой помощи. «Возвращение к городу» — ​так звучит лозунг, с которым стартовала кампания по преображению городского пространства. Он отсылает к идее возвращения Лодзи ее исторического центра как привлекательного района для проживания. В ближайшие годы городские власти планируют предназначить более 4 миллиардов злотых (порядка 1 миллиарда долларов) на проекты по улучшению улиц и парков, ремонту домов, строительству инфраструктуры и помощи горожанам. То, на что именно пойдут эти средства, до сих пор является предметом дискуссии.

Выбор Лодзи не был случайным. Город боролся с последствиями преобразований текстильной промышленности, из-за которых в 90-е годы значительная часть жителей осталась без работы. Еще одной проблемой Лодзи было состояние и характер застройки. Для городского пейзажа характерны не только особняки и фабрики XIX века, но и густо застроенные кварталы. Из-за этого в центральных районах было недостаточно зелени и рекреационных зон. Фасады годами не ремонтировались. В результате центр города опустел — ​жители массово переселялись на окраины.

Все эти факторы привели к тому, что Лодзь стала местом огромного городского эксперимента. Планы городских властей поистине наполеоновские — ​ревитализация и перестройка целых кварталов. В историческом районе Старое Полесье преобразованию подвергнутся улицы — ​появятся пешие зоны с замедленным движением, так называемые «вунерфы» (от голландск. woonerf — ​«улица для жизни»), зеленые островки. Проект предусматривает также программу поддержки местных жителей — ​организацию культурно-досуговых центров пешей доступности, интеграционных центров, помогающих справиться с зависимостями, образовательных программ. Социальные проекты должны стать ключевыми — ​без них ревитализация стала бы просто очередным ремонтом.

Ревитализация Лодзи — ​это также крупные инфраструктурные проекты, которые должны увеличить привлекательность города в масштабе страны. В этой связи планируется построить тоннель, проходящий через центральные районы города и соединяющий железнодорожные станции Лодзь-Фабричная и Лодзь-Центр.

Еще одна масштабная инициатива — ​преобразование территорий бывшей теплоэлектростанции в «Новый бизнес-центр Лодзи». Здесь, по мнению городских властей, можно создать условия для новых крупных частных инвестиций — ​офисных центров. Это также потенциальное место для организации выставки EXPO. Модернизация железнодорожного сообщения облегчит коммуникацию с Варшавой, что поможет Лодзи укрепить сотрудничество с польской столицей.

Проект по ревитализации — ​это не только действия городских властей, но также инициативы «снизу». В Лодзи действует более восьмидесяти социальных кооперативов, многочисленные неправительственные организации. Именно благодаря их усилиям модернизируется велосипедная инфраструктура, появляются дома культуры и районные культурные центры, запускаются проекты по охране памятников архитектуры и проходят дискуссии о проблемах города. Это важный, хотя часто недооцененный союзник в реализации проектов по ревитализации. Широкомасштабный проект по ревитализации Лодзи стартует на наших глазах. Это станет сложнейшим экспериментом по улучшению городского пространства, поэтому следить за этим процессом будет необычайно интересно. Если проект увенчается успехом, он поможет городу вырваться из кризисной воронки и даст стимул к развитию в будущем. Станут ли эти улучшения системными — ​зависит от самих горожан.

Лукаш Панцевич урбанист, преподаватель факультета архитектуры в Гданьском политехническом университете.

Концертный зал и музей на месте шахты

Расположенный на юге Польши Верхнесилезский промышленный округ — ​один из крупнейших промышленных районов Европы, округ «угля и стали». В середине XX столетия здесь действовало около семидесяти шахт по добыче каменного угля, цинка и свинца. Рядом с ними располагались коксовые заводы, железоплавильные предприятия, цинковые заводы, электростанции, химические заводы и т.д. Городская агломерация, выросшая вокруг всех этих предприятий, насчитывала более 2,5 миллиона жителей.

Сегодня, в начале XXI века, округ переживает период интенсивной реструктуризации экономики и переходит на перерабатывающий сектор и сферу услуг. Открываются автозаводы, развивается пищевая промышленность, строятся логистические центры, создаются новые вузы.

Большинство шахт закрыли, и появилась проблема — ​что делать с оставшимися от горнодобывающей промышленности объектами: эксплуатационными копрами и надшахтными зданиями, сортировочными отделениями и погрузочными станциями, зданиями душевых и бытовых помещений, складами и рельсовыми путями. Часть шахт ликвидировали полностью и снесли все постройки. Но расположенные в центрах городов, а также имеющие культурную ценность решили полностью преобразовать.

В Гливице на месте закрытой шахты создали институт, инкубатор предпринимательства, небольшой музей и офисы. Вокруг отреставрированных исторических зданий появляются современные объекты технологического парка, объединяющего инновационные IT-компании.

В Катовице преобразовали две шахты. Объекты одной из них — ​шахты «Клеофас» — ​снесли почти полностью, оставив лишь надшахтный копер и душевую, а на оставшейся территории построили один из самых крупных в Польше торговых центров Silesia City Center.

Со второй шахтой поступили иначе. Результат преобразований стал предметом гордости жителей города, а история этого проекта показывает, как много терпения, интеллектуальных усилий, дискуссий, труда и, конечно, средств нужно, чтобы реорганизовать постиндустриальные территории и объекты, приспособить их к другим целям. Об этом проекте расскажем подробнее.

В 1922 году недалеко от города Катовице построили шахту по добыче каменного угля «Фердинанд» (затем ее переименовали в «Катовице»). После 177 лет непрерывной эксплуатации, в 1999 году, шахта была закрыта. За это время Катовице превратился в 350-тысячный город в составе двухмиллионной верхнесилезской агломерации, стал столицей воеводства. Город сильно разросся, и шахта в итоге оказалась в его центре. Территория шахты (около 22 гектаров), огороженная забором и полностью изолированная от города, стояла и ждала приговора. Публичная дискуссия по этому вопросу шла несколько лет, а концепции преобразования объекта демонстрировали различные подходы. Начиная с максимальной «расчистки» территории от существующих построек с последующим возведением крупного торгового центра и заканчивая созданием городского парка с законсервированными остатками шахты в качестве музейных экспонатов.

В 2000 году Марчин Стрончек, Марчин Пухер, Кшиштоф Гасидло и Ежи Чибис предложили адаптировать постройки бывшей шахты для катовицкой Академии изящных искусств, а на оставшейся территории возвести новое здание Силезского музея. В 2006 году часть этих территорий действительно предназначили для музея. В результате международного конкурса на реализацию был направлен проект австрийского бюро Riegler Riewe Architekten ZT-G.m.b.H, который предполагал разместить выставочные пространства, конференц-залы и другие помещения общей поверхностью 25 тыс. кв. м на нескольких уровнях под землей. Проект апеллировал к прежней функции этих объектов и одновременно в минимальной степени нарушал исторический облик шахты — ​на земле разместили лишь стеклянные павильоны, служащие для освещения подземных пространств. После восьми лет сложнейших и дорогостоящих работ (около 262 миллионов злотых, то есть порядка 70 миллионов долларов) в 2015 году подземная часть музея была открыта. Работы по адаптации остальных объектов продолжаются до сих пор и могут занять еще несколько лет.

Пока строился музей, остальную часть территории шахты город решил отдать на нужды других культурных институций и выбрал современный концертный зал. В Катовице находится Национальный симфонический оркестр Польского радио, здание которого уже не отвечало современным требованиям. Поэтому новый объект решили построить именно тут. Международный конкурс на его проект выиграл архитектор из Катовице Томаш Конёр. Он спроектировал здание с большим концертным залом на 1800 мест, камерным залом, а также офисными и техническими помещениями, кафе и т.д. общей полезной площадью 25 тыс. кв. м. Особое внимание архитектор уделил акустике и интерьерам большого концертного зала. Работы по строительству велись несколько лет и стоили примерно те же 70 миллионов долларов. В результате в 2014 году жители Катовице смогли насладиться великолепной акустикой и элегантным интерьером. Здание по праву причисляют к одному из лучших в мире концертных залов.

Еще один участок на бывшей территории шахты город предназначил для Международного конгресс-центра. Архитектурный конкурс выиграло варшавское бюро JEMS Architekci. Объект полезной площадью 34 тыс. кв. м открыли в 2015 году. Строительство обошлось в сумму около 378 миллионов злотых, что составляет 100 миллионов долларов. Несмотря на внушительные масштабы и кубатуру, объект не доминирует над окружающей застройкой, а вписывается в окружающий пейзаж благодаря соответствующей форме и использованию особой зеленой крыши, на которой растет трава.

Эти три новых объекта стали частью так называемого Культурного кластера в центре Катовице. Хотелось бы также добавить, что по соседству находится еще один выдающийся архитектурный объект — ​построенный в шестидесятые годы прошлого столетия спортивно-развлекательный комплекс «Сподек». Все эти здания представляют собой исключительный в европейском масштабе архитектурный ансамбль.

Кшиштоф Гасидло профессор Силезского политехнического университета в Гливицах, завкафедрой урбанистики и территориального планирования. Архитектор и урбанист.