Чернокожее, красногубое чудовище в отрепьях кривляется среди чистой публики в смокингах, дамских фраках и шелках. Среди белых лампионов, алых коктейлей, суебесия световой рекламы, хриплых свингов 1919 года. Юркое, тощее, развинченное чудовище читает с оттяжкой «Балладу о мертвом солдате» Брехта, харкает гостям в лицо строками о «второй мобилизации» героев-покойников для спасения отечества (там кадят ладаном, чтоб заглушить трупный дух от новобранцев, там гремят речи господ во фраках).

Это Краглер, герой Первой мировой, пришел за своей невестой на ее помолвку с другим. А что тёмен, как гнилой банан, рубаха истлела? Так он три года лежал в могиле…

«Барабаны в ночи» — ​ранняя, полузабытая пьеса Брехта. 1919 год. Проигранная Германией война, распад империи, потеря территорий, обвальная инфляция и позор. Однако и новые веяния, новые свободы: быстро разбогател (а на чем — не скажет) Мурк (Александр Матросов), вчера полуголодный парень из предместья. Смокинг трещит на плечах, сытость подернула черты: Мурк — хозяин «веймарской» Германии. До поры.

Все танцуют — ​пока рядом, на модной улице Фридрих-штрассе, стреляют. Все готовы сменить пол: так веселей. Истинно немецкая мать семейства фрау Балике (Иван Литвиненко) теперь щеголяет в двусмысленном, но модном наряде «под мальчика» — ​и фрачная пара трещит на ее добродетельных бедрах, оплоте рухнувшей империи. Журналист Бабуш (Вера Воронкова) и юный официант Манке (Анастасия Лебедева), солидные бармены и проститутки в парче с разрезом, оркестрик кафе «Отечество» прожигают ужас настоящего под крики о «революции в газетных кварталах». Раскаленно-белые шары лампионов опускаются в ресторанный зал: сценограф Александр Шишкин создал отличную метафору «огня с неба», элегантно сходящего на Содом.

Но как жаль этот Содом, Берлин‑1919, торопливо глотающий свои алые коктейли!

Все тут — ​шуты бродячей труппы. И все — ​легкомысленные, легкие на слезу и куплет, сочувствующие ближнему, ветром подбитые, джазом зачарованные… живые люди.

Какая четверть века, какая мертвая петля времени, какая новая война и какой огонь с неба у этой свингующей публики впереди — ​Брехт в 1919-м догадывался. А мы знаем.

Спектакль Бутусова прослоен кадрами хроники: Фридрих-штрассе сияет огнями витрин (и в них угрюмо глядят безработные 1920-х), Фридрих-штрассе лежит в руинах 1945-го, вдоль модной улицы возводят Берлинскую стену… А вот ее сносят, возрожденная улица сияет огнями 2010-х — ​вновь в полном гламуре и шоколаде. Что будет дальше?

Главный драйв «Барабанам в ночи» Бутусова придает треугольник героев: Мурк, хозяин послевоенной жизни, и отвергнутый жених — ​солдат Краглер (Тимофей Трибунцев), вставший из безымянной могилы, чтоб плюнуть в лицо выжившим и увести свою женщину, и сама Анна (Александра Урсуляк) — ​воен­ная вдова в ажурных чулках, Коломбина в броском макияже немого кино.

Это трио — ​Арлекин с крепким затылком, Коломбина «веселых двадцатых» и воскресший Пьеро в саване вместо балахона — ​играет замечательно. Александра Урсуляк получила «Золотую маску»-2014 за роль Шен Те в «Добром человеке из Сезуана», Александр Матро­сов хорошо играл Водоноса в «Добром человеке…», Тимофей Трибунцев был умным Треплевым в «Чайке» Бутусова и отличным Яго в его «Отелло» (оба спектакля — ​театр «Сатирикон»). Но именно в «Барабанах в ночи» они… разыгрались, не скажешь по-другому. Содрали лохмотья сдержанности, вошли в права «первых сюжетов», в гибельное шутовство комедии дель арте меж двумя войнами.

Три актера наконец обрели полную свободу. И она им к лицу!

«Мертвый солдат пришел за невестой» — ​сквозной сюжет германской культуры. От средневековых баллад до картины гениального австрийца Эгона Шиле «Смерть и Дева» (1915), где отравленный газом солдат обнимает костлявую патриотку на бруствере окопа. Шиле — ​любимый ученик Климта (живопись их различается резко и страшно, как золоченые 1900-е и Первая мировая). Шиле умер в 28 лет в Вене‑1918. От «испанки», косившей полуголодную Европу. Умер вскоре после беременной жены, за которой ухаживал, когда она слегла (хоть и декадент, мля… разрушитель нравственности).

Кажется: тень его живописи лежит на «Барабанах в ночи». А Краглер — ​Трибунцев и Анна — ​Урсуляк с их точной, нервной, гибельной пластикой похожи на его персонажей.

Брехт и Бутусов милостивей к своим героям, чем 1918 год — ​к Шиле и его жене. Истлевший Краглер воскресает. Обнимает беременную Анну. Надевает новый пиджак. Вот он стоит на авансцене, бесконечно, по цирковой технологии, переливая воду из помятого, закопченного навеки советского чайника в элегантный кофейник ар деко…

И тут пьеса Брехта вдруг сдвигается в другое время и в другую страну. Потому что… не этим ли мы тут занимаемся двадцать лет? Твердо веря, что в начищенном антикварном кофейничке вода будет иной. И его владельцы — ​иными.

Благостный Краглер в новой белой рубашке пьет кофе. Поливает фикус. Целует жену. Включает телевизор с плос­ким экраном… оттуда лезет, грозно вспухая полноформатным видео на заднике сцены, новая военная хроника…

И любое время после войны оказывается для бедняги временем перед войной.

И можно смотреть «Барабаны в ночи» как стильную лав стори «века джаза».

А можно — ​как притчу о том ознобе, с которым перечитываешь сегодня Брехта.