Конечно, он отнюдь не Че Гевара, всегда упоминаемый в пандан, источник перманентного навара для фабрикантов маек и бандан: чего там, Че порою увлекался, но вышел в боливийские Христы. Он был святой, в отличие от Кастро. Святые для соседей непросты.

Проводим Кастро к вечному покою. Нам это имя много говорит. Мы любим революцию такою: с поправкою на местный колорит. У нас снега, морозы, клубы пара, расстрелы террористов и царя, а там у них сигара, Че Гевара, все романтичней, прямо говоря. В СССР всегда любили Кастро. Я сам курил «Лигерос», мать-мать-мать! Он пел, плясал, трепался языкасто, а что на наши деньги — так плевать. В последующих бурях и ненастьях мы бросили платить бородачу, — но лучше дать их Кастро, чем раскрасть их. Но о деньгах я нынче не хочу. Маркс был не слишком прав. Такое гадство. Марксистом слыть — сомнительная честь. История — она не для богатства, она не для прогресса (где он есть?!). История — не круглый стол давосский, ни даже нефтеносные слои. История — она для удовольствий, которые у каждого свои. Считать ошибки Кастро мы не будем. Там был и свой аналог КГБ, и горы лжи, — но нравилось же людям! Они при Кастро нравились себе.

Ведь цель у революции какая? Лишь массовый оргазм, и нет иной. Она не в том, чтоб, массы увлекая, построить им бесплатный рай земной, не в том, чтоб обмануть народ заморский, косящийся на Кубу, как жених, — все делается только для эмоций. Сюжет воспроизводится для них.

И эта «Осень» — с точки зренья слова (а слово много весит в тех краях), — этап не хуже всякого другого. «Не ах» для жизни; но для прозы — «ах». Мы можем говорить про что угодно, про бедность, проституцию и жесть, про то, что там темно и несвободно… Так взяли бы да свергли. Опыт есть. Но почему-то все любили Кастро, и это было видно по глазам у грустных шлюх, — и это не лукавство, а верность бренду, так бы я сказал.

Кого мне жаль, так это эмигрантов. У них случился радостный годок: на улицы выходят, дружно гаркнув: «Подох тиран». Подох-то он подох, бессмертных нету, даже и на юге, и скоро похоронят старика, — но вашей личной нету в том заслуги, и ваша радость несколько горька. У нас в России тоже все непросто. Всех ожидает общее ничто — но страшно же подумать: девяносто! А в перспективе может быть и сто! Оно, конечно, с точки зренья слова, плюс климат, плюс традиции Москвы… Но если нет союзника другого, как только биология, — увы. Все это было: старческий подгузник, и бред, и непослушная нога…

Оно, конечно, время наш союзник.

Но не слуга, ребята, не слуга.