Это был самый обычный брошенный дом: в деревне, в 15 км от столицы Парагвая Асунсьон. С улицы была видна булочная, какие-то мастерские и гаражи, а во дворе, пустое и пыльное, стояло здание бывшего полицейского участка. Внутри лежала гора бумаг.

«Гора» не была преувеличением: в здании хранилось 700 тысяч документов — почти 3 тонны. Полный архив операции «Кондор» — совместной кампании спецслужб США и Латинской Америки по политическому террору. Его нашел самый известный диссидент Парагвая, педагог, юрист и интеллектуал Мартин Альмада. В суде документы стали важным доказательством вины чилийского диктатора Аугусто Пиночета, благодаря им отправились в тюрьму несколько силовиков, их использовали для защиты прав бывших заключенных половины стран Латинской Америки… Но сам Мартин Альмада много лет разыскивал эти документы, чтобы узнать главное для себя: как почти 18 лет назад погибла его жена.

Журналисты «Новой газеты» встретились с Мартином Альмадой и записали историю человека, в одиночку изменившего судьбу целого континента.

У Мартина аристократичное лицо испанского гранда, идеально вежливые, сдержанные манеры дипломата и красивая, очень витиеватая речь.

Мы говорим в Москве, в лобби его отеля: выходить на улицу Мартину тяжело. Он прерывает интервью каждые 20 минут, чтобы отдохнуть. Щурится на лампу: после пыток в тюрьме глаза плохо переносят свет. Когда хочет поделиться со мной эмоциями, доверительно берет за руку.

Рассказ Альмады звучит, как роман Маркеса: страстно, страшно, невероятно и фантастично — хотя все приводимые им факты можно проверить по учебнику истории.

В конце 1960-х молодой учитель Альмада уже многого достиг: директор школы, единственный во всей стране кандидат педагогических наук, он учился педагогике и юриспруденции в Парагвае, Чили и Аргентине, пропагандировал метод бразильского педагога Пауло Фрейре и создал Ассоциацию учителей, члены которой вскладчину покупали и делили между собой продукты, своими руками строили дома для учителей. Как вспоминает Альмада, зарплаты учителя в те годы хватало только на 15 дней. «Еще 15 мы голодали. Наша ассоциация потребовала повысить зарплаты учителям, дошла до парламента, и президент вышел из себя. Он сказал, что наши зарплаты разбалансируют весь бюджет страны. А мы настаивали и кричали, что хотим жить не голодая. Это потом записали как подрывную деятельность».

Вскоре педагога Фрейе запретили за социалистические взгляды, Ассоциацию учителей признали коммунистической организацией. В 1974 году 37-летнего Альмаду арестовали.

Арест был обставлен как ограбление. Толпа секретной полиции вломилась в школу (из-за нищеты Альмада жил внутри школы с женой и тремя детьми) за четыре дня до выплаты зарплаты учителям. Сейф школы расстреляли из пистолетов, деньги забрали. Полицейские в Парагвае всегда врывались толпой, говорили, что ищут оружие, на деле — крали пишущие машинки, деньги, любые ценности. Всех попавшихся по дороге били. Приходили обычно вечером, чтобы привезти задержанного в полицию ночью. Пытать по внутренним правилам тюрьмы можно было только ночью.

Вместе с Альмадой забрали его 16-летнего племянника. Во время первого же допроса ему выбили глаз — и отпустили.

Мартина посадили в «Красную шапочку» — так в Парагвае называли грузовики, на которых возили арестантов. «Это были мобильные центры пыток, — вспоминает Мартин. — Избивать меня начали сразу — у них это называлось «разогрев». Привезли в секретную полицию. А там люди в элегантных униформах, в темных очках — как на празднике. Первым меня допрашивал полковник из службы разведки Чили. Потом аргентинец — он утверждал, что у меня были связи с подпольем. Потом бразилец, уругваец…»

По акценту испанского Мартин понимал, откуда родом человек. Не понимал только, почему эти люди тут.

В полиции Альмаду держали месяц. Он считает, что его арестом власти хотели парализовать Ассоциацию учителей и любые другие профсоюзы, — «это была показательная порка». Через месяц его официально признали «интеллектуальным террористом» (судили их так же строго, как и террористов реальных) и отправили в знаменитую политическую тюрьму Эмбоскада.

Во время холодной войны Латинская Америка охотилась за коммунистами. Борьбу возглавлял Парагвай: президент США Ричард Никсон выбрал диктатора Парагвая Альфредо Стресснера «антикоммунистом № 1». Сразу же после его избрания страна получила у США кредит 7,5 млн долларов на борьбу с коммунистической угрозой, и получала еще много лет. Альмаду арестовал первый организованный США иностранный «офис по специальным делам» — особая международная полиция, которая под присмотром США должна была выслеживать и уничтожать коммунистов по всей Латинской Америке.

Вместе с Альмадой в тюрьме сидели 400 заключенных. Коммунистов, по его словам, из них было всего человек 10: «Остальных брали просто потому, что режиму нужны были враги». Альмада помнит, как пытали человека, у которого дома нашли Библию, — в то время католическая церковь в Парагвае выступала против диктатуры, и верующих тоже сажали*. Помнит, как с ним в камере оказался бывший сотрудник секретной полиции, чей сын вошел в профсоюз студентов. Организацию сочли террористической, сына арестовали, отца тоже: за то, что не донес.

В стране было больше 20 лагерей, охрану которых иногда обучали нацистские преступники, которые получили в Парагвае политическое убежище, — среди них был, к примеру, Йозеф Менгеле. Лагеря всегда были переполнены, в тюрьмах при диктаторе Стресснере побывал каждый четвертый парагваец — всего около 484 тысяч человек. Все диктаторы Латинской Америки усердно уничтожали собственные народы. Стресснер обошел в этом многих.

— Вторая кожа парагвайца до сих пор, — говорит Альмада, — страх.

Селестина Перес де Альмада

Секретная полиция по-разному пыталась найти подход к Альмаде. Ему то предлагали сотрудничать и обещали большие должности. То требовали назвать сообщников и пытали. Вырывали ногти, пытали пиканой (электрошоком).

После ареста Мартина его жена, учительница Селестина Перес де Альмада, вместе с тремя детьми оказалась под домашним арестом. Где муж, ей не сказали. В Парагвае не было термина «задержанный» — только «пропавший». Родные никогда не знали ни место заключения, ни приговор. Зато хорошо знали про пытки и казни в секретных тюрьмах.

Мартин тоже не знал, что происходит с его семьей. Пока спустя месяц после ареста сокамерник не принес ему клочок газеты, которая лежала в туалете вместо бумаги. На нем было короткое официальное сообщение: жена уважаемого учителя Мартина Альмады скоропостижно скончалась. На похоронах, значилось в сообщении, присутствовал господин Альмада с детьми.

Когда Мартин бросился к полицейским, требуя объяснить, что они сделали с его женой, ему заявили: «Она покончила с собой».

— Я точно знал: она не могла это сделать, — говорит Альмада так, что я не решаюсь спросить, почему. — Они это придумали. Я сразу знал: они это придумали.

Список игроков в пинг-понг

Альмада был неудобным заключенным: он постоянно требовал соблюдения своих прав. Чем больше требовал, тем больше его пытали.

— Один раз к нам привели какого-то важного узника, собрались генералы… А меня ведут мимо, голого, на ногах и руках — наручники. И я крикнул генералам: «Я хочу, чтобы вы меня убили. Я хочу отдохнуть. Если вы меня не убьете, я за вами приду и вас засужу».

Я спрашиваю, верил ли он, что это однажды случится.

— Не знаю. Я даже не знаю, хотел ли я умереть. Просто у меня выработалась тактика — постоянно на них нападать. До ареста я был трусливый, но в тюрьме во мне просто заполыхал пожар.

…Мартин освободился через три года, в 1977-м. В тюрьме он объявил голодовку, 30 дней отказывался от еды и благодаря международному давлению и кампании Amnesty International вышел на свободу. Вместе с матерью и детьми бежал в Панаму, получил политическое убежище во Франции, работал в ЮНЕСКО, вел проекты по экологической грамотности в Африке и Латинской Америке. А еще написал книгу «Парагвай: забытые тюрьмы», вызвавшую дискуссию по всему миру, и составил первый список заключенных и преступников режима Стресснера.

В отличие от Чили и Аргентины, в Парагвае тюремщики не надевали масок. По субботам палачи собирались в тюрьме играть в пинг-понг. Через дырку в заборе тюрьмы Альмада подглядывал за ними. Скоро он начал спрашивать у сокамерника — бывшего полицейского — их имена.

На сигаретных пачках Virginia Slim, собственной кровью, ночами, когда не видит охрана, он записывал имена тех, кто играл в пинг-понг, и тех, кто сидел в камере вокруг.

Свидания в Эмбоскаде давали на 5 минут, но этого было достаточно: когда мать Альмады приходила к нему, он обнимал ее и засовывал обертки от сигарет ей в воротник.

Спустя много лет Альмада нашел подшивку журналов для полицейских, обнаружил там все имена, которые помнил, нашел должности полицейских, места работы и биографии. Так впервые в Парагвае были названы имена: и тех, кого пытали, и тех, кто пытал.

В тюрьме Мартин встречал заключенных из других стран Латинской Америки, которые рассказывали ему о секретной операции спецслужб по борьбе с коммунистами. О том, что она называется «Операция «Кондор», ему рассказали гораздо позже.

«Я узнал о «Кондоре», когда был прямо в его когтях», — весело говорит Альмада. Тогда он не поверил этим рассказам.

По словам Мартина, после освобождения он решил посвятить жизнь тому, чтобы найти ответы на два вопроса: почему в тюрьме его родной страны его пытали и допрашивали иностранцы? И как на самом деле погибла его жена?

В гнезде «Кондора»

Как только в 1989 году режим Стресснера был свержен (диктатора по латиноамериканской традиции сбросил собственный зять), Альмада немедленно вернулся на родину и встал во главе нового движения за права человека и переход к демократии. Первое, чем он занялся, — доказательством пыток в парагвайских тюрьмах и обеспечением компенсаций их жертвам. Он подал в суд на режим Стресснера за свой арест и пытки (которые правительство Парагвая отрицало), смерть жены и конфискацию имущества.

Параллельно с этим он искал архив операции «Кондор». К этому времени Альмада и его команда — парагвайские оппозиционные журналисты, французский иезуит и адвокат — точно знали, что он существует. Найти «архив террора» было принципиально важно: без юридических доказательств пыток политзаключенных осудить палачей невозможно.

Мартин не рассказывает про поиск в подробностях. Он говорит только, что сначала составил примерный список брошенных полицейских управлений, где могли бы быть спрятаны документы, и объезжал их сам. Затем ему помогли жившие рядом люди. Архив обнаружили 22 декабря 1992 года. Когда Альмада зашел в брошенный дом и увидел пыльную гору бумаг, он заплакал.

— Много лет военные и полицейские заявляли, что я сумасшедший и никакой секретной операции не было, — говорит Альмада. — Это была моя личная победа.

В архиве обнаружились записи об арестах, протоколы допросов, доносы, сведения об убийствах, планы полицейских операций, аудиозаписи встреч оппозиции. Были даже методические рекомендации по тому, как проводить пытки (например, сначала у заключенного положено было вырвать ногти, потом отрезать уши). И — главный документ — подписанное чилийским диктатором Пиночетом и руководителем его спецслужб генералом Контрерасом письмо, в котором они приглашали других латиноамериканских правителей на секретное совещание в Чили 25 ноября 1975 года. Встреча положила начало операции «Кондор». Позже бумага позволила осудить ее участников.

В тот же день около архива собрались журналисты всех стран мира. Люди выстроились в живую цепь, по которой передавали документы из отделения полиции к машинам. Дом правосудия, где сложили документы, круглосуточно охраняли волонтеры.

Ответ на свой первый вопрос Мартин получил: его арест был частью международного договора диктатур о совместном преследовании оппозиционеров, в зоне Панамского канала США устроили центр по подготовке палачей.

Оставалось найти ответ на второй: о гибели Селестины.

«Вы хотите знать, кто убил вашу жену?»

Мартин не стал читать весь архив «Кондора».

— Я не смог, — просто говорит он. — Из 700 тысяч листов я знаю один процент. Больше я не могу: у меня кошмары, мне тяжело. Я нашел свое уголовное дело. Мне хватит.

Спустя 18 лет после смерти Селестины, Альмада держал в руках справку о ее смерти.

…Через несколько дней после ареста Мартина Селестине позвонили. В трубке слышались крики и стоны: на том конце провода пытали ее мужа. На следующий день ей позвонили вновь.

Селестине звонили восемь дней. На девятый полицейские принесли ей окровавленную одежду Мартина. На десятый — снова позвонили: «Ваш учитель-подпольщик помер. Заберите его труп».

У 37-летней Селестины случился инфаркт.

— Если бы пришли врачи, ее бы спасли.

Мы сидим в лобби московского отеля, вокруг галдят китайцы и турки, но Мартин смотрит в пространство, не замечая их.

— Врачи не пришли. Они боялись. Полицейские думали, что таким образом добьются от Селестины показаний, что она придет к ним и выдаст моих сообщников. Но у меня не было сообщников. В прошлом году на улице ко мне подошел господин. Он спросил: «Как поживаете? Вы меня помните?» Я привык, что ко мне подходит только секретная полиция, и сказал: «Конечно же, я вас помню». — «Вы хотите знать, кто убил вашу жену? Кто звонил ей?» — «Хочу». — «Это был комиссар Франсиско Рамирес по кличке Тата». На языке гуарани «тата» — это «огонь»: Рамирес занимался пытками электричеством, я его знал. Я сказал господину: «Скажи мне, где живет Рамирес». — «Он в прошлом году умер». Я сказал: «Ты трус. Почему ты не нашел меня раньше?» Человек молчал.

Почему Россия не Парагвай

1990-е в Парагвае отдаленно похожи на российские 1990-е: в стране начался процесс реабилитации жертв репрессий, появились первые книги и статьи о терроре, люди стали получать информацию о сгинувших в тюрьмах родных.

В 1994 году Альмада создал латиноамериканское отделение Американской ассоциации адвокатов и начал серию судебных процессов против лидеров Парагвая, начиная с генерала Рамона Дуарте Вера, шефа полиции и главного палача режима Стресснера. После свержения Стресснера Дуарте переехал в Боливию, работал послом Парагвая, жил в почете и уважении. Но свидетельств о его пытках и убийствах оказалось так много, что суд вынужден был приговорить генерала к 16 годам тюрьмы.

Со своей второй женой, аргентинкой Марией Стеллой, Альмада учредил Фонд Селестины Перес де Альмада, который занимается правами человека, доступным образованием, защитой окружающей среды. В фонд Альмада вложил собственные деньги, заработанные в ЮНЕСКО.

Фонд продолжает собирать имена репрессированных, расследует дела. Несколько лет Мартин и Мария Стелла боролись, чтобы им отдали здание бывшей политической тюрьмы. Теперь там Музей памяти, диктатуры и прав человека. Руководит им Мария Стелла.

— Мы нашли пилу — корыто, в котором заключенных пытали током, кандалы, наручники, пыточный грузовик. Люди приезжают со всей страны, школы привозят в наш музей детей. Мы устраиваем там встречи семей жертв… — говорит Мария Стелла. В Москву они с Мартином приехали вместе. Когда Альмада прерывается или теряет мысль, Мария Стелла продолжает говорить за него, как будто это — один человек.

Недавно музей собрал портреты всех исчезнувших людей: прямо на улице растянул белую простыню, и люди вывешивали на ней фотографии — с каждым днем больше и больше.

— Мы должны это делать, потому что музей — это единственное место, куда родственники убитых могут прийти и поставить свечку, — говорит Мария Стелла.

— А кладбища?

— О чем вы? Люди пропадали без вести, у них нет могил. Наша задача — сделать так, чтобы они не исчезли. Но есть память о жертвах, а есть — память о диктатуре. И символически важно, чтобы те, кто проводил репрессии, приняли участие в реабилитации жертв. Мы не должны быть наивными и думать, что демократия все сделает сама — только с нашей помощью. Я знаю, что у вас в России впереди тоже большая работа. Не надо опускать руки.

ОПГ диктаторов

Полгода назад в Аргентине завершился трехлетний судебный процесс, ставший для Латинской Америки собственным Нюрнбергом. 27 мая суд признал организованной преступной группировкой бывших диктаторов Аргентины, Боливии, Бразилии, Парагвая, Уругвая и Чили — всех стран, которые участвовали в операции «Кондор». 15 бывших высокопоставленных чиновников отправились в тюрьму на сроки от 8 до 25 лет.

Последний военный диктатор Аргентины, 88-летний Рейнальдо Биньоне получил 20 лет тюрьмы. Его признали виновным в более чем сотне убийств. Суд доказал, что по его указу спецслужбы похищали новорожденных детей у женщин-политзаключенных. Младенцев усыновляли офицеры хунты, матерей убивали — в частности сбрасывали с самолетов в открытое море. Всего было похищено почти 500 младенцев, только 106 позже нашли настоящих родителей.

Мартин говорит об этом процессе с печалью: «Это исторический суд, но он единственный. Атмосфера в Парагвае не очень способствует тому, чтобы мы настаивали на разоблачении режима. У нас проводится политика полного забвения. Мы ждем лучших времен».

По его словам, вспоминать о репрессиях в стране не запрещено, но «не нужно»: «Нынешнее правительство ностальгирует по диктатуре. Большинство крупных политиков любят Стресснера.

Все, что делается для памяти о репрессиях, делается гражданами, а не властью. В Международном суде сейчас ведутся 13 дел частных лиц, пострадавших от диктатуры, одно из них — самого Мартина. Суд начался еще в 1989 году. За 25 (!) лет решения все еще нет. Причина этого удивительна даже для России с ее богатым опытом репрессий и реабилитаций. Дело в том, что старый кодекс Парагвая не считает пытки преступлением. Вырывать ногти и отрезать уши… было законно. Палачам нечего предъявить.

Между тем Стресснер и большинство его генералов умерли в собственных постелях. «Мы хотим, чтобы в тюрьму отправились те, кто еще жив», — говорит Альмада.

В последние годы в странах Латинской Америки, как в Германии времен дела Эйхмана (1960-е), идут дискуссии о том, нужно ли наказывать исполнителей репрессий или только тех, кто отдавал приказы. Я спрашиваю об этом Альмаду.

— Грязной работой в Парагвае занимались полицейские. Подписывали приговоры военные. Я считаю, в тюрьму должны пойти именно они, — говорит он. — Пусть это требует времени, не важно. У меня китайское терпение. Я все равно буду идти вперед.

Я спрашиваю, будет ли момент, когда Мартин решит, что отдал долг прошлому? Что пора забывать и можно простить?

Альмада долго молчит.

— Видите эти лампы под потолком? — говорит он. — Этот свет — он светит мне в самую душу. Во время пыток у меня пострадала сетчатка. Окулисты во Франции починили мне глаза. Но если свет бьет в лицо, мне больно, как будто у меня в теле открытая рана. У меня проблемы с ногами. Ровно в 3 часа утра меня будит дикая боль. Когда это началось, я пошел к врачу. Тот удивился: «Вы футболист? Вы катались на мотоцикле? У вас когда-то было сильное повреждение ноги». Я его не помнил, но каждый день в 3 часа утра испытывал одну и ту же боль. А потом вспомнил: когда меня арестовали, мне надели кандалы. И каждое утро в 3 часа приходил человек и подкручивал в них винты, чтобы я не мог шевелиться. Винты доходили мне до кости. Каждый раз в 3 часа утра… Я забыл, только недавно вспомнил. А тело помнит. Мое тело — территория, которая имеет свою память. Как оно может забыть? Как я могу простить?