Когда человек берет кредит, он меняет свое настоящее, но взамен продает свое будущее. Если вы уверены, что через несколько месяцев или несколько лет будете зарабатывать больше, чем сейчас, то брать деньги взаймы под разумный процент разумно, а иногда и полезно, если на эти деньги ты, к примеру, получаешь образование или открываешь собственное дело. Потребительский кредит «на любые цели» (от плазмы до Таиланда) — это уже баловство, подогреваемое агрессивным банковским маркетингом. Хорошо, что это поветрие страна в основном пережила в тучные годы, когда доходы и правда росли, позволяя платить за потребительский угар.

Микрозаем «до зарплаты» — это даже не путь в никуда, а путь на дно. Даже если не брать в расчет крайние случаи, когда это деньги не столько на зарплату, сколько на бутылку (а не брать их в расчет тоже нельзя, потому что кредитная и алкогольная зависимость очень часто идут рука об руку).

Специфика российского рынка труда состоит в том, что у нас растет не безработица, а задолженность по зарплате. Об этом на кафедре социальной антропологии недавно читала блестящую лекцию экономист Наталья Зубаревич (почитать и послушать лекцию можно на нашем сайте). А уж если человек потерял работу, то найти новую, особенно в глубинке, почти нереально.

Микрокредит в такой ситуации играет роль не лекарства, а скорее анестезии. Лечить анестезией голодание крайне неразумно и опасно. Поэтому 10 миллионов человек, которые подсели на микрозаймы — это уже большая социальная проблема, которая не рассосется сама собой и, более того, имеет тенденцию разрастаться.

Государство проблему осознает и ужесточает правила работы на рынке микрокредитов. Но это процесс долгий, а пока никто нас не защитит от попадания в кабалу, кроме собственного трезвого расчета.

Два миллиона семей — это три больших города. Три больших города, каждый житель которого просыпается в пять утра от звонка коллекторов с «дружелюбными» обещаниями уже сегодня точно переломать ему, жителю, руки-ноги. У двух миллионов семей — два миллиона настоящих историй… и ни одного счастливого финала.

История первая, страшная

Софья Ивановна говорит, что подождет меня у подъезда. «Мороз сегодня, — правдиво говорю я ей по телефону, — минус двадцать». «У меня дома-то ой как нехорошо, — отвечает она через паузу, — поговорим у подъезда».

Когда я сворачиваю во двор, она уже ждет. Маленькая, круглая, в пальто старомодного кроя (производства еще ГДР) и пуховом платке на голове. Холодно. Уже через пять минут я стучу одной ногой о другую, как палкой о палку. Софья Ивановна не двигается вообще. Смотрит перед собой. Ей семьдесят пять лет. И она одинока. Сын погиб в конце прошлого лета: несчастный случай — утонул.

Софье Ивановне на третий день позвонили из городского морга. Не поверила (как тут поверишь?), но потом пришлось, конечно. «Был, разумеется, пьян. Что-то там алкоголя в крови огромный процент. Сказали, мол, если надо, может посмотреть. Есть результаты вскрытия». Но ей не надо результатов…

— Софья Ивановна, а когда вы узнали, что ваш сын нескольким микрофинансовым организациям задолжал деньги?

— Тогда и узнала, — говорит Софья Ивановна, — поди не узнай, когда телефон от звонков разрывался. Я его уже вообще потом включать перестала. Угрожали: мы сейчас придем, дверь тебе сломаем, старая сука, квартиру подожжем. Сын-то, ясное дело, пил дальше, чем видел, так и набирал этих денег. Здесь пять тысяч рублей, полтора процента в день, здесь — десять тысяч рублей, два процента в день. Они же хитрые, эти работницы, что паспорт смотрят и купюры отсчитывают! Им же запрещают говорить, что в год этих процентов будет…семьсот! А два в день — как бы и немного. Да чего там! Сто рублей! Ну вот он и думал, что все вернет. А чем возвращать-то? Последнее время в бригаде колымил: ремонт квартир, офисов. Хорошие ребята, из его бывших студентов, таскали за собой, да только заказов делалось все меньше, люди-то чуть не голодом сидят, какие уж тут ремонты. Ну вот и…

Я слушаю, примерзая к аккуратной оградке палисадника.

— Брал-то всего двадцать тысяч. А с учетом процентов, штрафов, неустойки и всего этого, проценты на проценты, за год — почти полмиллиона настучало. Четыреста с лишним тысяч. Бешеные деньги. Я к адвокату ходила. Узнавала, могу ли я не платить по кредитам. Оказалось, не могу, потому что наследую от заемщика, сына моего то есть, автомобиль. У него нет больше родственников. С женой давно развелся, она в Канаде, снова замужем, двое детей. И вот я ждала, когда вступлю в права наследства, потом продавала (смейтесь!) «жигули»-десятку 2005-го года выпуска. Продала… за восемьдесят тысяч, а где остальные брать?

Софья Ивановна заплатила адвокату. Адвокат составил исковое заявление. Состоялось уже два судебных заседания, и Софья Ивановна надеется, что будет вынесено решение, согласно которому она погасит только сумму долга и процент, без гигантской неустойки и других штрафов.

— А как настроен адвокат? — спрашиваю.

— Адвокат настроен взять с меня денег еще, — Софья Ивановна тяжело поворачивается и уходит, кивнув на прощание головой в платке.

История вторая, типичная

С Игорем проще. С Игорем мы когда-то учились на одном курсе, потом он перевелся зачем-то в строительный институт, его и окончил. Игорь заскакивает ко мне домой, мерзнуть не приходится. У Игоря никто не умер, и все ничего вроде бы. Он берет чашку с чаем и даже с каким-то удовольствием рассказывает:

«Этот год, 2013-й, он для меня был не просто неудачный, а адово неудачный! Сама прикинь: ребенок родился, жена не работает, еще и в больницу угодили с мелким, что-то там с пищеводом, говорю же — ад. И тут мне на службе объявляют, что попадаю под оргштатные мероприятия. Сократили, короче, в родном водоканале, даром что пятнадцать лет оттрубил, а потому что новая метла мела по-новому, там руководство сменилось. Жене боялся долго сказать, что сократили. Она и так с мелким надрывалась. Тем более три зарплаты-то дали, надеялся подыскать себе новую работу, но…»

Но новой работы Игорь не нашел, а деньги кончились. Так с ними бывает всегда. Разменяв последнюю тысячу, Игорь активировал кредитную карту — предложил ему банк такой-то кредит в сто тысяч, потому что у Игоря была хорошая кредитная история: и за смартфон он вовремя расплатился, и за холодильник, и за крутую детскую коляску, и за стеклопакеты в три комнаты и кухню.

Стал тратить банковские сто тысяч; работа не искалась, но каждый месяц нужно было платить процент по кредиту — замкнутый круг. Чтобы платить проценты первому банку, Игорь открыл кредитную линию во втором банке. «Перекредитовался», — кивает он с усмешкой.

Перестал спать. Когда признался во всем ужасе ситуации дома, уже кроме двух кредитов в крупных банках имел три микрокредита. Долг рос каждый день. «Адский ад», — повторяет Игорь. И залпом допивает чай.

Было совсем плохо. Серьезно планировал самоубийство. Зависал на форумах, где обсуждались таблетки, сколько чего и чем запить, чтобы наверняка. Описывались странные случаи — пользователь А. выпил две облатки феназепама, запил стаканом вина и уснул на двое суток, а пользователь Б. проглотил пузырек таблеток но-шпы и очнулся в больнице с дыркой в желудке.

Спас отец жены — продал тогда стационарный гараж, деньги отдал, крепко изругав. Кошмар закончился. Для Игоря.

История третья, нелепая

С Аней говорим по мобильному, потому что она работает до двадцати двух, встретиться не успеваем. Аня терпеливо отвечает на вопросы, фоном доносятся голоса земляков, понуро выбирающих капусту, мордовских кур и корм домашним животным. Аня — продавец-кассир в сетевом супермаркете, но на кассе сидит не всегда. Если бы сегодня была ее смена, то никаких телефонных разговоров, конечно. Кассир ошибается, пусть не единожды, но каждый раз — в сторону уменьшения собственного оклада. Сегодня Аня фасует мандарины, картофель и яблоки.

«Да понимаю я, — жарко говорит в трубку, — что выглядит это сплошным идиотизмом. Но уж как есть. У меня жених тогда был, Славка, ты помнишь. Полицейский из Октябрьского РОВД, хороший парень. Прямо вот видно — хороший. С работы меня встречал, когда не патрулировал. Он сам-то из деревни, снимал комнату, и тут говорит: мамка приезжает».

Аня отвлекается на служебный разговор о качестве яблок. Продолжает: «Постановили мы маму его у меня принять. Я, главное, сама и предложила, типа, все сделаю, приготовлю курицу в аджике, салат оливье. Селедку под шубой, говорит, давай еще. Ладно, говорю, сделаю все. И жду, такая, зарплату — должна на карту упасть. Не падает! Уже пора на стол метать, а я все без курицы! И у всех наших такая же фигня. Занять не у кого. А Славику-то стыдно сообщать, ведь я сама вызвалась. Ну что, пошла с паспортом, взяла пять тысяч в этих «быстроденьгах». Была уверена, что завтра же верну, с получки-то! А ее почти на месяц задержали. Отдала не пять тысяч, а двенадцать. Очень было жалко денег, а себя особенно».

А со Славиком они расстались. Через тот же самый месяц. Хотя курица в аджике удалась вполне.

— В 2015 году мы проводили большое исследование потребительских финансов в России. Чтобы рассчитать уровень закредитованности населения, мы взяли три критерия: число кредитов, доля ежемесячных платежей от доходов и просрочка по текущим кредитам. В целом, если брать макропоказатели, долговая нагрузка в России не так велика. Но есть адресная перекредитованность — она касается уязвимых слоев населения. Это жители малых городов и сельской местности, необеспеченные люди с низким уровнем образования. В этой доходной группе (нижние 20%) 17% домохозяйств тратят на выплаты по кредитам более 50% доходов, 40% таких домохозяйств — треть доходов. Это существенно больше, чем у других групп заемщиков. И это может быть точкой напряжения. Часто для таких людей кредит — это не какая-то осознанная стратегия и даже не способ дожить от зарплаты до зарплаты, а проявление финансовой неграмотности. Они берут кредит, чтобы покрыть предыдущий, и в конечном счете попадают в долговую яму. Кажется, что сумма небольшая и вернуть ее не составит проблем, но на самом деле жить в кредит очень дорого.