Госдума приняла к рассмотрению законопроект, предполагающий декриминализацию внутрисемейных побоев, не повлекших за собой причинения вреда здоровью. Инициатива, получившая известность как «закон о шлепках», была встречена яростной критикой со стороны общественности, и лично мне, к примеру, не удалось пока найти ни единой реплики в ее поддержку. Ну, действительно: кто из приличных людей позволит себе сказать, что пощечина в семье или тот самый пресловутый «шлепок» — это, в общем-то, не страшно? Да что вы, такое совершенно недопустимо, и т.д. и т.п.

Но вот я, к примеру,

При обсуждении этого закона часто упоминается статистика МВД, согласно которой в 2015 году было совершено порядка 50 тысяч преступлений именно внутри семьи — но кто скажет нам, какой процент из них приходится на рутинное, каждодневное домашнее насилие, не оставляющее следов на теле жертвы, но превращающее ее жизнь в ад?

Мне не удалось найти такой статистики, но у меня есть своя собственная, альтернативная.

Вот ровно сейчас два сотрудника моего отдела — совершенно независимо друг от друга — пытаются найти возможность спасения двух девушек, проживающих на разных концах планеты и терпящих те самые «шлепки» (хотя часто все гораздо дальше заходит).

Про одну девушку я рассказывать не могу, в интересах ее безопасности, а другую вы знаете — это Юля, героиня очерка Лены Костюченко «Боги болот никого не отпустят», опубликованного в «Новой» в мае этого года. Очерк, собственно, был посвящен совсем не Юле. Он был, строго говоря, про наступление цивилизации. Главные герои очерка, ненцы, наблюдают, как их святилища и капища одно за другим оказываются разорены и опорочены строительством очередной нефтяной вышки.

Ну и вот среди них была эта девочка, Юля. 23 года, трое детей (старшая дочка — от первого мужа), никакого образования, никаких перспектив.

Юлю в семье мужа сильно тиранят. И бьют нередко. Неоднократно пыталась она от своего мужа Толи уйти — да только далеко ли уйдешь с маленькими детьми по заснеженной тундре? Всякий раз ее возвращали назад, и все начиналось по новой.

Юля рассказывает Лене про свою судьбу: «Мой отец бьет мою мать. Всегда бил. Вику — сестру Толика — сейчас избил ее муж. Избил очень сильно. Операцию делали, потому что у нее лопнула печень. Она выжила. На шее синяки страшные».

Отпускать Юлю семье ее мужа невыгодно — вместе с ней уйдет и пособие на детей. А если человек пропадет-замерзнет в тундре — ну что же, на все воля болотных богов. Лена очень опасается, что Юля может однажды вот так «заблудиться».

Наша маленькая и храбрая Костюченко за последние месяцы съездила в их глухомань уже трижды, пытаясь изобрести способ, как Юлю вытащить из ее домашнего ада. Но нужны деньги, нужно убежище. В Белоярском, ближайшем к ним городе, нет женского кризисного центра. Такие центры есть в больших городах — но и они за Юлину историю не берутся, уж как Костюченко ни билась. «Ни у какого кризисного центра нет таких возможностей, Оль. Далеко это очень и дорого. Никто туда не полетит».

Все это я говорю не к тому, что закон у нас в стране не работает — кого этим удивишь? Хуже другое: у нас и общественная совесть не работает.

Врачи, которые зашивали печень избитой девушке Вике, соседи, родители, опека, которая регулярно видит этих девочек в синяках — никто, никто не удивляется. И никто (ну, кроме сумасшедшей Костюченко) не считает нужным хотя бы что-то предпринять по этому поводу. Все эти ахи и охи по поводу внесенного в Госдуму «закону о шлепках» — я считаю, чисто столичная рефлексия, на удаленные территории она не распространяется, и, как мы убедились, спасать женщину там не берется ни один кризисный центр — «далеко и дорого».

Наверное, кто-то скажет, что история девочки Юли из тундры — это крайность и исключительный случай. Ну да не будем лукавить. Каждый, думаю, хоть раз в жизни слышал, что с кем-то происходят вот такие вещи дома. Но отнюдь не каждый решился в это вмешаться.

Так что законопроект, который мы ныне так бурно обсуждаем, думаю, очень точно отражает наше общее умонастроение по этому поводу. Какими бы гуманистами мы себя ни рисовали.