Он огромный, конечно. Ни на какие личные отношения с москвичом N., вышедшим к нему из читалки РГБ или из метро «Боровицкая», наш Креститель явно не рассчитан.

Зрительно Владимир вознесся главою как раз к башням Кремля. Наглухо перекрыл вид от Александровского сада на Пашков дом — ​лучшее из послепетровских зданий Москвы. Плечи князя крыты богатым плащом. Цареградское узорочье с пупырышками (верно, яхонты?) так и отлито — ​в бронзе. И тяжелит фигуру, тянет ее к огромному сувениру.

И все же в этом исполине есть легкость. Он как-то убедительно — ​прямо и просто — ​держит крест. Он довольно молод, этот Владимир: не житийный, но все ж и не плакатный.

А, пожалуй, тот, который «в гриднице высокой с богатырями пировал — ​меньшую дочь он выдавал за князя храброго Руслана…». Наконец-то на Манежной сумели поставить убедительного героя русских сказок (первой попыткой были жуткие зверюшки Церетели).

К слову, если автор «Руслана и Людмилы» явно не сомневался в своем «праве на Владимира» (и на вещего Олега заодно — ​а то представляете, чего было б?!), если в этом праве не сомневались его современники разных взглядов и судеб, от Карамзина до Рылеева с его «Думами», — ​по каким высоким образцам так яростно засомневались мы?

Но вернемся в метель — ​на неуютную, рычащими машинами окруженную оконечность Боровицкой площади. Где стоит Владимир, чуть наклонив крест к «Дому на набережной».

Самая соразмерная человеку часть монумента — ​за спиной князя. Гранитное полукружие с тремя барельефами. Именно возле них стоит народ. Вот едет с дружиной Владимир-язычник по дубовым плахам мостовой, мимо угрюмых срубов. Вот классическая фреска В. Васнецова из Владимирского собора в Киеве «Крещение князя Владимира» (повторенная в бронзе). Вот Крещение Руси: князь стоит глубоко в толпе, киевляне входят в Днепр точно по Нестору-летописцу: «Стояли там одни до шеи, другие по грудь, молодые же у берега по грудь, некоторые держали младенцев, а уже взрослые бродили, попы же, стоя, совершали молитвы. И была видна радость на небе и на земле по поводу стольких спасаемых душ; а дьявол говорил, стеная: «Увы мне! Прогнан я отсюда!»

На заднике барельефа растут города. Ольга, Борис и Глеб смотрят с небес, Богородица простирает Покров. (По праву! Праздник Покрова учрежден во Владимиро-Суздальской Руси! Покровнаш! У-у, до чего мы докатились, делители мощей, читатели твиттеров…)

И можно, конечно, сказать: «Бронзовый учебник истории — ​в нашей версии». Можно бдительно фыркнуть: «Агитка и глазуновщина». Но… назидательность в барельефах есть (она и в памятнике «Тысячелетие России» есть), — ​а лютой клюквы и фальши я не вижу.

Зато вдруг вижу, как девочка лет девяти гладит пестрой варежкой бронзового младенца на барельефе «Крещение Руси». И слышу, что в любой подошедшей сюда компании кто-то бодро спрашивает «Это чего?» — ​и кто-то из стоящих объясняет ему сюжет по пунктам.

Людям, похоже, очень хочется града Китежа. Нежной родины — ​с куполами и героями. Еще и потому, что весь XX век такой родины у них не было: как не было пудры и хамона. Вот они и наверстывают, с вечным отставаньем по фазе: никто не красится, а мы — ​во всю щеку, никто не крестится — ​а мы несем алые гвоздички равноапостольному князю.

…При этом все смутно понимают: здесь — ​не Китеж. А окрестности режимного объекта «Кремль» осенью 2016 г. от Р.Х. И бронзовый князь на своем посту выполняет серьезную геополитическую задачу. И смотрят на него с торцов соседних домов огромные агитки: Воин с девочкой из Трептов-парка и чудовищной работы, намазанные опытной рукой по салютам всех вождей, Минин и Пожарский с вдохновенно-бдительными лицами.

А если уйти от Владимира Крестителя в Александровский сад, с изумлением натыкаешься чаще на новый (2014 год) памятник Александру I. Двуглавый орел висит на постаменте тяжело, как подстреленная чайка. Император что-то попирает ногой в позе полковника Скалозуба (даром что в реальности вел себя с побежденными по-рыцарски).

Ближе к Историческому музею — ​еще один новый памятник. Патриарх Гермоген. 2013 год. Упрямец и мученик Смутного времени, герой, не менее важный, чем Минин и Пожарский, автор мощных и пронзительных грамот — ​стоит одиноко. Характер его в фигуре не виден вовсе. Ни буковки пояснений. И, соответственно, рядом — ​ни души.

Из интернета с удивлением узнаешь: и князя Владимира в 2016 году, и Александра I в 2014-м, и патриарха Гермогена в 2013-м выполнил скульптор Салават Щербаков. Целый музей одного автора сложился вдоль Кремля! И главное: город этого не заметил…

…У врат Александровского сада бродят три ряженых боярина, один Лефорт и один товарищ Сталин в маршальской форме. Не конфликтуют. У Сталина все прикуривают.

Снег идет. Страна ищет себя между всех потерянных Китежей, включая СССР. Все смешивается в серые, как шинель, сумерки осени‑2016 с рубиновой звездой в петлице.