Со дня своего открытия самарская областная больница носила имя Калинина, в последние годы получила другое, и теперь называется — имени Середавина. Это был главный врач, очень хороший, многое сделал. Но все говорят, как намагниченные: больница Калинина. Главный корпус большой, красного кирпича, первый этаж — на самом деле не первый, а второй. Подвальный этаж — настоящий первый, здесь приемный покой, у низкого крыльца паркуются «скорые помощи», санитары в спецодежде доставляют на каталках замотанных в одеяла новеньких пациентов. За пациентами, которым повезло, суетливо семенят испуганные родственники с чашкой, халатом и тапочками; другими придется клянчить тарелки у соседей по койке.

Старая женщина, крючком согнутая, с оханьем сползает с дырчатого эргономического стула и мечется по приемнику в поисках, понятно, туалета. Туалет один, и он занят. Женщина в панике зажимает рот. «Сюда, бабушка», — гостеприимно приглашает таджичка в пестрых одеждах и сует ей пластиковую емкость, в таких продаются на улицах цветы. Минут через пять туалет освобождается.[]()

Отделение нейрохирургии — на третьем этаже, коридоры длинные, успеешь пройти и по неврологии, по центру рассеянного склероза, и уткнуться в письменный стол, заваленный бумагами и емкостями с термометрами, на стене — графики дежурств, всё вместе называется «пост». Чаще он пустует: у среднего медперсонала хватает дел.

Обычная послеоперационная палата, сутки в реанимации и сюда; бритые черепа женщин совершенно некокетливо прикрыты слоями бинтов. Шесть пациентов, шесть ухаживающих. Остаются на ночь, остаются на день, ночью спят на двух составленных стульях, или на одном, свесив голову на грудь, или вообще не спят, шепчут своим: «Мать, попьем?».

Пить уже можно, поднимать голову не разрешают, через пару суток можно будет сесть, а вставать и пробовать ходить — не сразу.

«У кого как пойдет, — говорит Ира, она сейчас свободна, ее мама уснула после укола, и Ира заварила наконец себе чаю и пьет с лимоном. — Маме пока не разрешают садиться, мы всё лежа делаем, и кушаем, и в туалет ходим, а вот напротив — Гюльсум, она в один день с нами оперировалась, а уже ходит, смотрите».

В данный момент Гюльсум не ходит, но уверенно сидит, обложившись подушками, и смотрит в окно. На ее коленях поднос с персиками, она неторопливо ест. Гюльсум попала под машину — вечный кошмар пешехода. Гюльсум переходила по зебре, а тормозной путь затянулся, зато в больницу ее доставили по VIP-варианту — на служебной «Ауди»; персики — от виновника происшествия, который уже дважды приезжал и наказывал старшей медсестре, чтобы Гюльсум лучше лечили.

Ухаживающая Ира переполнена скепсиса: «Они там мечтают, — говорит она, — чтобы Гюльсум убралась поскорее из больницы. Потому что потеря трудоспособности на 21 день — легкий вред здоровью, а больше — уже средний, а если вдруг станешь инвалидом, то это — тюремный срок, и деньгами не отделаешься. Ну, почти никогда не отделаешься. Гюльсумов «наездник», наверное, не совсем уж большая шишка, поэтому и лебезит». Так считает Ира, а что считает Гюльсум, никому не известно, потому что она ест персики молча. И смотрит в окно.

Напротив Гюльсум — Тамара. Тамаре тоже не разрешают подниматься с постели, но она на это разрешение плюёт, потому что Тамаре больно. Она крутится, привстает, становится на колени, упирается перебинтованной головой в подушку, наволочка в пятнах крови. Тамара тихо стонет на выдохе, если у нее звонит телефон, она в него стонет тоже. С Тамарой сейчас никого нет, но утром и вечером приходит сын, приходит муж. Сын поутру гонялся за лечащим врачом и срывающимся голосом говорил: «Какого черта, матери все время больно, где трамадол, где вообще всё? !» — «Мы подбираем схему обезболивания, — отвечал доктор, — она получает необходимое».

Очевидно, Тамарина боль превышает обезболивание. Говорят, что в больницах Германии есть директор по боли, или менеджер, и даже требуется ему немедленно сообщать, если так вот плохо. Тамара пробует занять новую позицию, соседи отводят глаза: где боль, там ты всегда один.

В самом углу Елена. У постели Елены дежурит профессиональная сиделка — подтянута, свежа, собранна, одета в веселенький костюм приятных оттенков розового. На голове — бандана с рисуночками. Зовут Юлей. Медицинская сестра Юля не чванная, объясняет неопытным ухаживальщицам, как перестилать постель у лежачего: «Самое сложное — сменить простыню. Для этого осторожно переворачиваем больного на бок, лицом к себе, и, когда он оказывается на одной половине кровати, скручиваем валиком свободную половину простыни. На пустую половину кладем свежую простыню, сложенную вдвое. Одну ее половину сразу заправляем под матрас, а другую оставляем рядом с валиком из старой простыни. Перекатываем больного на другой бок через эти два валика. Освобождается другая половина кровати, откуда можно убрать старую простыню и заправить под матрац оставшуюся часть свежей». Делает важные отступления: «Если больному нельзя менять положение, тогда простыню начинаем скатывать не вдоль, а поперек», и: «Женщинам важно следить за кожей под молочными железами!»

Елена пока не очень пришла в себя. Ее дочь, офисного вида служащая, юбка-карандаш и узкий жакет, разговаривала с врачом, потом — с медицинской сестрой Юлей, а Юля вечером рассказала обеспокоенной палате, что опухоль, которую удалили Елене, — злокачественная, официальной гистологии пока нет, но какие-то выводы доктора уже сделали, и ничего хорошего.

«Говорят, что показана химиотерапия, это в онкодиспансере, но она даже глаза толком не открывает, ни звука не произнесла, все боялись, будет ли сама дышать, но вроде дышит пока», — медицинская сестра Юля профессионально бодра.

Самая молодая пациентка — Настя. Асенька — называет ее мама. Асенька выпрыгнула с 5-го этажа. «Пятый этаж без парашюта», — каждый раз вспоминает лечащий врач. Асе — 19. «У нее был молодой человек, — шепотом говорит Асина мама, — и уж что там такое произошло, я даже не представляю, но она «ВКонтакте» разместила его фотографию с комментарием, и вот… шагнула вниз».

С головой у Аси всё ничего, но непонятно, что с позвоночником, и ее будут скоро переводить в другое отделение, а сейчас пытаются что-то сделать с воспалением легких, льют мощные антибиотики. Молодой человек из «контакта» не приходил. Мама Аси не знает, хорошо это или плохо, она думает только о том, что ампул дорогостоящего препарата хватит еще на день, и надо покупать новый, и откуда деньги? Она в который раз достает телефон и звонит папе Аси: «Серёжа, а вот люди как-то открывают сбор денег, может, мы на Асиной страничке напишем, Сережа!.». Потом кладет трубку и выходит в коридор, Ася почти всё время спит, это от лекарств. Когда просыпается, плачет по волосам. Ну, были до пояса, вот посмотрите фотки. «Как только выйду хоть на день, — клянется ее мама, — сама остригусь, чтобы дочке поддержка была».

А Света — самая веселая. Компот пьет — смеется. Яблоком хрустит — заливается. «Чего ей не веселиться, получает наркотики внутривенно», — бормочет Светина невестка, женщина суровая, но внимательная к больной. Света упала с лестницы давно, месяца 2 назад. В дачном домике мыла пол… и навернулась. Ну, потеряла сознание на пару минут, ничего же страшного. Страшно стало потом, когда начало двоиться в глазах и голова болела так, что казалось, там горят костры инквизиции. Удалили три гематомы, операция прошла очень удачно.

Скудный больничный быт: раковина, мусорное ведро, уборная, холодильник. На подоконнике полстакана кефира и немного увядший, но все еще прекрасный букет роз. Розы остались от Оли, неожиданно для всех вернувшейся в реанимацию, — стало хуже, клиническая смерть, но откачали и сейчас присматривают. «Это я, всё я, — с гордостью говорит Ира. — Ночью заметила, как она захрипела».

Некоторое оживление вносит скучный больничный обед — со звоном, чуть пробуксовывая, останавливается груженная едой тележка. Гороховый суп, тушеный картофель с квашеной капустой, светло-коричневый чай.

Ухаживающие женщины бряцают ложками, стелют салфетки, ломают хлеб на более мелкие кусочки, удобные для жевания. Кормят своих с ложечки, только азиатская красавица, дочь Гюльсум, свободна от этой обязанности — её мать горделиво ест сама, не отрывая взгляда от окна, где идет обычная жизнь, в которую все бы так хотели вернуться…