Я сел в 27 лет, вышел в 31. Обычно у людей это годы, когда они рвутся вверх по карьерной лестнице. Можно было десять раз жениться, кучу детей нарожать. Возможности колоссальные упущены. Но не надо об этом думать и зацикливаться. Всегда для общественного развития кто-то должен жертвовать собой. Вот прикинь, на войне — надо идти в атаку. Первых — убьют, сто процентов, но они все равно идут. Я просто воспринимаю это как данность, ты ничего с ней поделать не можешь. Это даже не твой выбор.

Надо было просто перетерпеть — с максимальной пользой время провести.

В колонии (ИК-6 Тульской области. —Е. Ф.) я добился, чтобы мне разрешили преподавать экономику на базе местной школы для зэков. Собрал человек 50, по субботам и воскресеньям с 12 до 16 читал лекции и вел семинары. Администрацию убедил, что это социализация какая-никакая. Им, наверное, было прикольно, что я не агитирую против Путина, а делом занимаюсь. Для них это вообще крутая история, но они даже официально нигде не отобразили, что я вел курс. Хотя я программу расписал, обоснования.

Я сказал: давайте каждый свой проект придумает, и мы за 8 месяцев, что мне сидеть осталось, доведем его до ума. В основном там сидят местные крестьяне, у них были идеи: кроликов разводить, дома строить. Были олигархи: сразу на цементные заводы замахнулись… Один чувак из моих учеников вышел и в Москве теперь продает доски для серфинга. Другой — открыл финансовую контору, торгует ценными бумагами.

Наши занятия — это был вольный очаг. В бараках атмосфера тюрьмы, а в школе — обычные парты, нет условностей, которые есть на зоне. Там же все равно есть неформальная иерархия: одни чувствуют себя выше других. Я им говорил: давайте ваши игры толкиенистские оставим за порогом, здесь просто нормальными людьми будем.

Помогает держаться осознание факта, что ты не преступник. Ты не проявил слабину, тебе не нужно детям и родителями объяснять, почему ты здесь. Помогает поддержка с воли и то, какое окружение ты сам себе можешь там создать. Председатель правления Мособлбанка, энергетик, который строил для Министерства экономики, министр мелиорации Тульской области, еще один — из «Оборонсервиса»; люди из администрации президента даже сидели. Все там в одинаковых условиях. Глубже людей начинаешь видеть, чем на свободе. Я понял: первоначало человека доброе, просто жизнь у всех сложилась по-разному.

Не было ощущения оторванности, будто сидишь на Новой Земле в колодце и тебе кинули письмо, побрызганное духами, и ты такой «Вау!» — и помутился разум.

У колонии бюджеты сокращены, но если хочешь — можешь создать себе условия: завозишь стройматериалы, оформляешь их как гуманитарную помощь для колонии, а на самом деле делаешь ремонт. Я когда заехал в колонию, там совсем все плохо было, мы самоорганизовались, стены красили.

Провал, конечно, с «исправлением». Вся воспитательная работа — фильмы о вреде алкоголя и сигарет. Личного контакта с зэками нет, не как в Америке, где в тюрьме у тебя есть консультант, с которым можно советоваться. Может, поэтому такой серьезный уровень рецидива в России. Я встречал многих, по кому видно: в тюрьме он чувствует себя лучше, чем на воле. Ему там не надо искать еду, он в компании, ему прикольно, он даже, может, себя счастливым человеком чувствует. А есть люди, которые не выдерживают нахождения там, просто сходят с ума. Смотришь: блин, он начинает поднимать бычки с пола и есть их — полная шиза. Естественно, он сам себя от коллектива огораживает: как бомжи — все привыкли мимо них ходить. Но он все равно в твоем отряде, и государство взяло за него ответственность. Главное, самим не проявлять безразличие.

Меня дважды не выпустили по УДО. Но они это делают корректно. Ходят за тобой неделю, ищут, когда ты накосячишь. Лег в субботу спать в 22.35: они сняли тебя на камеру. Отбой же в 23.00! Выписывают рапорт. Во второй раз вообще начали чудить. Якобы я не поздоровался с одним из сотрудников колонии.

Меня ощущение несправедливости тяготило. Даже в моем Жуковском взять пример: захватывают часть леса, чтобы строить дорогу. Задевает не столько сам факт, сколько форма. Ведут себя так, будто у нас феодализм, мы — чернь, так называемый народ. Идет демонстрация силы, которая унижает гражданское достоинство.

Я почти ни о чем не жалею. Именно такие поступки наполняют жизнь смыслом и содержанием. Нам говорят, что Болотная ничего не изменила. Но мы не знаем, что было бы, если бы мы не вышли вообще.

Для оппозиции условия стали даже лучше — хоть всю оппозицию и задавили. Пока население в угаре от Крыма, от условных внешнеполитических успехов. Но невозможно рейтинг накачивать геополитикой постоянно.

У нас сейчас есть возможности заниматься малыми делами, сохранять различные формы самоорганизации. Поддерживать огонь. Если вдруг что-то начнет меняться — надо быть готовыми к этому. С кем я уже успел пообщаться на воле — их всех прессуют, Райкин написал письмо — на него начали кидаться. Но смотрите, в администрацию президента Кириенко пришел. Есть ожидания чего-то лучшего.

Кроме демонстраций, пикетов, выборов есть куча сфер, где мы еще можем оказывать влияние. Результаты на выборах — это итог пропаганды, поэтому нам нужны проекты по просвещению, почему бы этим не заниматься? Может, надо вернуться в народ, чтобы были точки соприкосновения с ним?

В чем-то сейчас даже стало проще — более предсказуемо. Да, риски выше, но ты можешь их оценить. Хочешь во что-то вмешаться, имей в виду, что ситуация такая, и, условно говоря, машину в гараж ставь. Эту систему можно переиграть, просто нужно чуть больше креатива и избегать столкновений лоб в лоб. Пространство для маневра остается, просто надо чуть расширить собственное восприятие ситуации. Вот Павленский и Дадин — эти люди готовы рискнуть собой, оценивая, что система понесет больший урон, окажется в дураках, сажая их. Они понимают последствия, но осознают, что принесут пользу обществу.

Отец моей жены ничем таким не занимался, как со мной познакомился — полез в политику. Сейчас он активно выступает против вырубки леса в Жуковском. Недавно подожгли его машину и машины других активистов. Я чувствую за это, конечно, свою вину. Деньги, что накопили, отдадим ему.

Многие говорят: «Да ты что, уезжай, они тебя никогда не оставят, будут только повод искать посадить». Ну да, будут давить, вызывать на беседы, но внутренней угрозы я пока не чувствую. Я сейчас в первую очередь буду решать свои социальные проблемы. Как можно заниматься политикой, если тебе не на что жить? Пока я сидел, мне писала куча крутых экономистов, у нас сфера профессиональных интересов совпадает. Мне было бы интересно сейчас заняться околонаучной деятельностью. Все, что от нас зависело, мы сделали, свое время я отсидел. Может, сейчас не лезть на амбразуру лишний раз?