«Пойду уткнусь в книжку», — говорила семилетняя Лизка, когда случалась какая-то неприятность, непонятность или горе.

Она очень много читала в детстве, без конца перечитывала любимое, как это делают все дети, но и новым не гнушалась, с восторгом открывала новые для себя имена, сведения, коллизии.

Сейчас ей 13, и я все думаю: когда же книги из «большой» культуры, так сказать, общечеловеческие, перестали ее интересовать? Присоединяться к хору плакальщиц: «Наш ребенок совсем не читает!» — не с руки: читать-то она читает. Но решительно не то!

Маленькое отступление. Непросто провести грань, но она, безусловно, есть. Книги из большого мира любому человеку — друзья и собеседники, хоть маленькому, хоть старенькому, они написаны с любовью, в них автор честно выкладывается, щедро делится чувствами, наблюдениями, внутренним миром и еще чем-то очень важным: частью души, возможно. А есть книги окказиональные, одноразовые: например, пересидеть очередь к зубному. Или вот разнообразные детско-подростковые субкультуры, внутри которых, оказывается, тоже цветут буквально все литературные цветы. И тоже люди пишут, стараются, выдают на-гора это «скотское чтение», если воспользоваться характеристикой одного мальчика.

Вся эта байда из жизни героических розовых пони, котов-воителей или чего другого, что в изобилии производит современная индустрия развлечений и что стало единственным Лизкиным чтением, — тупиковая ветвь эволюции. Вторичный, так сказать, продукт. Пересидеть. Отвлечься от насущного. Переждать, не расти, не развиваться таким образом, как тебе отмерено природой. И нет смысла взывать к прежнему читательскому опыту: все это было в детстве, а сейчас только фанфики, только хардкор. В ответ же на всякие подобающие случаю слова (известные всем родителям, желающим во что бы то ни стало приобщить потомка к своим культурным ценностям) неизменно следует: «А я не хочу взрослеть!»

С одной стороны, спасибо, что уроки Питера Пэна усвоены, хотя и не так, как хотелось бы, но все же это мировая классика, так что пусть уж. А с другой — как тебе, бедняге, пережить этот мучительный пубертат без чуткого собеседника и понимающего взрослого, который сидит в этих наших любимых книжках и только и ждет твоего взгляда в его сторону. Он подхватит над пропастью, утешит, а может, даже что-то и объяснит. И, что важно, не погонит мыть посуду и доделывать алгебру. Да и связь твоя с этим собеседником и советчиком односторонняя, ты можешь сам ее прервать в любой момент, а это совершенно бесценно в ситуации тотальной унизительной зависимости от взрослых, в которой внезапно себя обнаруживает подросток.

Пытаясь найти решение, я все время возвращаюсь во времена Лизиного детства и вспоминаю всякие доказательства ее интереса и доверия к миру и его чудесам, среди которых книги занимают все три чемпионских места (мне известно, что это не только наш ребенок так мило и прекрасно устроен, знаю, что почти все дети так начинают свой нелегкий жизненный путь, но надо же за что-то зацепиться!). Вспоминаю, как она не разрешала сажать очередную плюшевую собачку в закрытый рюкзак: ей же там нечем дышать! Не говоря уж о существах, гораздо более одушевленных, муравьях например. Не стесняясь быть маленькой, в лесу она надолго замирает у муравейника и проповедует его жителям, заблудившимся среди мелких лесных подробностей. Обнимается с собаками. Всегда выбирает живое, а не мертвое. В лесу, на улице. А в книжках — нет, там выбирает мертвое. Почему?

Наверное, в этом же ряду — категорическое нежелание читать книги с плохим концом, где сопереживание делается болезненным. Мне так и не удалось уговорить ее прочитать тетралогию Анники Тор «Остров в море», про двух сестер из блестящей Вены, которых шведская программа спасения еврейских детей во время Второй мировой уберегла от судьбы Анны Франк. Девочек приняли в семьи на далеком и бедном шведском острове, они выжили и приобрели бесценный опыт, а в процессе чтения бесценное знание о верности себе, о разных способах адаптации к жизни, об идентичности мог бы приобрести и читатель. Да многое вообще мог бы приобрести, следя за непростыми перипетиями взросления сестер в совершенно чужом и холодном мире. Но нет. «Они встретились с мамой?» — на этот предваряющий чтение вопрос нельзя дать расплывчатый ответ. Что тут скажешь, если в какой-то момент сестры стали получать письма от родителей со зловещим обратным адресом: «Терезиенштадт», концлагерь, из которого их мама не вернулась.

Взываю к коллективному разуму и коллективному же опыту: скажите, ведь это не проходит бесследно? Я имею в виду приобретенный в детстве навык чтения, уважения к жизни, любопытство ко всем ее проявлениям, желание раздвинуть горизонт, перевернуть очередную страницу. Или пубертат — он на всех фронтах безжалостный и сокрушительный, и нам всем нужно просто переждать? Беря пример с подростка и утешаясь сочинением фанфиков.

Ирина Головинская — специально для «Новой»