Великого князя Киевского Владимира привезли в Москву глубокой ночью. Репортажи о спецоперации навевали мистический ужас. Отдельно везли руку, отдельно — крест, отдельно все остальное. Тонны бронзы складировали на Боровицкой площади и до позднего вечера гордились будущим памятником. Пока Владимир расчленен, но ко Дню народного единства его непременно соберут. И тогда он посмотрит на страну, которую построил. Сочувствую князю — ему предстоит тяжелое испытание.

Тени минувшего вытесняют настоящее. Русская весна переместилась из зоны боевых действий в актуальную историю. Эпидемия мифотворчества загнала на периферию реальную политику. Главными ньюсмейкерами стали Иван Грозный, 28 панфиловцев, Маннергейм. Лидировал первый русский царь. Количество на экране историков или тех, кто таковыми себя считает, опровергало представление о сангигиене. Кургинян именовал Ивана Васильевича большим демократом, Проханов — человеком Христа. Камера (телевизионная) все стерпит. Сладкая парочка — эталон псевдомышления. Обидно, конечно, что более ста лет назад это самое псевдомышление ассоциировалось с Бердяевым (что зафиксировал остроумный философ Шпет термином «белибердяевщина»), а сегодня — с Кургиняном и Прохановым, но других оракулов для нас нет.

История — дама легкомысленная. Она всегда готова закрутить интрижку с лидерами общественного мнения. Но такого буйства измен, которое наблюдается сейчас, в стране, построенной князем Владимиром, еще не было. Когда несколько лет назад министр Мединский решил реабилитировать светлое имя Ивана Грозного, масштабы бедствия терялись в мареве словоблудия. Казалось, это личная инициатива ниспровергателя, рвущегося в ящик. Министр, обладающий талантом всё сущее превращать в пиар, стремительно набирал высоту. Он ввел в оборот магическое словосочетание «история под заказ». Сегодня стада комментаторов, руководствуясь высшими министерскими целями, взялись за историю. Сначала волосы становились дыбом от качества и количества трактовок, потом и к этому привыкли. Недавно услышала фразу: «Если бы не было Грозного, не было бы и «Газпрома», и нисколько не удивилась тому, что принадлежит она не верному петросяновцу, а верному державнику Илье Глазунову. Подобной дремучей дремучести на российском ТВ не наблюдалось даже во время повального увлечения третьим глазом.

К борьбе памятников неожиданно присоединили Мандельштама. Умельцы с ломом и перфоратором принялись уничтожать памятную таблицу в Старосадском. Программа «Вести» успокоила малочисленную взволнованную общественность — после ремонта все восстановят. Поживем — увидим. Но в некотором высшем смысле табличка со словами Мандельштама: «Я хочу, чтоб мыслящее тело превратилось в улицу, в страну» уже уничтожена, если не ломом с перфоратором, то временем, в котором живем. Нет сегодня более непопулярной идеи, чем идея «мыслящего тела».

Неприкрытое, рабское, демонстративное невежество становится правилом хорошего тона. Так в патриотических организмах срабатывает инстинкт самосохранения. Его градус особенно впечатляет, когда на авансцену выдвигаются люди просвещенные. Леонид Поляков, профессор Высшей школы экономики, именно из таких, просвещенных. Что не мешает ему в дискуссии о 28 панфиловцах сотрясать основы. Раз мы живем в эпоху холодной войны, рассуждает доктор философских наук, то любая попытка деконструировать наши священные мифы — элемент борьбы против России. Апофеоз от Полякова вдохновляет: нужно написать ту историю, которая работает и как наука, и как эффективный миф. Мединский рыдает от зависти. Ему подобные высоты профессорского духа пока не снились.

Любопытную трактовку проблемы выдал Сергей Шаргунов в интервью Собчак на «Дожде». (Ксению Анатольевну поздравляю с блистательной работой). На вопрос ведущей о том, следует ли замалчивать постыдные исторические факты, её собеседник взорвался креативом: а не надо, мол, либералам стыдить русскую историю. При этом Шаргунов, засыпающий пеплом общих слов любой вопрос, почтительно именует себя человеколюбцем. Те, кто полагает, что существует один человеколюбец, из Библии, ошибаются. Игорь Волгин, мастер «Игры в бисер» (отличная программа, одна из лучших на «Культуре»), выбрал третий путь. Он снисходительно пожимает плечами: памятник Грозному — всего лишь топографический знак, здесь будут встречаться влюбленные. Далее на разнообразных каналах, где побывал писатель, озвучены одни и те же спасительные цитаты из Пастернака, Коржавина, Луначарского.

Похоже, скоро любая попытка отделить миф от документа будет караться законом. Главное в этом деле последовательность, которая, увы, пока хромает. Прежде, чем увековечивать Ивана Грозного, следовало бы, как минимум, изъять из обращения девятый том «Истории государства Российского» Карамзина, целиком ему посвященный. Том вышел в свет в 1821-м и вызвал шок в обществе. Читатели долго не могли прийти в себя от кровавого чудовища и его «театра ужасов». Зато благодарные потомки чтут первого русского царя. Вслед за памятником в Орле открывается мемориал в Александровской слободе.

Новая монументальная пропаганда — точный диагноз обществу, впавшему в беспамятство. Заканчиваю колонку под аккомпанемент Проханова. Он глаголет у Соловьева о светоносности Моторолы. Свежие пьедесталы не заставят себя ждать. Главное, чтобы бронзы на всех в отечестве хватило.