Трагедия. Но удивился ли кто? Новость того же дня, 11 октября, только из Приморья: девушке, укушенной уличным псом, в больнице Дальнегорска посоветовали поставить в церкви свечку, чтобы собака оказалась здоровой. Вакцины от бешенства в больнице не нашлось. Врач «за хамство» уже уволен, но разве врач должен снабжать больницы вакцинами? А не хамство ли та система, при которой в провинциальных больницах нет то одного, то другого, причем жизненно необходимого?

Когда на десятидневные праздники пораженным раком дают самые слабенькие опиоиды, нигде в мире не контролируемые, при этом лишь на пять дней? И когда из-за страха перед надзорными органами врачи советуют родственникам онкобольных снимать боль водкой? Когда в «скорых», выезжающих на тяжелейшие ДТП, реально обезболивающих препаратов нет вовсе? Когда во всем миллионном Красноярске человеку, укушенному клещом, не найти иммуноглобулина ни за какие деньги: его просто нет ни в одной аптеке (испытано на себе)? Когда в тяжелейшую эпидемию гриппа один высокий медруководитель, отвечая, почему не хватает противовирусных препаратов, советует лечиться чесноком, а другой врач, жена губернатора, вовсе рассуждает по ТВ о пользе гриппа и высокой температуры? Ну да, это все не хамство, хамство — совет сходить в церковь. А что еще оставалось сказать врачу, которому не дали вакцину?

А не девочка бы была — молодой человек за гранью нервного срыва? Удивится ли завтра кто-то новому ЧП в другой поликлинике, в райсуде или, скажем, в фонде соцстраха, да в любом учреждении, где люди напрямую, лоб в лоб сталкиваются с фундаментальными основами российского государства? Не с конкретными врачами или судьями — они могут быть вполне профессиональными, — а с образцово-бездушной системой, которая калечит все, для которой не существует ни человеческих прав, ни человеческих страданий и боли. В данной нам системе и армия, и полиция, и суд, и больницы — все суть одно, и все суть тюрьма. Для всех этих учреждений личность — пустой звук.

Вот характерные грани выстроенного монолита. Согласно приказу Минздрава России, время первичного приема пациента у участкового терапевта и педиатра — 15 минут. А у офтальмолога, например, 14. Повторный прием — 70—80% от нормы первичного приема. При этом в Минздраве осведомлены, что этого времени докторам едва хватает на заполнение бумаг. Велено писать не более 35% от времени приема. Это вообще-то победа человечности: ранее предлагалось терапевтам на прием давать 10 минут, а педиатрам 9. Действительно, какие проблемы могут быть у детей? Вся жизнь впереди.

Сравните с другой гранью: по данным судебного департамента Верховного суда, в первом полугодии с.г. в суды поступило более полумиллиона уголовных дел, осуждены 400 792 человека (против 360 211 за 6 месяцев прошлого года). А оправданы — 2586, из них 1759 мировыми судами, т.е. не по самым существенным делам. А если исключить дела частного обвинения, поступившие от граждан (где отсутствуют «госинтересы»), то оправданных всего 593. Примерно столько же, сколько за аналогичный период прошлого года, но при росте осужденных на 40 тысяч. Помните, как Д. Медведева в пору его президентства привели в замешательство, сказав, что оправдательных приговоров всего 0,8%? Репрессивный тренд с тех пор только усиливался, теперь и эти 0,8% недостижимы.

Раньше, что бы мы ни делали, на выходе имели Т-80 или АК-74 с примкнутым штык-ножом. Сейчас — тюрьму. В любом случае выходят у нас только чугунные надежные страшные вещи. И, подобно железным спецназу и армии, у нас вполне мирового качества все то, что напрямую касается жизни и смерти, — например, отделения хирургии, реанимация, ожоговые центры. А все, что обеспечивается государством и что не критично для продления сиюминутного физиологического существования, все, что сверх, вся надстройка — поликлиники, наука, университеты, гимназии — это культ карго, это глиняные и соломенные самолеты. То есть оборотная сторона той же надежной тюрьмы.

Впрочем, грани нашей системы известны всем, кто здесь живет. Сейчас о другом: о динамике отношений народа с этим Левиафаном (правовым государством, суверенной демократией и т.д.). В анамнезе нельзя не заметить стадии развития. Поначалу — забастовки, стачки, голодовки. В конце 90-х, в 2000-м учительница в Партизанском районе Красноярского края грозила самосожжением — тогда это было внове, хотя усталость от безрезультатной борьбы уже чувствовалась. Потом акты самосожжения и вправду пошли: сжег себя рабочий не платившего зарплату комбината «Сибволокно» (Красноярск), сжег себя в поле крестьянин, погрязший в долгах.

Затем случилось качественное изменение этого надлома: повеситься на воротах врага, чтоб пристыдить его. А если получится, то и забрать его с собой. Летом 2010-го инвалид Сергей Рудаков из Качканара (Свердловская область) пришел в фонд соцстраха Нижнего Тагила и из «Сайги» уложил двух обидчиков, после чего застрелился сам. В один и тот же день, 15 апреля 2011 года, около шести утра по московскому времени произошло сразу два подобных случая. Водитель бензовоза Владимир Никитин поджег себя в Ирбейском райсуде (Красноярский край). Двухэтажное деревянное здание выгорело полностью. Кроме Никитина погиб 28-летний помощник председателя суда Иван Авдеев. Пятерых работников суда госпитализировали с тяжелыми травмами и ожогами. И тогда же поджег себя, облив бензином перед кабинетом главврача Белогорской горбольницы (Амурская область), 60-летний пенсионер. В 2012-м акт самосожжения в приемной «Единой России» в Новосибирске совершила Валентина Герасимова.

И уже тогда появились те, кто просто убивал врагов и сохранял себя для дальнейшей борьбы. В первой половине 2010-го страна услышала о приморских партизанах. Самой ей столь бесчеловечные методы были еще чужды — если уж чью жизнь забираешь, своей расплачивайся. Ну так во Владивостоке, в Приморье и народ немного другой, порезче. Сейчас присяжные оправдывают партизан, и сейчас уже повсюду появляются такие же «народные мстители». Они уже не себя убивают, а тех, кто, по их разумению, виноват в их бедах.

29 декабря прошлого года 63-летний пенсионер и инвалид третьей группы Николай Каржовых, пронеся канистру с бензином в здание, где размещалась мэрия Дудинки, а также администрация и райсовет Таймыра (север Красноярского края), разлил горючее на стены и пол общего коридора, чиркнул зажигалкой. После чего зашел в ближайший кабинет и выпрыгнул на улицу. Погибли четверо. Полторы недели назад, ночью 4 октября, трое неизвестных, избив и связав охранника, не успевшего воспользоваться «тревожной кнопкой», проникли в здание администрации Шушенского района (юг Красноярского края). По закрытому переходу проследовали в смежное здание администрации райцентра. Поднявшись на второй этаж, взломали двери нескольких кабинетов, в т.ч. вице-мэра и административной комиссии. Разобрали системные блоки компьютеров, вынули из них жесткие диски, а бумажные документы подожгли, после чего скрылись.

Чиновников, мэров, депутатов, главврачей убивали и раньше, и в 90-х, но тогда за этим стояли коммерческие, криминальные интересы. Безрассудно, из-за одной лишь обиды начали убивать сейчас. Цветы зла дали всходы. Провинциальная Россия звереет. По формуле обер-прокурора Синода Победоносцева: «Да знаете ли вы, что такое Россия? Ледяная пустыня, а по ней ходит лихой человек». (Мережковский тогда ему возразил: не они ли сами устраивают из России эту ледяную пустыню?) И агрессия всех ко всем, разлитая в воздухе, теперь, похоже, меняется качественно. Ее адресатами все чаще становятся те, на кого раньше руку не поднимали.

У нас действительно особый путь: «не наш» мир стоит на том, что агрессивность и жестокость к живым людям недопустима, к институтам власти — обязательна; а у нас, коли нет спроса с власти в целом, спросят с конкретного человека в ней. Или с первого попавшегося. Кремль и «Единая Россия» могут продолжать праздновать победу на очередных выборах. Ее плоды — вот это расчеловечивание «генетически доброго» «народа-богоносца». Весь объем агрессии переадресовать на Америку, национал-предателей, либералов уже не получается: ненависти, кажется, слишком много. Хватит на всех.

Чиновники и врачи, безусловно, совершенно разные сословия. Но для озверевшего человека это не важно, столоначальник ли перед ним, врач, учитель, тренер. Теперь тормозов нет. Вспомните последние резонансные преступления в своем регионе и сравните мотивы 90-х, нулевых и теперешние.

Все знакомые и родные медики говорят об одном — о крайне расшатанной психике пациентов, пограничном состоянии многих, угрозах, ставших повседневностью, немотивированной агрессии. Из-за диагнозов, грозящих потерей работы, человек готов убивать. Кого? Кто поставил этот диагноз. А все мои личные впечатления от поликлинического звена сводятся к одному: это крах медицины. Это звено уже полностью невменяемо. При последнем посещении своей поликлиники выяснил, например, что меня без какого-либо уведомления/согласия перевели в соседнее учреждение.

И таких — десятки, если не сотни. Написал заявление главврачу, восстановили по прежнему месту. Это всего лишь бизнес на подушевом финансировании: чем больше душ (пусть даже мертвых) числится за учреждением, тем ему выгодней. Переписывают туда-сюда, за переход пациента сначала одни получают, потом другие, когда он возвращается. Но карты моей теперь нет, пропала (во всяком случае для меня). И можно только предполагать, какие чудеса в ней запечатлены для страховой компании. И диспансеризация, поди, о почти стопроцентном прохождении которой рапортуют краевые медчиновники, и высокотехнологичная медпомощь…

Вот сейчас обсуждается взимание платы с безработных за оказание им медуслуг. А что, хочется поинтересоваться, в поликлиники по ОМС у нас кто-то ходит кроме безработных и пенсионеров? Везде, где в мире ни бываю, захожу в больницы, аптеки и аналоги наших поликлиник. Так вот, прежде всего поражает, что за медуслугами там обращаются люди всех возрастов. Это лишь в России поликлиники забиты бабками (даже летом, когда только успевают растить на дачах урожай?). От активного работающего населения и молодежи поликлиники давно отсечены. Это ж надо записываться за недели, потом высиживать часы в очередях. Что естественно, ведь не все врачи готовы к 15-минутному формализму, возведенному в профессиональное достоинство. Однако оборотной стороной их милосердия являются образующиеся очереди в коридорах. Стояние в этих очередях здоровья точно не добавляет. Кто-то в них и вовсе помирает, такие происшествия тоже вошли в традицию. Платить? Но «платников», как замечают все вокруг, ненавидят в поликлиниках еще больше, чем обычных пациентов, — вероятно, потому, что эти деньги никакого отношения к жалованью врачей и сестер не имеют, а нагрузку увеличивают.

Система последовательно борется с любым проявлением милосердия и сострадания — по сути, с врачебным профессионализмом. Напомнить, во что превратили жизнь участкового терапевта Алевтины Хориняк, выписавшей рецепт на обезболивающее неприкрепленному к ней онкобольному в терминальной стадии? Врача наказали за то, что она врач, за следование медицинской этике и исполнение профессионального долга. У нас сплошные юристы в руководстве страной, губерниями, а законы и инструкции у них выходят сплошь кривые и бесчеловечные, ничего уже не имеющие общего с советской медициной и той, дореволюционной, которую мы знаем по Чехову, Вересаеву, Булгакову. Дореформировали медицину: те времена кажутся золотыми.

Хориняк, кстати, ушла из медицины, честно сказав, что за 15 минут, которые ей отвели на прием, она может лишь успеть записать данные в карту. На человека времени не остается. Принимать дольше — образуется очередь. Алевтина Петровна до 1994 года работала фтизиатром. Лечила рецидивистов, больных СПИДом, сифилисом. И не было такого, чтобы она не взяла за руку своего пациента, не выслушала, чтобы постаралась побыстрей избавиться. Ходила по домам своих больных, помогала всем, чем могла. И ни разу, говорит, за более чем полувековой стаж не почувствовала какой-то агрессии.

Нынешние чинуши от медицины рассуждают о том, что, отправляя детей лечиться за границу, мы, оказывается, дискредитируем нашу систему здравоохранения. Детям то есть лучше помирать на родине. Какое отношение это — или то же заполнение бумаг участковыми врачами — имеет к медицине, к тем клятвам, которые эти люди давали, вступая в профессию?

Хроника участившихся нападений пациентов на врачей весьма красноречива, видеоподборки выложены в Сети. И Минздрав разрабатывает законопроект об ужесточении наказания за нападение на медработников. Заметьте: речь снова об усилении репрессивного тренда, а не собственно о защите врачей. Потому что для этого требуется изменять стандарты работы медицины. Но кому ж надо разбираться с причинами — со следствиями бороться проще.

Это типичная сегодняшняя реакция. Вот за три дня в Красноярске сразу два случая детской поножовщины. 9 октября 13-летний семиклассник зарезал ножом-бабочкой ровесника из-за оскорблений в «ВКонтакте». 11 октября 12-летние шестиклассницы в Дивногорске (городе-спутнике Красноярска) поссорились на почве ревности. На разборках в лесополосе одна из учениц 10-сантиметровым кухонным ножом изрезала двух соперниц. (А до этого в Норильске дворник обнаружил в контейнере труп 12-летнего мальчика. Оказывается, его забила и задушила женщина, узнав, что этот школьник участвовал в компании сверстников в сексуальных домогательствах к ее восьмилетнему сыну.) И сразу появились призывы и петиции снизить возрастную планку уголовной ответственности до норм сталинского СССР. Давайте еще подпишем петицию о запрете ножей, секса, ревности и соцсетей.

Да самих себя нам нужно запретить, ведь не с Луны же эта школота.

Наши дети — это мы и есть. Мы — копия наших детей, они — копия наша. Эти звереныши возросли на вот этой жизни, в которой нас что-то долго гнетет, а мы не можем ответить или отвечаем, срываясь на тех, кто рядом.

Вот селфи сегодняшней России. Не космос, не балет, не нефть, не Кадыров и горцы, не Путин, не коррупция, не война. А расстрелянная молодая женщина-врач, зарезанный ребенком ребенок и неадекватная реакция страны на эти трагедии.