В разных странах тюремщики очень по-разному реагируют на вопрос, каким образом общество может удостовериться в том, что заключенных не пытают и не насилуют, не кормят тухлой капустой, а у детей, родившихся в тюрьме, есть памперсы, присыпка и молочная смесь. Но чем более развито и благополучно общество, тем меньше в тюрьмах закрытой информации. Это такой закон. Несколько лет назад на меня большое впечатление произвел разговор бывшей осужденной Светланы Бахминой, многодетной матери, с главным тюремным врачом из Дании.

— Скажите, у вас сажают беременных?

— Да, увы.

— Они рожают в тюрьме?

— Зачем? Это очень дорого. Они рожают в обычной больнице, а потом их привозят обратно в тюрьму в специальные камеры для содержания осужденных мамочек.

— А с какого времени детей отдают в детский дом?

Доктор очень долго не мог понять этого вопроса. Ему пришлось объяснить про нашу систему, про дома малюток на зонах, про детские дома и отсутствие свиданий детей с матерями, и все такое. Когда доктор понял, он потрясенно ответил:

— Россия — очень богатая страна. Мы в Дании не можем себе позволить при каждой тюрьме строить дом малютки — это дорого и неэффективно. У нас для этого есть такси.

— В каком смысле — такси?

— Каждый день к воротам тюрьмы подъезжает такси. Туда сажают деток, мамочки которых отбывают наказание в этой тюрьме. И такси развозит их по детским садам. А вечером это же такси привозит их обратно, чтобы они были с матерями.В детском саду персонал и другие родители могут убедиться, что с ребенком все в порядке и если что не так — принять меры.

А вы знаете, что в России в тюрьмах ежегодно рождаются 700—800 детей? Что там с ними происходит, как они там? Вот мы знаем исключительно благодаря членам ОНК Москвы, что в СИЗО «Печатники» есть 12 детей до года, грудничков, и что у них совсем нет памперсов. И много чего еще нет. И проблеме этой не один день и даже не один месяц. Вот члены ОНК пытаются решить эту проблему: мы в «Руси Сидящей» памперсы уже закупили, будем пытаться передавать. При помощи членов ОНК без них никак. Но скоро все может измениться в самую худшую сторону.

Если честно, то я с ужасом и болью жду наступления 1 ноября. Это будет важный день для тюрем и колоний. 1 ноября кончаются мандаты у очень многих членов Общественных наблюдательных комиссий. В Москве, где была одна из сильнейших ОНК, в СИЗО перестанут ходить Зоя Светова, Анна Каретникова, Людмила Альперн, Валерий Борщев, Любовь Волкова, Сергей Сорокин. В Подмосковье не будет Натальи Дзядко и Марины Поливановой. Беда, беда…

Сколько сделали эти люди и их коллеги сидельцам и их родственникам — рассказывать не надо. Прошло 8 лет с тех пор, как заработал закон об ОНК, и это, наверное, было главным достижением «медведевской оттепели». Нормальные ОНК получились далеко не везде. В основном туда вошли братья сватов начальников оперотделов и разнообразные отставные силовики, и толку с них — как с козла молока. Но в некоторых регионах общественный контроль был налажен. Екатеринбург, Челябинск, Коми, отчасти Питер и Пермь, Ростов-на-Дону, Карелия и Нижний Новгород — везде находились люди, которым не наплевать. По закону два срока подряд нельзя быть членом ОНК. Вот люди и уходят.

Вопрос, кто займет их место. На первый взгляд — желающих много, но это только на первый взгляд. Отбирают будущих членов ОНК в Общественной палате, в одном из самых бессмысленных мест обитания чаще всего совершенно случайных людей. Отбирают по принципу «свой-чужой», а также руководствуясь соображением «как бы чего не случилось». Это во-первых. Во-вторых, нужно быть рекомендованным организацией с правозащитными функциями, которой не меньше 5 лет и которая при этом еще не «иностранный агент». А у нас теперь все старейшие правозащитные организации — «иностранные агенты». При этом если вдруг такая организация находится, она не имеет права рекомендовать больше двух людей. Можно, конечно, попробовать договориться с какой-нибудь ветеранской организацией или мирным боевым братством, но далеко не каждый правозащитник на это согласится.

И что мы в итоге имеем? А вот что: на 3280 потенциально вакантных мест в ОНК подано порядка 800 заявок. И далеко не каждая заявка будет удовлетворена, судя по всему. Но вакантные места должны быть заполнены. И кем же их будут заполнять? Понятно, кем — статистами, которыми будет довольно начальство. И всем спокойно.

Кстати, далеко не во всех странах есть аналоги нашей ОНК. Но есть много похожих самых разнообразных структур, которые могут контролировать условия содержания заключенных. Кстати, в том числе полиция. В Норвегии я спрашивала у тюремщиков, что происходит, если живущая по соседству активная девушка заподозрит, что в тюрьме кого-то пытали, может ли она прийти в тюрьму и удостовериться? Начальник тюрьмы (в ярко-красных штанах, бывший профессор) задумался: «Сможет, почему ж нет. Но она не придет. Она позвонит в полицию, и уж эти обязательно приедут и все проверят».

Прямо даже неловко это тут пересказывать.