Накануне выборов главы Чечни международная правозащитная организация Human Rights Watch (HRW) выпустила доклад «Как по минному полю». В эпиграф доклада вынесена цитата из интервью с жительницей Чечни: «Когда вспоминаешь войну, понимаешь: тогда у нас было меньше страха, чем сейчас. Страх бомбы, пули — мы с этим жили, я могла, могу с этим жить… но с таким постоянным давлением, унижением жутким, не могу, просто не могу, перед собой стыдно… строят меня каждый день, заставляют ходить по ниточке. Мое человеческое достоинство отнимают по кусочку каждый день… Каждый день ходить, как по минному полю, всегда везде оглядываться, ждать опасности, ждать, что заберут тебя…»

Доклад обобщает широко распространившуюся за последние полтора года в республике практику подавления инакомыслия. Автор доклада, программный директор HRW по России Татьяна Локшина, собрала и описала случаи похищения, незаконного удержания, избиения и устрашения граждан России, живущих в Чечне и за ее пределами.

Почти всех этих людей таким образом принудили к публичным извинениям перед главой Чечни Рамзаном Кадыровым.

Далеко не все известные правозащитникам случаи вошли в доклад. Татьяна Локшина опросила 43 респондентов (часть из них — на условиях анонимности) и принимала решение о публикации тех или иных фактов, руководствуясь в первую очередь соображениями безопасности своих собеседников.

По этой же причине (безопасность жителей Чечни) сотрудники HRW не выезжали в республику для подготовки доклада, все интервью были проведены дистанционно. На качество изложенных в докладе фактов это не повлияло, все они подтверждены документальными свидетельствами.

Кроме того, в докладе на примерах неоднократных нападений на правозащитников (см. справку) демонстрируется, по сути, полный запрет на правозащитную деятельность в Чечне. Раздел, посвященный случаям воспрепятствования журналистской деятельности, свидетельствует о том, что объективное освещение чеченской действительности за последние полтора года стало практически невозможным. Можно ли считать легитимными выборы главы Чеченской Республики в таких условиях?

Но этот вопрос — не единственный и даже не главный, который поднимает автор доклада. Параллельно с освещением практики репрессий Татьяна Локшина приводит примеры того, как трансформировалась реакция федеральной власти (президента Путина в частности) на эти репрессии.

И тем самым автор доклада ставит самый важный «чеченский вопрос» — о содержательном исчерпании контракта, который Кремль заключил десять лет назад с Рамзаном Кадыровым.

Контракт с Кадыровым исчерпан

У контракта, главная цель которого — полная лояльность Чечни, были две основные задачи:

1. борьба с чеченским сепаратистским/террористическим подпольем;
2. восстановление разрушенных двумя войнами инфраструктуры и экономики республики.

Для ликвидации боевиков чеченским властям были делегированы беспрецедентные полномочия. Для восстановления — миллиардные вливания в респуб­ликанский бюджет. Результативность выполнения контракта Кремль оценивал до последнего времени достаточно высоко. Однако на фоне процессов, которые идут во всех регионах Северного Кавказа, заслуги Кадырова как «эффективного менеджера» стоит инвентаризировать.

Согласно данным, которые правозащитный центр «Мемориал» приводит в своем июньском докладе «Контртеррор на Северном Кавказе», для всех без исключения турбулентных регионов Северного Кавказа характерна тенденция снижения террористической активности. Этот процесс, который можно напрямую измерить сокращением потерь силовиков, начался на рубеже 2009–2010 годов. Именно тогда, при президенте Медведеве, стали проводить так называемый «новый курс», направленный «на организацию диалога с разными слоями общества, на взаимодействие с правозащитниками, на соблюдение законности в ходе контртеррористических операций, на возвращение к мирной жизни боевиков, готовых сложить оружие» (из доклада «Мемориала» «Контртеррор на Северном Кавказе»).

В первую очередь «новый курс» преду­сматривал диалог между умеренными сторонниками различных исламских течений в регионе (в основном между суфиями и салафитами). В основе этого диалога лежало понимание неизбежности процесса реисламизации, который идет в мусульманских регионах России с момента распада СССР и принятия Конституции РФ, гарантирующей свободу совести (вероисповедания). С этой точки зрения процесс реисламизации в принципе является составной частью более общего процесса — возвращения религии на постсоветские территории.

Второй составляющей «курса Медве­де­ва» стало создание так называемых адаптационных комиссий, позволяющих членам подполья вернуться к мирной жизни. Совершенно очевидно, что предтечей комиссий была масштабная чеченская амнистия, санкционированная Путиным и эффективно проведенная в Чечне еще в начале 2000-х отцом Рамзана Кадырова — Ахматом Кадыровым.

Также существенную роль в подавлении подполья сыграли независимые от политики региональных властей факторы:

1. «Имарат Кавказ» (организация, запрещенная в России), продвигавший идею создания «кавказского халифата», в практическом плане оказался утопией. Но, в свою очередь, он отказался и от идеи чеченского сепаратизма. Многие чеченские боевики, воевавшие за независимость Чечни, не разделяли повестки «Имарата», не влились в ряды мутировавшей террористической организации, отдавая предпочтение эмиграции, и неоднократно, публично, критически высказывались по поводу «Имарата».
2. Перед Олимпиадой в Сочи в регионе предсказуемо мобилизовались федеральные силовики. Агрессивные и высокорезультативные действия (в первую очередь ФСБ и НАКа) по уничтожению лидеров подполья сыграли не последнюю роль в бесславной гибели «Имарата» и снижении террористической активности на Кавказе.
3. Значительное влияние на кавказское подполье оказала война в Сирии. Она в буквальном смысле слова обескровила подполье. «Исламское государство» (террористическая организация, запрещенная в России) по многим причинам оказалось для кавказских боевиков более привлекательным, чем бесперспективный «Имарат Кавказ». Российские спецслужбы в период Олимпиады использовали «сирийский фактор» и откровенно выдавливали из страны всех желающих сложить голову на чужой войне.

В итоге сегодня мы имеем следующую статистику: в 2016 году количество убитых и раненых силовиков в Чечне снизилось в 40 раз по сравнению с 2006 годом. В Дагестане — в 13 раз по сравнению с «пиковым» 2010 годом, а в Ингушетии — в 100 с лишним раз по сравнению с «пиковым» 2009 годом. Надо отметить, что тенденция к снижению террористической угрозы в регионах Северного Кавказа демонстрирует устойчивость на протяжении семи лет. Только за прошлый год, по данным ФСБ, и без того снизившуюся террористическую активность в Северо-Кавказском регионе удалось сократить еще в 2,5 раза.

«Новый курс» не затронул только один проблемный регион Кавказа — Чечню. Тут ставку в борьбе с подпольем по-прежнему делали на принцип коллективной ответственности, введенный властями Чечни в отношении населения республики, и правовой иммунитет чеченских силовиков — это осознанная политика федерального центра. Карательные методы оказались эффективными, как, впрочем, и совершенно противоположный «чеченском подходу» «новый курс», что особенно заметно при сравнении двух регионов — Чечни и Ингушетии. Проблема в том, что негативные последствия «чеченского подхода» способны не только перечеркнуть достигнутый результат, но и возродить угрозу, с которой, собственно говоря, боролись.

Необходимость пересмотра старого контракта, исчерпавшего себя (террористическое подполье практически уничтожено, а города и села Чечни худо- бедно, но отстроены), начали осознавать и в Москве. Но сигналы, которые после многолетнего «ура Кадырову» посылает Кремль, выглядят двусмысленно. С одной стороны, Путин лично неоднократно одергивал Рамзана. С другой — за критикой всегда следует «утешительный приз» в виде высоких государственных наград, призванных смягчить удар по самолюбию «верного пехотинца».

Самым серьезным наказанием стал «кризис доверия», когда после убийства Немцова Рамзана Кадырова перестали соединять с Владимиром Путиным.

Стресс, который пережил тогда Рамзан, выплеснулся в крайне странном февральском заявлении за месяц до своего переназначения: «Мое время прошло…»

Потом, правда, в Чечне была развернута кампания, в ходе которой все население от мала до велика умоляло совершенно в сталинском духе: не бросай нас, отец родной. Провести масштабный митинг в свою поддержку власти Чечни так и не решились (хотя попыток было несколько). Демонстрация колоссального мобилизационного ресурса в виде многотысячной толпы, используемой как фактор давления на Кремль, — это худшее, что мог сделать в тот момент Кадыров.

Чеченский абсолютизм

…25 марта Путин огласил ему «оправдательный приговор», при этом прямым текстом озвучил новое условие: «И вы, и будущие руководители республики, конечно, должны делать все для соблюдения российских законов во всех сферах нашей жизни, и я хочу это подчеркнуть, во всех сферах нашей жизни».

А 5 мая и. о. главы Чечни отчетливо дал понять: навязать ему новые правила игры не получится.

В тот день Кадыров потребовал от руководства Верховного суда Чечни уйти в отставку. Четверо судей, включая председателя суда Магомеда Каратаева и его заместителя Тахира Мурдалова, были фактически задержаны и под давлением написали заявления о сложении полномочий. Москва к такому демаршу оказалась совершенно не готова. Комментарий пресс-секретаря президента Дмитрия Пескова был похож на полную капитуляцию: «Любой руководитель субъекта вправе высказывать свою точку зрения. Это не давление на суд. Он никого в отставку не отправлял. Если я не ошибаюсь, председатель суда сам написал заявление об отставке». Любого другого руководителя любого другого субъекта Федерации, осмелившегося на такую «точку зрения», смели бы немедленно. Но не здесь.

Выездная комиссия Верховного суда РФ не выявила нарушений в деятельности ВС ЧР. Более того, ряд судьей в ходе работы этой комиссии написали секретные рапорта о неоднократных случаях избиений за «неправильные», с точки зрения местной власти, судебные решения. Но Москва эти факты замяла и пошла на унизительные переговоры, которые руководство Верховного суда РФ ведет даже не с Кадыровым, а всего лишь с депутатом Госдумы от Чечни Адамом Делимхановым (упоминается в целом ряде уголовных дел о заказных убийствах, причем в деле об убийстве Сулима Ямадаева полиция эмирата Дубай назвала его заказчиком и объявила в международный розыск с формулировкой «за тяжкие преступления против жизни и здоровья»). Отставка Каратаева воспринимается чеченской стороной как уже состоявшееся политическое решение (Рамзан сказал!). Предмет переговоров сводится исключительно к обсуждению новых кандидатур на эту должность. Пока руководству Верховного суда РФ удалось отбить самые одиозные из них, например, кандидатуру первого заместителя главы МВД ЧР Апти Алаудинова.

Об Алаудинове «Новая газета» писала неоднократно. Сотрудники правозащитной организации «Комитет по предотвращению пыток» осуществляли расследование по нескольким заявлениям чеченцев, которые обвиняли Алаудинова в применении пыток. 20 мая, как оказалось, Алаудинов с первой попытки на «отлично» сдал сложнейший квалификационный экзамен на должность федерального судьи.

С большим трудом до руководства Чечни удалось донести, что председатель суда уровня субъекта Федерации должен иметь хоть какой-нибудь судейский стаж и квалификацию. Последняя кандидатура, с которой вышел Адам Делимханов, — председатель Гудермесского городского суда Алавдин Гардалоев. Это далеко не худший в данной ситуации выбор, и руководство Верховного суда РФ даже можно было бы поздравить с явными дипломатическими успехами в сложных переговорах. Если бы не грустный факт. Верховный суд РФ был вынужден минимизировать последствия и придать видимость законности действиям главы российского региона, которые, по большому счету, следовало бы интерпретировать как удавшуюся попытку конституционного переворота.

Конституция закрепляет принцип разделения властей в качестве одной из основ государственного строя России. Но Рамзан Кадыров, что называется, «на пальцах» продемонстрировал федералам: на его территории Конституция РФ не действует. И это даже не вызов — это предопределенность, продиктованная сложившейся моделью управления рес­публикой. Кадыров в принципе не может отыграть данную ситуацию назад. Республиканские следственный комитет, прокуратура и суд не могут быть неподконтрольны главе республики, потому что это автоматически разрушит монополию Кадырова на власть в Чечне.

При всей кажущейся незначительности (какая в самом деле разница — Каратаев или Гардалоев?) история с Верховным судом ЧР прекрасно объясняет, почему попытка заключить новый контракт именно с Кадыровым обречена на провал. И эта ситуация заслуживала даже более жесткой реакции, чем угроза Рамзана стрелять в российских полицейских. К сожалению, Москва показала тут свое истинное отношение к постулату о независимости правосудия: полицейские — это повод идти на конфликт с Кадыровым. Судьи — нет.

Надо отдать должное, Кадыров оказался талантливым политиком и за 10 лет успешно научился манипулировать двойными стандартами федерального центра. В том числе и поэтому глава Чечни, не задумываясь о последствиях, решительно идет на конфликт со столпами российской вертикали власти. За последние полтора года Кадыров успел померяться силами со всеми — с МВД, СК, Генпрокуратурой, ФСБ. Каждый раз арбитром в таких ситуациях выступает Кремль, и чаще всего он приносит авторитет федералов в жертву авторитету Кадырова. Силовиков такая ситуация крайне злит, они требуют хотя бы символичного «кровопускания», их требования становятся все более обоснованными и начинают влиять на принятие решений. Но проблема в том, что они требуют невозможного: Кадыров не может сдать никого из ближнего круга, даже одиозных Делимханова, Геремеева или Турлаева, справедливо расценивая это как покушение на основу основ своего режима.

Правовой иммунитет, которым центр 10 лет назад наделил чеченского вассала, оказался бомбой замедленного действия. Потому что от правового иммунитета до суверенитета — один шаг. И мы наблюдаем все признаки того, что этот шаг уже сделан. Звучит как анекдот, но под предлогом борьбы с сепаратизмом (!) в Чечне отстроился абсолютистский режим, претендующий как на светскую, так и на религиозную (духовную) власть.

Именно эта парадигма, кстати, предопределяет (и объясняет) острую реакцию Кадырова на любое отступление от провозглашенных им правил, регламентирующих все стороны жизни чеченцев, и на малейшую критику в свой адрес. На самом деле ситуация довольно абсурдная: для Кадырова критики его режима стали опаснее террористов, потому что, в отличие от террористов, они апеллируют к Конституции Российской Федерации. Поэтому даже при низкой террористической угрозе репрессивная машина не снижает оборотов, перемалывая инакомыслящих так же, как до этого боевиков.

Репрессии в Чечне, и это важно понимать, больше не подчинены логике задач федерального центра на Кавказе. Кадыров борется со своими угрозами, защищает свою власть.

Интересы Москвы учитываются, пока они совпадают с его собственными. Расхождение этих интересов выливается в конфликты, которые пока как-то удается купировать. Но риски возникновения острого клинча, способного привести к дестабилизации в регионе, велики.

Побег из Чечни

Пока Кремль предпочитает сидеть на бомбе с часовым механизмом, население Чечни вынуждено «ходить по минному полю». Номинальные граждане России, у которых нет никакой защиты, никакой альтернативы, и никакой отдушины для выпуска пара… Давление в «чеченском котле» растет.

И в этом контексте стоит оценить эффективность выполнения Кадыровым второй — экономической и социальной — части контракта.

За 10 лет масштабные стройки по всей республике, отличные дороги, небоскребы, мечети, стадионы и прочая стали не просто визитной карточкой, но и главным козырем Рамзана. Однако люди в Чечню не возвращаются — они из нее бегут. Первые и самые масштабные волны переселения, сформировавшие большую часть европейской чеченской диаспоры, возник­ли на исходе второй чеченской кампании в 2003–2004–2005 годах (до этого чеченцы, бежавшие от войны, расселялись в регионах Кавказа и России). С 2006 года чеченские власти стали предпринимать попытки минимизировать отток людей, а также установить контроль за европейской диаспорой, которая к настоящему моменту насчитывает около 100 000 человек. Были пере­вербованы и присягнули Кадырову несколько ключевых ичкерийцев. В частности, Байали Тевсиев, бывший муфтий Ичкерии, объявивший джихад России. Немалое содействие оказал и Рамзан Ампукаев, представитель Всемирного конгресса чеченского народа, имевший влияние как в чеченской диаспоре, так и в среде европейских правозащитников и политиков.

Именно под их влиянием в 2010 году Кадыров разрешил беженцам беспрепятственно приезжать в республику на так называемые «летние каникулы» (обычная практика, когда чеченцы, нарушая миграционное право Европы, приезжают и живут в республике, затем возвращаются обратно). Власти Чечни предоставляли им землю и возможность строить дома на скопленные в Европе средства. В 2011–2012 годах в Чечню поехали уже дети беженцев, выросшие и сформировавшиеся в Европе. Война за независимость Чечни была для них хоть и недавней, но все-таки историей. Жертвы пропаганды (республиканские власти провели масштабную кампанию по распространению среди европейской диаспоры бесплатных спутниковых антенн, настроенных на круглосуточный, вещающий на чеченском и русском языках канал Chechnya Today), они хотели заниматься бизнесом и открывали (в основном в Грозном) современные арт-кофейни, фитнес-центры, цирюльни, бутики и т. п. А потом сталкивались с жесткими законами экономики по-чеченски.

За эти годы почти никто из европейских чеченцев не вернулся в Чечню на постоянное место жительства. Несмотря на все усилия Кадырова (как по ограничению оттока, так и по возвращению чеченцев из Европы), с 2013 года количество беженцев опять начало резко расти. Уезжали из-за бедности, на фоне которой европейские социальные пособия казались баснословной роскошью.

В 2014–2015-м все больше чеченцев стали спасаться таким образом от преследований за свои религиозные убеждения. Именно в этот период в Чечне стали массовыми «бородатые» рейды: людей задерживали на улицах, рынках, в мечетях по подозрению в приверженности салафизму, причем определяли нелояльных «на глазок»: по форме бороды, усов, по одежде, по тому, как люди молились, и т. п. Задержанные сидели от нескольких дней до нескольких месяцев в новых-старых секретных тюрьмах. Их насильно обривали, проводили унизительные воспитательные беседы с участием республиканского духовенства, избивали, использовали на бесплатных работах. Большинство потом отпускали, но есть и случаи, когда родственникам возвращали трупы. Тысячи человек пострадали от этой кампании, но никто так и не решился официально пожаловаться (ни в правоохранительные структуры, ни правозащитникам). Вместо этого люди предпочитали уезжать целыми семьями, понимая, что в покое их не оставят.

Последние два года Россия стабильно занимает пятое место в ЕС по количеству соискателей статуса беженцев; ежемесячно только в Германии (наиболее популярное направление у беженцев) просят убежище от 800 до 1200 российских граждан, и Чечня по этому показателю является лидирующим российским регионом. По данным миграционной службы Германии, 82,3% от подавших заявление на получение политического убежища за первую половину этого года составляют жители Чечни (2244 из 2728 обращений).

«Газовая война»

Новая миграционная волна — результат двух тенденций. Во-первых, репрессии за инакомыслие, как точечные, имеющие целью запугать большинство, так и массовые, были поставлены на такую же постоянную основу, как до недавнего времени борьба с подпольем. Во-вторых, поборы в республике приобрели размах тотальных экономических санкций.

Один из ярких примеров — развязанная в мае против населения Чечни «газовая война». За кампанией стоял Ислам Кадыров, руководитель администрации главы республики, племянник Рамзана. Шеф поручил ему решить проблему газовой задолженности.

С людей под угрозой отключения газа ультимативно стали требовать выплаты произвольно рассчитанных астрономических сумм (от нескольких десятков до нескольких сотен тысяч рублей). Никаких официальных документов не выдавали. Никаких аргументов не слышали. Платите — или отрежем газ. Только в одном из не самых больших районов Чечни мой знакомый стал почти пятитысячным в очереди в газовую службу на сверку задолженностей. «В день операторы рассматривали всего по 10 человек. Я посчитал, лет через 20 и до меня дойдет очередь», — пошутил знакомый, у которого тоже отрезали газ.

За месяц, только по официальным (и явно заниженным) данным, в 10 000 домовладений были перерезаны газовые трубы (см. видео). Профессиональных газовиков и сотрудников коммунальных служб на всю республику не хватало. Поэтому на «обрезание» (черный чеченский юмор) погнали всех: глав сельских админист­раций, участковых, соцработников, учителей и воспитателей детских садов, которых за свой счет обязали приобрести «болгарки». Оставшимся без возможности приготовить горячую еду людям запрещали покупать баллоны с газом и даже дрова.

Разгар «газовой войны» пришелся на священный месяц Рамадан, что еще более обострило ситуацию.

Впервые за все 10 лет люди стали повально жаловаться не только в инстаграмы чеченских чиновников, но и в суды. Что интересно, суды выносили решения в пользу граждан, признавая несостоятельными долговые претензии, но судебные решения все равно не исполнялись. И все же жалоб было так много, что Кадыров вынужден был вмешаться и приостановить «газовую войну», отругав республиканских газовиков за беспредел. Настоящего виновника, спровоцировавшего, по сути, первый массовый социальный протест в Чечне, Кадыров не обозначил. Но это не значит, что не тронул.

Известно, что Рамзан исключительно жестко наказывает своих приближенных именно за коррупцию, и особенно — за несанкционированный рэкет (когда вымогатели прикрывались его именем). Никого, конечно, под следствие не отдают. В Чечне вообще нет такого явления, как коррупционные уголовные дела. Попавшихся на воровстве лишают должностей, страшно избивают, штрафуют на огромные суммы, поступающие в фонд им. Ахмата Кадырова (например, высокопоставленные чиновники Управления пенсионного фонда ЧР были наказаны миллиардными (!) штрафами после того, как Кадыров узнал об истинных масштабах аферы по обналичке материнских сертификатов).

Толку — чуть. Дань, которую платят население и бизнес, — ноу-хау и фундамент чеченского «экономического чуда». Кадыров реально не в состоянии контролировать масштабы республиканской коррупции, так как стал заложником тех правил, которые сам создал. Сокращение дотаций из федерального центра приведет к тому, что недостачу средств из Москвы покроют за счет еще более наглых поборов с населения. Что, собственно, уже и происходит. Социальные последствия применения таких методов непредсказуемы даже в Чечне.

Начало «газовой войны» совпало по времени с роскошной свадьбой другого племянника — двадцатилетнего Хамзата, сына старшего брата Кадырова. В 2012 году Хамзат стал первым в семье Кадыровых хафизом (человек, который знает Коран наизусть). После чего глава Чечни назначил 16-летнего тогда парня директором Центароевской школы хафизов, выдав соответствующее удостоверение. В удостоверении сам Рамзан Кадыров расписался как «служитель Священного Корана». Видео со свадьбы скромного директора религиозной школы скромный «служитель Священного Корана» поместил в свой инстаграм. По подсчетам «Газеты. Ru», стоимость одного только свадебного кортежа (см. видео) из люксовых машин, растянувшегося на 11 километров, превышала миллиард рублей.

«Газовая война» и «свадьба века» наглядно демонстрируют, как велико расслоение на бедных и богатых в чеченском обществе. Это неравенство прогрессирует и является потенциальным фактором нестабильности. Все в курсе, какой бюджетный дождь проливается на республику, все хорошо помнят недавние времена, когда сегодняшние чеченские нувориши были нищебродами. Чувство несправедливости у населения гипертрофировано настолько, что военное время (когда все чеченцы оказались в одинаковой ситуации тотальной разрухи, нищеты и бесправия) начинает восприниматься как более честный порядок вещей, чем показательно восстановленная Чечня. Эту тенденцию замечают все эксперты, работающие в регионе. Не случайно эпиграфом доклада Human Rights Watch стала именно та цитата, в которой жительница Чечни проводит параллель между сегодняшним миром и недавней войной: «Когда вспоминаешь войну, понимаешь: тогда у нас было меньше страха, чем сейчас…»

Почему Кадыров?

Страх — основная эмоция, которая сегодня пронизывает жизни всех чеченцев. Как тех, кто живет в республике, так и тех, кто живет за ее пределами; как самых бесправных жителей Чечни, так и самых привилегированных. Все без исключения поставлены перед фактом, что зависят от воли одного человека. Исторически в Чечне никогда не было режима единоличной власти, регуляция общественной жизни осуществлялась межтейповым консенсусом. Сегодня же в республике с подачи федерального центра, по сути, установлен диктат даже не одного тейпа, а одного села — родового для Кадыровых Центароя, в который в XIX веке переселилась часть представителей тейпа Беной (к этому многочисленному тейпу принадлежат Кадыровы, Ямадаевы, Делимхановы, представители других известных чеченских фамилий).

Но почему все-таки выбор был сделан в пользу Кадыровых — сначала отца, а потом сына?

…Хасавюртовский договор, которым окончилась первая чеченская война, не расставил все точки в отношениях сепаратистов и федералов. Все три года фактической независимости Чечни Москва активно наблюдала за фрондерским регионом и оценивала складывающийся баланс сил. Стратегия разделения чеченцев на «своих» и «чужих» появилась еще в то время, когда Путин не был даже директором ФСБ, то есть за несколько лет до окончательного выбора преемника. Поводом для такой стратегии стал острый религиозный конфликт в самой Чечне.

С момента провозглашения независимой Ичкерии население республики разделилось на два лагеря. Сами бывшие ичкерийцы называют их, соответственно, «джамаатом» и «тарикатом». «Джамаат» состоял из полевых командиров, которые поддерживали идею исламизации и арабизации Чечни. Именно эти полевые командиры впоследствии составят костяк «Имарата Кавказ» и в борьбе за «кавказский халифат» откажутся от националистического по сути и географически локализованного чеченского сепаратизма.

Против «джамаатчиков» выступали приверженцы второго лагеря, так называемые «тарикатчики» — последователи суфийских тарикатов, к которым относилось и большинство населения Ичкерии. Это сегодня в республике многие (в первую очередь молодежь) получили религиозное образование в странах Ближнего Востока, а интернет дал такую возможность тем, кто не в состоянии выехать на учебу за пределы Чечни. Это теперь в республике есть даже настоящие исламские ученые, а сами чеченцы, в отличие от Рамзана Кадырова, его религиозных советников и местного Духовного управления мусульман, вполне толерантно относятся к умеренным салафитам (тем, кто отошел от тарикатов и исповедует ислам в соответствии с арабской суннитской традицией). Но в середине 90-х чеченцы просто оказались не готовы к резкому пересмотру религиозных установок, сформировавшихся во многом в условиях советского атеистического изоляционизма, и в лице радикальных исламистов (в первую очередь арабских наемников, самый известный из которых — Хаттаб) почувствовали угрозу своим родовым традициям и национальному менталитету. Конфликт на этой почве был неизбежен. Но именно «тарикатчики» проявили готовность убивать чеченцев, как сейчас бы сказали, по мотиву религиозной ненависти. «Джамаатчики» же, для которых чеченская идентичность была вторична по отношению к религиозной, придерживались обратного принципа: мы все мусульмане, нам нельзя лить чеченскую кровь, у нас есть общий враг — Россия.

Духовным лидером «тарикатчиков» был муфтий Чечни Ахмат Хаджи Кадыров, пользующийся большим авторитетом как у своего тейпа Беной, так и у населения (в первую очередь у старшего поколения, пережившего депортацию). Большую известность получило его программное выступление в 1997 году в ичкерийском парламенте: «Арабские добровольцы свою задачу выполнили, они больше не нужны, они должны уехать из Ичкерии». Но у Кадырова не было ни многочисленных братьев за спиной, ни вооруженных отрядов, ни денег. Его цепными псами стали шесть братьев Ямадаевых, которых в республике ненавидели и боялись. Самый известный, Сулим Ямадаев, «прославился» своей невероятной жестокостью, за которую ему дали кличку Эсэсовец (Сулиму очень нравилось, когда его так называли). Клан Ямадаевых представлял собой одну из самых мощных вооруженных группировок в Ичкерии. Ямадаевы стояли в стороне и от политических вопросов, и религиозных, их интересовал по большому счету только бизнес — они контролировали нефтедобывающие районы республики.

Москва не сразу сделала ставку на альянс Кадыров—Ямадаевы. О попытках «навести мосты» с «тарикатчиками» впервые официально заявил вице-премьер Ичкерии Турпал-Али Атгериев, когда на него вышли высокопоставленные сотрудники ФСБ. У Атгериева были связи с федеральными силовиками, именно он, кстати, предупреждал директора ФСБ Путина о готовящемся вторжении Басаева в Дагестан. Также Атгериев выезжал в Москву на переговоры о поддержке Масхадова, искавшего союзников против крепнущей в Ичкерии исламистской оппозиции («джамаатчиков»). Центр в поддержке отказал, а переговоры начал вести с теми, кто готов был поступиться чеченской независимостью. Для Масхадова и Атгериева такое условие было неприемлемо. Ахмат Кадыров на это условие согласился.

Уже в ходе второй чеченской кампании (к тому времени Ахмат-Хаджи был смещен с поста муфтия, объявлен «врагом Ичкерии» и приговорен шариатским судом к смертной казни за переговоры с премьер-министром Путиным и отказ объявить России священную войну) Кадыров-старший санкционировал убийства взятых в плен «джамаатчиков» и впервые провозгласил принцип коллективной ответственности в отношении их родственников. На тот момент «джамаатчики» еще придерживались принципа «непролития» чеченской крови.

Очевидно, что Ахмат Кадыров был последовательным суфийским фундаменталистом в религиозных вопросах и пытался любой ценой (в том числе отрицания идеи независимости Чечни, хотя тут, возможно, он просто был реалистом) защитить традиционный образ жизни чеченского общества. Угрозу этому образу жизни он видел именно в том исламе, который пришел в Россию после распада СССР и с которым советские мусульмане по понятным причинам были совершенно не знакомы. В этом смысле российские федералы были ему как раз союзниками.

Но одновременно традиционный фундаментализм Кадырова-старшего служил страховкой от установления режима единоличной власти в Чечне. Ему, как, собственно, и всем чеченским политикам его поколения, такой порядок вещей показался бы слишком уж нетрадиционным. Говорят, однажды Бислан Гантамиров, яркий представитель тех чеченцев, которые оставались на стороне России, сказал: «Если бы я раньше знал, что чеченцы стерпят все это от Кадырова (имеется в виду Рамзан Кадыров. — Е. М.), я бы захватил здесь власть, и они терпели бы это от меня».

После убийства Ахмата Кадырова в 2004 году в Чечне образовался политический вакуум, на заполнение которого неожиданным образом стали претендовать аполитичные до этого братья Ямадаевы, абсолютно верные Кадырову-отцу. Но — не Кадырову-сыну. Они быстро «прибрали к рукам» назначенного президентом Чечни Алу Алханова, в Москве интересы клана лоббировал депутат Госдумы от ЧР Руслан Ямадаев. На самом деле, конечно, политических шансов ни у одного из братьев Ямадаевых не было, потому что в Кремле к ним относились как к заслуженным бандитам Российской Федерации.

Рамзан Кадыров на тот момент был в довольно уязвимой позиции. Вскоре после смерти отца он похоронил и единственного брата. Ближайших родственников-мужчин, на которых он мог бы опереться, у него не было. Не было ни сильного клана, ни духовного авторитета отца, ни военного авторитета Ямадаевых, ни денег. Он мог рассчитывать лишь на верность «кадыровцев» (так в народе прозвали службу безопасности Ахмата Кадырова, которую Рамзан возглавлял, по численности и влиянию это была самая крупная вооруженная группировка в Чечне), и по большому счету — на самого себя.

Победить на чеченском политическом аукционе можно было только при условии абсолютной лояльности Москве. Такой лояльности, которая подразумевает готовность забыть свои корни и пойти на все.

За два с половиной года, от гибели отца до назначения президентом Чечни, Кадыров пережил несколько пограничных ситуаций. Главная опасность исходила даже не от боевиков, а от политических конкурентов. Уже тогда проявилась характерная для Рамзана черта — идти «в лобовую» и не отступать, пока не вмешается Москва и не решит конфликт на его условиях. Именно эти годы сформировали в Кадырове и в его окружении отношение к чеченцам как к естественным врагам. Любой центр силы — будь то мощный и богатый клан, чеченские подразделения, подчиненные не ему, а Минобороны или МВД, боевики ли — Рамзан всех расценивал в первую очередь как угрозу своей личной безопасности. И если все-таки модель единоличной власти придумала не Москва, то она ее в полной мере поддержала, когда один за другим были физически уничтожены или лишились своих должностей, бизнеса и влияния в республике все, кого Кадыров считал противниками: Алханов, Гантамиров, Сайдуллаев, Байсаров, Какиев, Хасамбеков, Ба­жае­вы, Завгаевы, Оздиевы, Ямадаевы и многие другие.

Культ личности сына начался с создания культа личности отца. В этом смысле посмертную судьбу Ахмата Кадырова можно сравнить с ролью мертвого Ленина в установлении культа личности Сталина. Мифологизируя избирательно, в нужном ключе, поступки и высказывания отца, прикрываясь его многочисленными портретами и памятниками (вообще, в исламе запрещено и то, и другое, и памятники Ахмата-Хаджи были впоследствии демонтированы), Рамзан устанавливал в Чечне новый общественный порядок, который его отец вряд ли бы одобрил. Невозможно представить, чтобы Ахмат Кадыров, находясь в здравом уме, мог публично заявить: «Авторитетов тут нет. Я хозяин, я за рулем! И больше никого нет, кроме меня, понятно?.. Мы с трудом избавились от этих фамилий — Гантамировых, Завгаевых, Ямадаевых… Нет других фамилий в этом краю, есть только одна фамилия — Кадыров!..»

В этом же заявлении (оно сделано в 2012 году) Рамзан Кадыров четко дает понять, какое место он отвел раз и навсегда самым влиятельным людям из своего окружения, таким как Адам Делимханов и Магомед Даудов (Лорд): «Рамзан и Адам сказали? Рамзан и Лорд сказали? Не сказали! Рамзан сказал, и все! А другие не сказали. Другие сказали то, что я сказал…»

Последние два года в Чечне отчетливо наметился новый тренд: Кадыров планомерно оттесняет своих старых соратников и отдает ключевые должности близким родственникам. Самый наглядный пример — стремительное освобождение влиятельной должности руководителя администрации главы рес­публики под племянника Кадырова — Ислама. (До этого долгие годы эту должность, позволяющую контролировать все денежные потоки, занимал Магомед Даудов — очень близкий Рамзану человек, но — не родственник.)

Большая часть должностей в респуб­лике распределена между жителями родного села Кадырова Центарой, наглухо, как крепость, закрытого от внешнего мира. Про Центарой в Чечне ходит много легенд. Попасть туда постороннему человеку невозможно. Практически все, так или иначе, приходятся друг другу родственниками. Жители этого села — и есть высшая каста чеченского общества, исключительно обласканная Рамзаном.

Именно в Центарое в 2008 году, через год после назначения Кадырова президентом Чечни, по данным «Кавказского узла» (информацию подтверждали и другие источники), выходцы из самого близкого круга впервые совершили попытку убить своего благодетеля. Последняя из известных попыток произошла незадолго до выборов главы Чечни. Рамзан Кадыров подтвердил этот факт, на пресс-конференции 16 сентября.

Видео пресс-конференции Рамзана Кадырова. Смотрите с 1:05:00

Покушение

…В начале нынешнего лета из Чечни, по разным источникам, стали поступать сведения о задержаниях сразу нескольких десятков человек. Большая часть задержанных была из Ножай-Юртовского, Гудермесского и Курчалоевского районов (к последнему территориально относятся сёла Центарой и Аллерой, в которых, по сведениям «Новой», также проходили задержания). С привычными уже рейдами против салафитов эти задержания ничего общего не имели. Связь с боевиками тоже отпадала: в Чечне уже давно не существует настолько активного подполья.

Все источники «Новой газеты» (включая УФСБ ЧР и ГСУ СКР по СКФО) оперировали словом «заговор». Информация в самой республике тщательно скрывалась, что типично для всех реальных покушений на Кадырова. Но даже отрывочные факты свидетельствовали пусть и о неудачной, но самой масштабной за всю историю правления Рамзана Кадырова попытке. Подавляющее большинство заговорщиков — молодежь из тейпа Беной: привилегированная, облагодетельствованная, своя.

Покушение, по сведениям, готовилось в селе Беной, в резиденции, в которой обычно останавливается Кадыров, когда приезжает в высокогорное село, считающееся малой родиной всех беноевцев. (По данным ресурса «Росбалт», именно в этой резиденции мог скрываться после возвращения из Объединенных Арабских Эмиратов Руслан Геремеев.)

В резиденции была заложена взрывчатка, у самих заговорщиков изъяли целый арсенал серьезного новейшего оружия. (Этот факт подтвердил «Новой газете» человек, непосредственно участвовавший в обысках.)

Заговор был раскрыт случайно. Все источники «Новой» сходятся в том, что информацию о заговорщиках, предположительно, выдал двоюродный брат руководителя администрации главы региона Ислама Кадырова — Валид.

По одной из версий, его номер был получен в ходе исследования телефонов двух террористов, погибших 9 мая на КПП-138 на въезде в Грозный (один из них подорвался, второго ликвидировали прикомандированные сотрудники МВД Башкирии). По другой версии, Валид выкрал у своего брата секретный номер телефона главы Чечни и передал его кровным врагам Рамзана — Ямадаевым (примирение между Ямадаевыми и Кадыровым, на которое их вынудила Москва, весьма формально; пока жив Бадик Ямадаев, имеющий репутацию самого «оторванного» из шести братьев, у Рамзана Кадырова есть реальные основания опасаться за свою жизнь).

Сам Валид является по одной линии родственником Кадыровых, по другой — Ямадаевых. Он давно вхож в ближайшее окружение, о чем свидетельствуют фотографии с главой Чечни и Адамом Делимхановым в его инстаграме. 19 мая аккаунт valid513 был деактивирован, о судьбе самого Валида в Чечне ходят мрачные слухи.

Ни одного упоминания о своем двоюродном брате в инстаграме Ислама Кадырова с мая не было. По сведениям «Новой газеты», у Рамзана возникли неприятные вопросы и к своему племяннику. Видимо, подозрения о личном участии в заговоре руководителя администрации главы рес­публики не подтвердились — на своей должности Ислам устоял. Но именно в это время Ислам Кадыров появился на пуб­лике с гипсом на обеих руках.

…Чеченцы никогда не признавали диктаторский стиль правления. 10-летний жестокий эксперимент над национальным менталитетом стал возможным и держится только за счет внешней силы. Как долго это продлится, решает не Кадыров. Но высокую цену заплатит в первую очередь именно он.

Глава Чечни, несмотря на свой брутальный имидж, уязвим, как ни один другой российский политик. Ни у кого нет таких угроз, таких вызовов и таких врагов. Его время действительно прошло (не знаю уж, кто сочинил это пророческое февральское выступление, но если сам — снимаю шляпу). Старый контракт себя исчерпал. Необходимость нового, главная цель которого — удержание Чечни в правовом поле России, Москва, судя по всему, осознает. Но Кадырову он не по силам. Десять лет он боролся с чеченским сепаратизмом, в результате — отстроил свой собственный.