— Первого сентября вы и ваши коллеги из межрегионального профсоюза «Учитель» направили открытое письмо новому министру образования Ольге Васильевой. Неужели вы считаете, ей надо открывать глаза на то, что происходит в школе? Думаете, она не в курсе?

— В том числе и открывать глаза. И на реальное положение дел, и на то, что протест в учительской среде постоянно растет. Этим летом мне почти каждый день звонили московские учителя. Многие собираются создавать свои первичные профсоюзные организации. Пять лет назад было значительно спокойнее.

— С чем вы связываете повышение градуса напряженности в учительской среде?

— С введением в Москве, как и во всей стране, подушевого финансирования школы, при котором она получает деньги из бюджета в расчете на каждого учащегося. Как выясняется, финансовая модель может принципиально менять и школьную жизнь, и настроения учителей.

Теперь региональная власть определяет, сколько в год получает на ребенка школа. Я знаю, что в некоторых регионах на ребенка платят 25—30 тысяч рублей в год. В Москве в среднем 110 тысяч рублей в год. Нынешняя система финансирования школы, в принципе, вредна для школы.

Во-первых, никто не может спросить региональную власть, как рассчитывается норматив. Точнее, спросить-то можно, и спрашивали многократно, но вот ответа не получали.

Во-вторых, во многих регионах, в том числе и в Москве, эти нормативы не индексируются несколько лет. Все цены растут, а платить школа должна по тем же, в 2011 году утвержденным нормативам. Получается, что не растет, а сокращается и школьный Фонд оплаты труда.

Раньше финансы были разделены по статьям: вот вам на коммуналку, вот на зарплату. Никому не приходило в голову дать какую-то сумму «на все» и сказать: «Больше не будет, выкручивайтесь, как хотите».

— За счет чего выкручиваются школы… Не покупают туалетную бумагу?

— Это один из вариантов. Можно попросить родителей закупить бумагу для принтера или отремонтировать класс. Здесь нет коррупции — есть затыкание неизбежных в нынешней ситуации дыр. Но самый распространенный способ — сокращение непедагогического персонала: библиотекаря, психолога, социального работника, сторожа, медсестры, технички…

Способ второй — сокращение педагогов. Директор заявляет, что в данной школе учителя теперь будут вести по 30 уроков в неделю. Фактической экономии от такой «оптимизации» нет, но плата за большую нагрузку дает красивый показатель, из которого следует, что учителя получают приличные зарплаты.

Есть еще один способ — введение платных образовательных услуг. И в цену кружка можно закладывать не только оплату работы учителя, но и сумму на затыкание дыр в школе.

Еще одно новшество, на мой взгляд, здорово ударит по качеству школьного образования в ближайшем будущем. В этом году были изменены СанПиНы, ограничивавшие количество детей в классе.

Раньше было четко: норма — 25 человек. А теперь написано: «…в зависимости от кубатуры помещения». Хоть 100 человек набей в актовый зал — и обучай. Для директора каждый ребенок — это выделенные деньги из бюджета.

И поэтому у нас растут классы, нагрузка на учителя увеличивается, качество обучения ухудшается, но зато деньги приходят в школу. И это не самодеятельность региона, а выполнение требований «Дорожной карты» в образовании на 2014—2018 годы. В ней указана необходимость увеличения количества учащихся на одного преподавателя. В идеале хотят довести до 13 человек (в 2013 году было 11,6 ученика на 1 учителя, а в 2018-м должно стать 12,8). И сокращение учителей идет — медленно, но верно.

— Сколько сейчас должен работать учитель, чтобы сносно зарабатывать?

— В провинции, в среднем, работают от 25 до 36 часов. А нормально — 18. Эта норма — 18 часов — была введена еще в 20-е годы прошлого века. Отношение к учителю было серьезное: надо было безграмотность ликвидировать. И учителей берегли. Я считаю, это очень правильный вариант. Вот у меня сейчас 17 часов, и это значит, что я могу нормально готовиться к урокам, куда-то с детьми ходить, беседовать с ними. И сейчас 18 часов считается стандартной ставкой, но выжить на деньги, которые платят за ставку, — невозможно.

— Сколько платят?

— В разных школах по-разному. Ставка рассчитывается из того, сколько в школу пришло детей, и это еще один способ «оптимизации» школ. Если пришло мало, учитель заработает мало, и школа рано или поздно погибнет. Поэтому в Москве малые школы, а именно они были самыми интересными, авторскими, были вынуждены слиться с большими. Малая школа при новой системе финансирования не выживет.

— А сколько школ закрыли?

— В 2013 году в Москве было 2500 школ, сейчас осталось 770 образовательных комплексов.

— 30 часов в неделю — это качественная учительская работа?

— На мой взгляд, 30 часов в неделю учитель качественно работать не может. Если человек качественно работает 30 часов, то он через пару лет превратится в калеку. Я знаю людей, которые в регионах и по 40 часов работают. Я своим коллегам говорю: «А вы понимаете, что через год вы истощитесь дотла — не сможете ничего говорить, думать?» И слышу в ответ: «А что делать? У нас в школе решили, что будет один учитель истории. Если я не возьму часы, меня попросят уволиться».

Власть в регионах давит на школу, чтобы та выполняла «майские указы» президента.

— Но это же мистификация?

— Это мистификация, но этого не понимает подавляющее большинство граждан. Когда говоришь человеку из непедагогической среды, что у меня небольшая зарплата, мне возражают: «Как же, на сайте школы написано, что зарплата учителя свыше 70 тысяч?» Ну да, я знаю в своей школе нескольких учителей с такой зарплатой.

— На сайте профсоюза есть информация, что к вам приходят зарплатные платежки по 10—12 тысяч рублей.

— Это из регионов. В Москве за 18-часовую ставку, как правило, платят около 30 тысяч рублей. Но, согласитесь, эта недостаточная зарплата для Москвы.

В Москве было много учителей-совместителей. Они замечательные педагоги, и эффект от их работы был бы более ощутимым, если бы им дали работать в школе. Но их выдавливают, и им приходится добирать подработками в НИИ, репетиторством, статьями.

— А как вы считаете: все-таки учитель как цельный организм должен сосредоточиться только на школе или его профессиональная разновекторность допустима?

— Она, возможно, и допустима. Только учитель — это массовая профессия. Найти по стране 800 тысяч человек, которые, зарабатывая на жизнь чем угодно, не покинут школу из любви к детям, — прожектерство. На самом деле учитель — это наемный работник, как и любой другой. А у нас с советских времен распространено представление об учителе как о человеке поприща, призвания и горения на этом месте пожизненно. Власть говорит: «Вы — подвижники, поэтому вам можно платить мало денег».

— Фраза премьера Медведева о том, что педагог — это призвание, а кто хочет зарабатывать деньги, мог бы уйти в бизнесмены, — оттуда выросла?

— Да, естественно. Это максимально честное искреннее высказывание. И за это ему спасибо. Оно разрушит у многих учителей иллюзию, что нынешняя власть чего-то им даст. Ничего не даст, не надейтесь.

— Зачем школа так контролируется государством, если она, условно говоря, не нефтяная скважина? В чем ее конвертация?

— Во-первых, если не будет школы, то непонятно, что делать с детьми. Дети должны где-то находиться, чтобы родители могли работать. Поэтому школа нужна как место, где «складируются» дети. Наше педагогическое начальство, как правило, не интересуется содержанием и уровнем образования, оно интересуется управляемостью школы.

А еще, и мало кто об этом задумывается, школа — это гарантированные бюджетные деньги для близких власти фирм. Всем известно, как несколько лет назад всю систему школьно питания монополизировал бизнесмен Пригожин. Питание — дрянь, но мы не можем в своей школе нанять своих поваров и сами кормить детей. Это будет нарушением законодательства. Или вот недавно массово внедряли в школы электронные доски. Нужны они, не нужны — особо никто не разбирался. Но я предполагаю, что есть какая-то фирма, которая получила гигантский госзаказ на их изготовление, и я не верю, что чиновники не получили от этого своих процентов.

— Как бы вы охарактеризовали нынешнее состояние школы?

— Она должна отвечать за всё перед всеми. Плохо питаются дети — виновата школа, плохо обучены — виновата школа, плохо воспитаны — виновата школа. Поломал мальчик ногу, выйдя за школьный двор, — с ним не проводили воспитательную работу.

Декларировали, что школа свободна. И для родителей ситуацию обставили именно так. А в результате директор отвечает за всё, притом что он сам не может сделать почти ничего. Он не может купить то оборудование, которое нужно школе реально, не может организовать то образование, которое считает необходимым. Он не вправе сделать свой учебный план, потому что придет проверяющий, который спросит: «А на ваших учебниках стоит гриф Минобрнауки «Рекомендовано»»? Хотя умный директор, опираясь на Конституцию и Закон об образовании, докажет, что у педагога есть свобода педагогического творчества, и он имеет право преподавать по тем учебникам, которые считает необходимыми.

Но лучше не спорить, потому что на каждом директоре висит огромное количество нормативных документов, все требования которых исполнить невозможно, и директора всегда на чем-то можно подловить. Пришли проверяющие в столовую, взвесили все бутерброды с маслом. В двух из десяти обнаружили перевес, в одном недовес. Оштрафовали директора на 200 тысяч. Это очень распространенная схема.

Я уж не говорю о том, что директора школы можно — по закону! — уволить без объяснения причин. Профсоюз «Учитель» уже несколько лет пытается поднять вопрос об изменении этой нормы, чтобы хотя бы немного защитить директоров.

— Есть сейчас дефицит хороших учителей в стране?

— Я не знаю, что такое хороший учитель. Нет методики определения, кто хороший, а кто плохой. Вообще учителей не хватает. На известном рекрутинговом сайте superjob школы размещают запросы на поиск учителей начальной школы, математиков, преподавателей иностранных языков… Запросов только по Москве — сотни.

Школа теперь не отчитывается, сколько ей не хватает учителей. Директор должен сам искать. Раньше он о дефиците кадров сообщал в департамент образования, и там искали конкретного учителя для школы. Сейчас этого нет. А директору, как правило, выгодно не искать, а нагружать своих учителей. Поэтому масштаб реального кадрового дефицита неизвестен.

Лет 10 назад в школу пошла молодежь, особенно в регионах. В «нефтяные» годы на образование стали давать деньги. Сейчас молодежь из школы уходит, и не только потому, что плохая зарплата. А потому, что унизительно: учитель находится между департаментом, директором и родителями. Родители могут обвинить тебя в чем угодно, и ты никогда не отмоешься; директор может в любой момент сказать: «Стимулирующих выплат ты не заслужил, часов мы тебе дадим меньше».

— Школа чувствует на себе идеологическое давление?

— Все зависит от мелкого начальства — директора, инспектора. Такого идеологического напора, который был в советское время, естественно, нет. Интеллигенция периодически возмущается: «Как ужасно — в школе введут военное дело! Как ужасно — в школе меньше будут рассказывать про репрессии!» Реально же, скорее всего, все это школы не касается. Потому что взял учитель класс, закрыл дверь — и никто ему не может диктовать, как преподавать. В ЕГЭ, я знаю, нет идеологизированных вопросов, и никто не требует, чтобы ученики говорили, что Сталин — эффективный менеджер. А то, что у нас идет бешеная борьба за монополию на издание учебников, — чисто финансовый вопрос. Создание каждого учебника — это миллионы, его распространение — тоже.

У нас, к счастью, нет искренне убежденных чиновников. Какая там идеология? По-моему, чиновники, кроме того, что деньги — это всё, ни во что не верят. Воспитание детей здесь вообще ни при чем.