Советские десятилетия отложились в памяти общества десятками прямых и понятных лозунгов, а также бессвязных словосочетаний, которые ухитрились даже перейти в сознание тех, кто в советское время не жил, или, говоря опять же на языке советской песни, «то, что было не с ним, помнит».

Лозунг «Все на выборы!» занимает особое место в огромном списке. Логически он соседствует вот с какими словосочетаниями: «Победа коммунизма неизбежна», «Партия — авангард рабочего класса», «Нерушимый блок коммунистов и беспартийных», «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно» и, наконец, «наказы избирателей». Все эти, извините за наукообразие, синтагмы содержат цепочку подтекстов. В каждом своем звене они логически противоречили прямому содержанию высказывания. Но вот своей совокупностью эта цепь психологически запрещала всему обществу даже задумываться об этом противоречии.

Первый подтекст: некая небольшая часть общества является (объявляется) его руководительницей. Эта часть даже и прямо называется «частью» — «партией», но именно она определяет ход жизни.

Правда, мы имеем дело, во-вторых, с «нерушимым блоком» этой партии и всех остальных граждан, т.н. беспартийных. Это выражение означает, что большинство общества или все население страны определяется по признаку невключения в правящее большинство.

Правда, по необъяснимой причине этому большинству зачем-то предлагается, в-третьих, в полном составе явиться на выборы для подтверждения аксиомы о нерушимости блока.

Правда, в-четвертых, задача и предмет неустанной работы партии — построение коммунистического общества, в котором отомрет не только государство как таковое, но и различение коммунистов и беспартийных, причем цель всей этой работы «неизбежна», поскольку цель эта является следствием действия единственно верного закона истории.

Эта цепочка сводится к гораздо более простой, без всяких воспоминаний об официальной советской версии марк­сизма (ленинизма, сталинизма и т.п.): «нитка с иголкой не спорит»; есть люди, «которые за нас все равно все решают, потому что им видней». «Мы — люди маленькие: сделаем как надо, как велят». На вопрос, зачем тогда вообще это слово «выборы», давали и такой ответ. Пусть и абсолютно фиктивные, поскольку в избирательных бюллетенях в советское время была напечатана одна-единственная фамилия кандидата от нерушимого блока коммунистов и беспартийных, выборы — это дисциплинирующая процедура и для «избирателей», и для «избираемых». Для избираемых это была инициация, симулирующая у них «чувство ответственности перед народом». Для избирателей это было плацебо, симулирующее у них ощущение, что они дали избранным некие «наказы», которые те отныне будут исполнять.

Для СССР было жизненно важно, конечно, и сохранение внешнего контекста происходящего в Советском Союзе: в глазах остального мира наша страна должна была сохранять главные признаки демократического общества, и без выборов тут обойтись было невозможно. Следовательно, их нужно было симулировать — в целом и в деталях.

Каждый, кто жил в советское время, добавит в мой список тогдашних мемов еще два: «бутерброд с красной икрой (в провинции — с колбасой и сыром)» и «народные гулянья». Первый означал, что за приход на избирательный участок можно было получить дешевую закуску, и это был знак уважения к «избирателю». А второй предполагал, что партия и советское государство знают: самочинно граждане большими группами предпочитают не собираться. Массовые сборища — походы на демонстрации солидарности трудящихся, встречи высокопоставленных визитеров, похороны вождей — были только отголосками старого, далекого опыта «маевок», «демонстраций» и — революций.

И тут мы вступаем в самую интересную для сегодняшней России ситуацию, отчего нарисованная Дмитрием Орешкиным (см. № 100 от 9 сентября) картина становится едва ли не важнейшим политическим документом этих дней, у которого есть несколько принципиальных отличий от ушедшей советской эпохи.

Первое отличие состоит в доступности информации о теле власти. Советские выборы были устроены так, что адресатом «агитации и пропаганды» были все. Но кто подавал сигналы? Совершенно безликий партийно-государственный аппарат, подбиравший «кандидатов в депутаты» по признаку фактической невидимости. Закамуфлированный под такого, как все, главный политический субъект был одет в своеобразный политический хиджаб, который обещал рай. Правда, не в загробной жизни, а чуть ли не вот-вот, за поворотом. Граждане получали всю полноту (фиктивной) информации через СМИ и были лишены возможности содержательно обсуждать эту информацию горизонтально.

Нынешняя атомизированность общества другого рода: граждане считают себя перекормленными сведениями о жизни людей, находящихся у власти или при власти. Медийная субъектность власти гипертрофирована до такой степени, что даже вполне образованные люди беспрестанно употребляют это слово: «власть» — и уже без старого эпитета «советская»! — применительно к очень заметной, пестрой, вызывающе разнузданной и довольно большой группе людей, которая, в отличие от «советской власти», не только нимало не озабочена выражением солидарности с «избирателями», но и даже специально подчеркивает свое монопольное право «решать вопросы» без какой бы то ни было оглядки на этих самых «избирателей».

Этот «субъект решения вопросов» многолик и многоглав, и бесконечные сообщения о нем подаются — не важно, в рамках продуманной тактики или по недомыслию — с необычайными подробностями, заставляющими все общество пребывать в так называемом «радужном состоянии сознания», при котором мгновенный переход от гнева к смеху, от слез к беспричинной радости парализует волю к действию. Непрекращающийся стеб в стиле Жириновского стал с начала 1990-х годов главным инструментом демонстрации властной субъектности.

Позднесоветская власть максимально пряталась от людей, нынешний многоликий и многоглавый субъект власти вынужден себя постоянно экспонировать. Почему? Да потому, что за советской властью стояла глобальная идеология. Эта власть позиционировала себя как невидимая и мощная длань всемирного движения за лучшее будущее человечества.

Современный российский субъект власти сохраняет общность с позднесоветским разве что в одном: да, он хочет обеспечить легитимацию своей несменяемости. Но, в отличие от позднего совка, он не может больше скрывать свое лицо за идеей. Современный российский субъект власти камуфлирует своим зримым присутствием, пестротой своих нарядов и самим обликом главных фигурантов как раз тотальную бессодержательность и пустоту своих задач, своих субъективных устремлений. Этот субъект «решает вопросы» и может выполнить конкретную задачу по отъему непредставимых материальных средств, но у него нет ни понятия, ни интереса накопленные средства приложить к сколько-нибудь внятной для населения цели. Вот почему главным инструментом политики для такого субъекта становится война. В любой форме — от разборок между головами властного субъекта внутри страны до выхода на мировую арену — с треском и громом, за которыми нет никакого положительного смысла для большинства граждан внутри страны.

На этом фоне операция «выборы» превращается для властного субъекта в неразрешимую проблему. Субъект должен получить мандат, но он не может допустить, чтобы обычные люди пришли на выборы даже с минимальной возможностью «избирать и быть избранным». Потому что уже за те несколько минут, в которые огромное множество людей должно оказаться в специально отведенных для этого местах, это множество может превратиться в политическое тело, как это показали московские демонстрации в 2011 году. Люди могут просто начать говорить. Обсуждать — хотя бы даже только то, что им показывают по телевизору. Вот почему вся официальная «избирательная кампания» кричит из телевизора на разные голоса: «Не ходите на выборы! Это — бессмысленная и вредная мура! Сходите на День города, напейтесь там, но только 18 сентября — не надо, ребята! Не для вас это!»

Пять лет назад, после фальсификации итогов выборов в Госдуму, были жестоко подавлены выступления на Болотной площади. С тех пор добровольных массовых выходов на улицы властный субъект не предусматривал вовсе. Но вот настал момент, когда люди, оказывается, обязаны исполнить свой гражданский долг. Даже если представить себе, что этот самый субъект пользуется поддержкой не 85, а, скажем, 60 процентов избирателей, этот властный субъект, конечно, все равно пройдет в Думу и будет там большинством. Но и люди в меньшинстве перестали бы чувствовать себя презренными изгоями и безропотно сносить оскорбления («пятая колонна», «оппы» и т.п.). А это — начало конца вот уже двадцатилетней несменяемости власти в Российской Федерации. Власти, которая становится все опаснее для населения своей страны, поскольку Российская Федерация незаметно стала враждовать со всем цивилизованным миром.

Дмитрий Орешкин говорит о необходимости «защитить (и, по возможности, очистить) сам механизм электорального воздействия граждан на власть». Он совершенно напрасно, мне кажется, противопоставляет здесь «европейское» — «азиатскому». Россию как раз важно понять на фоне других стран Азии, вероятно, более близких ей по государственному устройству, от Китая до Таиланда, более близких, чем соседние Польша или страны Балтии.

Но в главном Дмитрий Орешкин абсолютно прав: нынешний субъект российской власти напуган самой возможностью участия в выборах большинства вменяемого населения страны, потому что сама вероятность свободного волеизъявления ударит по самым отвратительным и всем очевидным признакам современного российского государства — коррупции и безнаказанности, милитаризма и мракобесия.

Дмитрий Орешкин говорит, что прийти на выборы «не страшно, не трудно и абсолютно законно».

Не могу с этим полностью согласиться. Я бы сказал, что идти на выборы абсолютно законно, но как раз по этой причине и довольно страшно, и довольно трудно.

Трудность в том, что даже многие в остальном грамотные люди с упорством, достойным лучшего применения, повторяют мантру «нельзя сотрудничать с нелегитимной властью». При этом, как прекрасно показал Орешкин, сотрудничеством с нелегитимной властью является как раз отказ от участия в выборах.

Почему — страшно? Потому что любое участие в выборах на стороне оппозиционных партий может быть квалифицировано в текущем российском контексте как экстремизм. А участие в выборах — законных и предписанных Конституцией! — может считаться прикрытием «майдана». Каждый должен понимать это, может испытывать страх, но может и преодолеть его ради более высоких ценностей.

В отличие от позднесоветской тошнотворной безнадеги сегодня трясущиеся поджилки можно унять, зайдя на сайт www.narizbir.com и получив доступ к системе наблюдения за выборами поближе к месту жительства.

А тем, кто не хочет светиться в соцсетях, скажем на знакомом им языке: «Все на выборы!» Будущее — в ваших руках.

«60% российских избирателей считают, что общественный контроль над выборами снижает число нарушений»

В нашей стране результаты выборов — вопрос не технический, а высокополитизированный. По данным, которые мы получаем перед каждыми выборами, не менее четверти избирателей убеждены, что выборы будут «нечестными», поэтому все средства верификации результатов нужно использовать.

В прошлом бывало так, что социологические исследования показывают один результат, а избирком — другой, и граждане должны решать, кому верить. Часть людей, это понятно, просто предпочитают не ставить под сомнение официально объявленные результаты. Интереснее другое: значительная часть тех, кто сомневается в честности и прозрачности выборов, все равно эти результаты принимает. На вопрос: «Удовлетворены ли вы полученными результатами?» — отвечает «да» и часть тех избирателей, которые считали, что на выборах были фальсификации. Их позиция такая: раз уж сказали, что вот эти люди избраны, то, значит, им и быть депутатами. Эти люди не только не связывают результаты выборов с тем, как проходит электоральный процесс, но они — и это главное — не связывают свое существование с тем, какие кандидаты ими избраны. Они вообще не считают, что их жизнь зависит от того, какой у нас парламент и как он себя ведет.

Многих удивляет, как можно основывать прогноз исхода выборов на опросах: ведь часть людей социологам говорит одно, а на избирательном участке делает другое, очень многие принимают решение в последний момент. Но отклонения в одну сторону гасятся отклонениями в другую, и в общем и целом мировая электоральная социология научилась давать достаточно надежные прогнозы.

В нашей стране у социологии есть еще одна функция — контролировать официально объявляемые результаты выборов. Надежным инструментом контроля в этом случае являются проводимые на выходе с избирательных участков экзитполы. Но в наших обстоятельствах бывает, что итоги экзитпола его организаторы предпочитают не обнародовать, чтобы не иметь проблем с властями, которые объявляют совсем иные результаты. Еще один вид контроля — тот, который осуществляют общественные организации. У многих нет доверия ни к официальным результатам, ни к электоральной социологии, но почти 60% российских избирателей считают, что общественный контроль может существенно уменьшить нарушения при проведении выборов.