— Это московская, наверное, иллюзия, что вот у нас в столице есть общественная дискуссия: Патриаршие с Бирюлевом спорят, в фейсбуке обсуждают акцию «Я не боюсь сказать», Навальный со своими расследованиями… А в Пскове есть дискуссия о том, какой жизнь должна быть?

— Круглосуточная. Вообще, вся страна обсуждает, как быть и что делать — просто этого не слышно в Москве. У нас люди обсуждают, почему мы самые бедные: мы виноваты или власть виновата, Запад виноват? Псковская область — официально самый бедный регион в северо-западной России. Самый низкий уровень зарплат, семейного дохода, бюджетных расходов в пересчете на человека, очень высокая смертность и очень высокая миграция. Вообще, это главный бич российских регионов — отток умных, дееспособных людей. Мы сейчас в ходе избирательной кампании будем обращаться ко всем псковским, которые в Москве и в Питере: ребята, 18 сентября вы должны быть в Пскове. Вас столько, что если вы вернетесь, с нами просто ничего не смогут сделать.

— А почему вы уверены, что те, кто уехал, — люди демократических убеждений?

— А я их всех знаю, я с ними общаюсь. В Москве и Питере — крупнейшие псковские диаспоры.

— В Пскове люди вас узнают?

—Да, на улицах узнают постоянно. У меня нет машины, я езжу на велосипеде и хожу пешком.

— Насколько люди открыты политике, готовы ли листовку прочитать, открывают двери агитаторам?

— Люди читают. Другое дело, что задумка с летними выборами — очень подлая. Во-первых, понятно, что люди в массе своей не готовы жертвовать несколькими месяцами отдыха на даче для того, чтобы лично вложиться в выборы. Но это не делает людей равнодушными. Мы вчера обсуждали, что должны работать во всех дачных садоводствах — там треть города сейчас живет.

Сейчас, кстати, происходит важный экономический процесс: за последние 10 лет дачи стали в основном местом отдыха, на участках появились елочки, стриженые газончики, всевозможные малые формы. А теперь стали возвращаться огороды. Люди снова стали себя кормить от земли. Это — результат бедности.

— У вас целых 11 конкурентов в Псковском округе в Госдуму.

— Возможно. Дай бог им всем здоровья. Это совершенно не страшно.

— Кто ваш основной соперник?

— Власть. Пока это так. Но есть и другая история — Псковская область стала с каждым годом все хуже голосовать — в смысле участия. Мы сможем вытащить людей с дач, если они поймут, что им нужно 18 сентября провести 3 часа в дороге в Псков и обратно. Вопрос, захотят ли они в этом участвовать в принципе. Выборы дискредитированы, государство дискредитировано.

На виду у всех у людей украли государство.

Вот есть наша вещь — этот стол. Его взяли и украли, поставили чужую посуду, сидят, жрут круглосуточно — извините за непарламентское выражение. И нам говорят: видите, как красиво все выглядит, как похоже на европейскую страну! Вот только мы здесь ни при чем. И это людей отталкивает от любых выборов напрочь. А нам нужна очень большая аудитория: по стране нам нужно получить не меньше 3 миллионов голосов, а в Псковской области, например, — свыше 25 тысяч, это много для нас, мы маленький регион.

В Псковской области уже треть жителей избавилась от государственного ТВ через тарелки. Люди инстинктивно отстраняются от грязи и лжи. Государственных каналов нет в комплекте большинства «тарелок». Приезжаете в деревню Псковской области, там четыре дома, и на двух будет висеть тарелка. То есть там смотрят Эстонию, развлекуху, спорт, кино, цветочки, котиков… Но они не смотрят на власть — любое ее появление в эфире стало отвратительно.

— Кто ваш избиратель? Есть у вас социологический портрет?

— Это люди, готовые к действию. Вопрос масштаба — это может быть всего лишь «птичка» на бюллетене, а может быть и большее. Есть один район Псковской области, мы там годами искали кандидата на выборы, человека с лидерскими свойствами. Перед каждой кампанией я писал туда несколько десятков писем знакомым: «Ну давайте, соберитесь!» И буквально месяц назад один из этих знакомых отвечает: «Моя жена готова попробовать».

Я приезжаю. Чудесная совершенно дама, двое сыновей, младшему годик и еще хотят взять ребенка из детдома. Я говорю: «Вы как решились-то?» А она: «Ну надо же что-то делать!» Вот она и делает жизнь под себя, под своих детей. Вот это — наш избиратель. И очень важное: все эти люди — местные патриоты. В прошлом году, когда мы собирали людей на сельские выборы — самые трудные выборы, нужно найти очень много кандидатов, их всегда не хватает, — мы сделали выпуск газеты, через которую собирали народ. И она вышла под лозунгом «Человек на своей земле». Мы нашли такой образ — как в нескольких словах описать этих людей. Это в хорошем смысле слова собственники: это моя земля, я здесь живу, я ее буду приводить в порядок. Я знаю в Пскове людей с сильным националистическим уклоном, которые голосуют за нас, — хотя в целом у нас с этой средой непростые отношения. Они уловили в «Яблоке» эту ноту искреннего патриотизма.

— Я читала, что у вас сильнейшая команда на выборах в облдуму.

— Максимально возможная! Только мы и «Единая Россия» смогли собрать комплект полностью. Нас 69 человек в списке, 22 одномандатника, большее число кандидатов не позволяет выдвинуть закон. Вообще-то нас не хотели видеть на этих выборах, но не сумели найти ни одного существенного изъяна в документах, который мог бы позволить нас остановить. Как мне тихо сказал один член избирательной комиссии: «Вы нас приятно удивили качеством ваших документов».

В ранние годы я увлекался Блоком. Так вот, у него в рабочем кабинете все было аккуратно, как в немецкой гостиной. Гости удивлялись: ожидали увидеть логово поэта — все разбросано, книжки, закладки, рукописи… «Александр Александрович, вы же поэт! У вас должен быть творческий беспорядок», — сказали как-то ему гости. У Блока был гениальный ответ: «Поэт не должен терять платочков». Так вот, а демократ должен уметь работать с бумажками.

— Один раз вас из Заксобрания уже выгнали…

— Когда меня спрашивают про областное собрание: «Ты был один, а их — сорок три, ну и чем все закончилось — тебя выгнали», — я отвечаю: ничего не закончилось. Они этим не решили ни одной проблемы. Они теперь слышат меня лучше, чем даже когда я там сидел.

— То есть игра стоила свеч? Имеет смысл быть меньшинством?

— В меньшинстве мы не сможем принять закон. Но у каждого депутата есть возможности. В первую очередь — это право законодательной инициативы. Я 4 года подряд предлагал свыше ста поправок в бюджет. Бюджетная сессия областного собрания была для этой мафии каторгой: они были вынуждены обсуждать каждую мою поправку. Я каждый раз готовил подробную презентацию, показывал все на картинках. Вот, показываю, ваша госпрограмма: спорт высших достижений, выполнение плана — 99%. Детско-юношеский спорт — 23%. Это не я придумал, это официальные данные облфина, это вы в потемкинские деревни десятки миллионов вложили, а в детский спорт — копейки. У них лица вытягивались.

А в это время идет прямая видеотрансляция сессии, мои выступления потом монтируются в интернете и расходятся в народе. Я ни разу не выиграл бюджет, за все время приняли только две-три моих поправки, но в политическом плане они каждый раз терпели поражение.

Потому что самая важная функция депутата от оппозиции — представительская. Гениальная фраза Леонида Парфенова, сказанная им в декабре 2011 года: «Вы нас даже не представляете». Так вот мы — те, кто их представляет: мы будем говорить то, что сами люди сказали бы, будучи на нашем месте.

Этих людей много, каждый раз я говорю — и все вздрагивают: 10 миллионов демократов есть сейчас в России.

— Как вы это посчитали?

— Даже официальные опросы показывают, что 10% россиян сейчас поддерживают демократию как форму политического устройства государства. Только там нет другого вопроса, к этим 10 миллионам: «Ребята, вы на выборы ходите?» Ответ известен: «Нет!» Так что главный нерв нашей избирательной кампании — объяснить людям: заберите себе этот стол, который у вас украли, он ваш.

Возвращаясь к возможностям депутата от оппозиции. Есть депутатские запросы. Их панически боятся. Когда ты четко формулируешь проблему и тем более нарушение закона, они вынуждены отвечать официально и всерьез.

Ведь на самом деле срок ответа на запрос депутата такой же, как на запрос гражданина — 30 дней. Но я пишу вопрос не лично от себя, потому что мне самому любопытно, — а от имени людей.

У меня есть персональный сайт, там висят ответы на запросы — и там видно, как они пытаются выкрутиться, но не получается. Бывали случаи — человек пишет запрос в орган власти сам, ему отвечают тремя абзацами или в лучшем случае — тремя страницами. Пишу я на ту же тему — мне присылают ответ из 12 листов. То есть чиновники понимают, что уже нельзя не обращать внимания на вопрос. С помощью запросов можно запустить государственную машину работать правильно.

— Это масштабируется? То есть если в Госдуме появится маленькая фракция…

— Кто сказал, что маленькая? Что вы все про маленькую говорите?

— Ну будем реалистами…

— Будем реалистами, будем требовать невозможного. Хорошо, закатилось «Яблоко» на Охотный Ряд…

— Изменит ли это качественно ситуацию в обществе?

— Вы сказали ключевое слово. Появится пример политики другого качества. Вот вы приходите на рынок — вам предлагают четыре сорта овощей, но все четыре, простите, гнилые. И вдруг рядом появляется пятая кучка: там, может быть, всего три помидора, но все хорошие. Вот это можно есть, а все остальное — отрава, даже если этим все столы завалены. Вы что выберете?

— Через полгода после того, как партия «Яблоко» выбрала нового председателя, как вы думаете, партия была бы эффективнее, если бы победили вы?

— Мой честный ответ — да. Но есть исключительно важная вещь — мы после всего произошедшего не разругались. Мы всем дали понять — мы решили этот вопрос так, как решили, так решил съезд, и после этого мы работаем вместе. Это то, что не удалось сделать в некоторых других политических организациях. Если у политика главный вопрос — вопрос личной карьеры, то люди расстаются с битьем посуды. Один из источников нашей силы в том, что мы как партия, как команда в этой ситуации не пошли вразнос.

— Как вы оцениваете шансы на попадание в Думу?

— Я бегун, мое дело — бежать как можно быстрее. Я никогда не оцениваю шансы. Начинаешь оценивать — как я бегу, хорошо ли? а какие шансы? — и все, ты уже думаешь о другом, отвлекся от главного. Для этого есть социологи, политологи, технологи. А наше дело — бежать, работать.

— Ваша роль была объединительной, вы собирали коалиционный список. Довольны тем, что получилось?

— Получилось не все. Но это тот редкий случай, когда я доволен тем, что получилось. Все равно хотелось большего, но для этого от многих людей требовалось некое самоотречение: поставить интересы команды, интересы общества выше своих интересов. Поэтому не все в этом списке.

— «Яблоко» остается надеждой демократически настроенной части общества. И поэтому не хочется делать партии никаких скидок. Есть мнение, что всех кандидатов «Яблоко» согласовывает в АП.

— Вы думаете, меня можно согласовать в администрации президента? Согласовывают людей, с которыми можно о чем-то договариваться. Мол, мы вам разрешаем баллотироваться, но когда вас изберут, вы будете говорить и делать то, что мы скажем. Любые слухи на эту тему должны упираться в простую жизненную ситуацию: допустим, нас пошли согласовывать. Что я взамен не должен говорить? Я должен молчать про Украину? Про наших погибших там солдат? Как, интересно, они будут мной управлять?

Слухи происходят из того, что люди пытаются найти объяснение: как это получилось, что они все встретились и не разбежались? Что они документы в ЦИК подали и их вот-вот зарегистрируют?

— Вы упомянули ваши публикации про погибших псковских десантников в «Псковской губернии». А что эти материалы изменили? Те, кто их прочел, и так все знали…

— Всех погибших сегодня в Сирии хоронят с почестями и с именами. И люди знают, где они погибли. Вот что изменилось.

— Ну Сирия не Украина…

— Не важно, это все равно тайная война. Погибших в Сирии хоронили бы тайно и родственникам запрещали бы рассказывать, где они погибли. Но перед Сирией были сделаны выводы из Украины. После той истории очень многие военнослужащие, включая действующих, говорили мне очень серьезные вещи. Скажу больше — они будут за нас голосовать. Именно потому, что мы не дали тайно закопать этих людей. Притом что действует, между прочим, указ Путина о том, что сведения о погибших во время спецопераций — государственная тайна. А про них все равно все говорят и пишут. Мы изменили планку отношения к погибшим в так называемое мирное время военнослужащим.

— Наше общество очень расколото кровавыми событиями, не залеченными до сих пор: гражданская война, репрессии… Какая стратегия должна быть у либеральной оппозиции: сплочение «своих», тех, кто на одном берегу этого раскола, под лозунгом своей моральной правоты или наведение мостов и готовность договариваться с кем угодно, кто сейчас с вами согласен по тактике?

— Я сторонник того, чтобы обсуждать все и собирать всех. Таким людям, как Ленин и Сталин, чтобы возвыситься, нужно было натравить людей на людей. И теперь нужно объяснять, что в каждом таком разломе жертвы — все. Кто прав, белые или красные? Все — жертвы переворота, революции. В 1993 году и те, кто находился в Белом доме, и те, кто стрелял по нему, — это жертвы. Потому что и в 1917-м, и в 1993-м прекратили разговаривать с людьми. И тогда на место разговору в политике приходит маузер.

В 1991-м и тем более в 1993 году не была решена проблема государственной идентичности. Мы как государство кто? Мы три флага за сто лет сменили. Нужно собирать всех, кто будет готов все эти события осмысливать. Мы же демократы, так пусть будут разные взгляды, разные оценки. Но чтобы было государство и нация, должно быть общее чувство этого государства. А у нас до сих пор страна не может выучить новый гимн. Это потому, что слова пустые, за ними ничего живого не стоит. Там же есть фантастическая по бессмысленности фраза: «Одна ты на свете, одна ты такая». Потому что нечего сказать. Такое невозможно воспеть. А нам нужно построить то, что можно будет воспеть.

— Вы прете вперед, вас и из Заксобрания исключали, и били… Что для вас будет финальным результатом?

— Не будет финала.

— А свободная Россия?

— Так ее же нужно будет каждый день чистить, подметать! После любого достижения в голове освобождается место для новых хороших мыслей. Я не знаю, какие мысли мне придут в голову. Но развитие невозможно остановить. Какая была главная мечта Чаадаева? Вырастить в России первое непоротое поколение. Поколение сегодня — это примерно пятнадцать лет: три политических цикла, когда после двух полных сроков к власти должен прийти кто-то новый. Но честно прийти: не украсть власть, а получить доверие. Нам нужны пятнадцать лет свободы. Нужна традиция свободы. Сколько нам еще до этого жить?