Москва вспомнила об изнанке своего благополучия — ​рудной, углеводородной, древесной Сибири — ​благодаря анекдоту. Появившуюся над столицей дымку и запах гари объяснили катастрофическими лесными пожарами в Сибири. Даже если допустить, что воздушные массы вдруг стали перемещаться с востока на запад (то есть в направлении, противоположном устоявшемуся, — ​азы метеорологии, могучая сила Кориолиса и т. д.), откуда взялся запах гари? Дающие его вещества окисляются со временем и расстоянием, и если чувствуется дым, горит, значит, что-то под боком, а не за четыре тысячи верст. Уж поверьте жителю Красноярска: разбираться во вкусовых нюансах дерьма — ​конкретно смога — ​мы умеем как никто.

Когда вскакиваешь ночью захлопнуть забытую форточку, точно знаешь: город накрыл выброс КрАЗа (алюминиевого завода). Этот запах не спутать ни с чем. Когда от вернувшегося с прогулки ребенка тянет гарью — ​это котельные и нелегальные производства, топящие и покрышками, и заборами, и еще черт знает чем. Когда неделями и месяцами в безветрие — ​хоть летом, хоть зимой — ​город накрыт плотной, не шевелящейся завесой, это все вкупе — ​КрАЗ, три ТЭЦ, котельные… Ну и летом, разумеется, горят на севере леса: запаха гари нет, есть тонкая дымка, марево, когда машины ездят на аварийке, а левый берег Енисея не видит правый (и наоборот).

Именно это у нас — ​традиционный летний Мордор, Сайлент Хилл — ​и случился почти одновременно с Москвой. С позапрошлых выходных объявили на неделю режим «черного неба» (НМУ — ​неблагоприятных метеоусловий), в городе накапливались его промышленные дымы, а к минувшим выходным город и его окрестности на десятки километров поглотила светлая дымка от лесных пожаров. Ее приносит всегда по долине Енисея Север (Сибер) — ​ветер главного здесь румба.

Уже в понедельник 25 июля небо над Красноярском, в отличие от Москвы, прояснилось, режим НМУ сняли, берега Енисея увидели друг друга. Что за дымка над Москвой и как дымы от сибирских пожаров могли прийти в столицу, миновав Нижний или, допустим, Владимир, оптический ли это эффект, получающийся при испарении водяного пара и рассеивании солнечных лучей, — ​ответ, не сомневаюсь, будет найден. Сейчас о другом — ​о реальных лесных пожарах в Сибири. И о парадоксе: ​почему о них в Москве говорят куда больше, чем в Красноярске или Томске.

Откуда берутся оценки сезонных лесных пожаров как «катастрофы», понятно. Каждый может увидеть космоснимки, познакомиться с данными, регулярно обновляемыми Гринпис. Но вот Красноярский краевой лесопожарный центр заявляет, что задействованы сейчас только 50% его сил, больше и не надо, сил хватает, все под контролем. И — ​никаких катастроф. Гринпис считает на миллионы гектаров, госструктуры — ​на тысячи. Требуются, очевидно, пояснения. Тот факт, что в официальные сводки не попадают больше 90% площади пожаров (а по Красноярскому краю сейчас — ​больше 99%), связан с концептуально разными подходами Гринписа и госструктур.

Вся Сибирь и Красноярский край в частности разбиты на три неравных сектора: зона применения наземных сил, зона применения наземных и авиасил и — ​самая большая — ​зона контроля. В последней и горят леса миллионами гектаров. Это Эвенкия, Туруханский район, Таймыр и т. д. Там леса не тушат, потому что они — ​«неэксплуатационные». И потому, что потушить их в принципе невозможно. Да и не нужно — ​пожары были на планете, есть и будут, это естественный процесс, природный фактор, фактор эволюции. Эти пожары мониторят, но в официальную статистику не включают. Можно спорить о правомерности этого, но дело обстоит именно так.

Гринпис же считает все, дает реальную картину, но нюансы от публики ускользают: рядовой житель европейской России, не имеющий представления о масштабах сибирской тайги, полагает, что пожары — ​безусловное зло, тушить надо бескомпромиссно все и всегда. Но если б такие подходы оборачивались лишь смешными, с точки зрения профессионалов, рапортами о победе над таежными пожарами. Нет, это приводит и к трагедиям, примеров — ​немало.

Лесные пирологи вам скажут, что катастрофы являются катализатором обновления. Многообразия жизни и быстрого развития. Природа пользуется огнем для своего процветания. Пожары — ​часть природы, жизнеутверждающее явление, помогающее пробиваться на свет молодому поколению. Стабильность убивает. Все живое на планете, включая и кактусы, и нас, двуногих, должно быть благодарно катастрофам и катаклизмам, мы — ​их дети.

В азиатской части России весенне-летние и осенние (второй «пик горимости») таежные пожары — ​такое же рядовое сезонное явление, как наводнения весной и морозы под пятьдесят зимой. То, что для всего прочего мира — ​бедствие, для Сибири — ​обыденность (ничто так не учит терпению и жизнелюбию, как наша погода). Если б случилось нечто из ряда вон, хоть кто-то в Томске или Красноярске надел бы марлевую маску. Пока этого не происходит.

Тушить тайгу за тысячи километров от городов, в которых и без того воняет и солнца не видно, — ​это прописывать инфарктнику нафтизин. Или привычно искать десятку не там, где потерял, а под лампочкой. Тушение тайги — ​не просто деньги на ветер, не просто проявление неуместного тщеславия и непонимания места человека в природе, это — ​вредно. Пожары в глухой тайге, не угрожающие селениям, вызванные сухими грозами, — ​не зло. Зло — ​наши попытки их тушить, вмешиваясь в природные процессы. Зло — ​наши попытки подменить кропотливое ведение лесного хозяйства, профилактическую работу, развитие наземных лесных служб кавалерийским бросанием в огонь сил и средств МЧС.

Те советы, которыми делится с москвичами Геннадий Онищенко — ​реже бывать на улице утром, меньше заниматься спортом, окна держать закрытыми, чаще мыть полы, быть разумно бдительными, но не паниковать, пить валерьянку — ​это постоянная действительность красноярцев. Добавлю еще совет Натальи Толоконской, супруги красноярского губернатора, несущего всю полноту ответственности за охрану лесов от пожаров: думать о смоге позитивно. В своем Instagram она на днях заявила: «Когда в голове чистых мыслей станет больше, грязевый воздух перестанет быть опасным! Могу научить как врач! Это моя зона ответственности и компетентности! Неуязвимость — ​самая яркая примета здоровья!!!»

Красноярцы опубликовали в Сети петицию, требуя отстранить от должности губернатора: «Толоконский Виктор Александрович никак не проявляет интерес к проблемам населения! А его жена к тому же еще и глумится в социальных сетях над жителями края. Чего стоит фраза «это не небо черное, а ваши мысли»?!»

Перед тем как удалить свой аккаунт в Instagram, Наталья Петровна написала: «А муж мой — ​Человек с большой буквы, редкой чистоты и самоотверженности, высочайшего профессионализма! Вы — ​его жизнь!!! Учитесь читать знаки жизни! Еще не поздно!» И три сердечка, и три солнышка в завершение.

До этого в поисках защиты от экологической катастрофы красноярцы обращались к актеру Леонардо Ди Каприо, князю Монако Альберу II и генеральному секретарю ООН Пан Ги Муну. Исполнявший обязанности министра природных ресурсов края Дмитрий Еханин по поводу экологических требований горожан заявил, что дымка над городом — ​всего лишь испарения с открытого русла реки Енисей. «Это погодные условия, ведь у нас круглый год постоянно открытые водные поверхности. В целом обстановка не выходит за рамки критических ситуаций. Заводские запахи уже настолько устоялись на территории традиционных мест, что граждане уже должны были к ним привыкнуть».

Теперь понятно, почему о лесных пожарах так пекутся в Москве, а в Красноярске их не замечают? Что они нам… В Сибири нет проблем с лесными пожарами. Как нет у нее проблем с депопуляцией, заброшенностью, китайской экспансией и т. д. У Сибири одна большая проблема — ​необходимость ее деколонизации и отсутствие ответственной региональной власти. Но Москве нужны лишь трубы и эшелоны, исходящие из этой колонии, и она ничего не хочет в ней менять.

В 2012 году, когда авиацию МЧС посылали тушить тайгу на севере Красноярского края, нам писали из Канады и США благодарственные письма эмигрировавшие земляки: дескать, дым с родины позволил им любоваться мандаринового цвета закатами. Правительственные чиновники Канады настаивали еще в советские времена на срезании слишком высоких труб в Норильске — ​выбросы шли к ним. Трубы действительно позже укорачивали — ​когда СССР не стало, а нашим олигархам западное общественное мнение стало важней здоровья копошащегося под трубами пролетариата.

Вот бы московские правительственные чиновники, морщась от дымки, тоже решили что-нибудь/кого-нибудь в Сибири окоротить.