«Отряхнулась и пошла»

Немного поясню для читателей газеты, пропустивших это событие по режимным причинам: акция широко прокатилась по соцсетям, с этим хэштегом жертвы насилия или сексуальной агрессии и унижений рассказывали о том, что и как с ними было. Были опубликованы тысячи ужасных рассказов о пережитом и перенесенном.

Многие обратили внимание на тотальное невмешательство окружающих как на обстоятельство, потворствующее насилию и унижению. «Когда пристают в метро, где полно людей и можно просить о помощи, но никто ничего не сделает. Когда можно на улице кричать изо всех сил и в итоге заставить упыря бежать и, добежав до ближайших людей — охранников режимного объекта, — услышать от них: «Так это вы кричали?» Когда девушку запихивают в такси, дают таксисту денег, и он помогает уродам. Когда, в конце концов, друзья видят синяки, знают, что он ее бьет, и… продолжают дружить. Мы сами это создаем. Тем, что ничего с этим не делаем. Не сопротивляемся так, как должно. Не лезем не в свое дело», — написал у себя на странице Виталий Новоселов из Комитета гражданских инициатив.

А собственно, почему насилие и унижение считается если не нормой, то «ничем таким особенным»? «Отряхнулась и пошла».

Полагаю, что насилие, в том числе сексуальное, не считается у нас чем-то особенным из-за тюремных нравов, где «опустить» часто вовсе не значит «изнасиловать», а прежде всего «наказать», унизить. То есть предъявить свою власть и силу. При этом непосредственно сексуальный акт необязателен, достаточно публичного унижения. Причем это «наказание» — именно в качестве воспитательной, извините за выражение, меры может применяться и осужденными к осужденному, и вохрой — к ним же. Отряхнулся и пошел, не убили же.

Примерно так же относятся к жертвам преступлений против половой неприкосновенности и на воле — там, куда немногие такие жертвы доходят в поисках справедливости. Давайте посмот­рим на статистику.

Преступления сексуального характера уже много лет составляют 1/10 всех совершаемых преступлений — в смысле зарегистрированных. Но давайте посмотрим на динамику такого вида преступлений, как покушение на изнасилование, — это самое латентное насильственное половое преступление. В 1995 году такие дела составляли 35% от общего количества дел об изнасиловании, в 2008-м — 14%, а в 2015 году у нас покушение на изнасилование оказалось практически изжитым преступлением. При этом в последнее десятилетие (даже чуть больше) количество зарегистрированных сексуальных преступлений сократилось более чем вдвое.

Граждане, и особенно гражданочки, зря вы так беспокоились, никто вас не лапает и не насилует, наговариваете вы, у нас вот уже десятилетие все смирные.

То есть в полицию уже никто и не ходит. Все уже поняли, что их там ждет — глумление и бесконечные ласковые просьбы рассказать еще разок, лучше даже показать.

Однако принцип одной десятой сохраняется: совершивших преступления против сексуальной неприкосновенности исправно ловят, осуждают и сажают. Где же их тогда берут? А они детьми добирают. Вот какие примечательные цифры озвучил не так давно Павел Астахов, отставленный уполномоченный: на 162,5% выросло число детей, пострадавших из-за понуждения к действиям сексуального характера; половых сношений и других действий сексуального характера с детьми стало больше на 121%. И это только за 2014 год. При этом с 2009 года количество таких преступлений падало, и сильно (на 15% вплоть до 2013 года).

Ну граждане, ну не может такого быть, вы и сами посудите. Вдруг хамы, хулиганы, маньяки и насильники разом в один день переключились на детей? Нет, конечно. Это у нас проходит широкая антипедофильская кампания, в рамках которой метут всех подряд, с каждым годом демонстрируя рост процента. Кроме редких настоящих педофилов и маньяков под эту кампанию распрекрасно попадают детские врачи и педагоги, мужья, насолившие женам, детские тренеры и другие жертвы, призванные демонстрировать рост заботы омбудсменов о детишках.

А вот особи, достигшие половозрелого возраста, их уже не интересуют — сморщились, по-видимому. Поэтому мы видим трагическую картину: тысячи женщин рассказывают свои чудовищные истории сексуального насилия и унижения в соцсетях, потому что, по большому счету, больше писать о них некуда. «Я не боюсь сказать», — пишут они, взрослые, о том, что с ними было в детстве, и тогда это никого не взволновало, и тогда они боялись сказать, или сказали, но не были услышаны; и во взрослом возрасте тоже было, но что толку говорить, и кому говорить, когда страна тюремных нравов пожимает плечами: «Отряхнулась и пошла». Не убили же. Убьют — это, конечно, большая неприятность и висяк. Приходится подбирать подходящего асоциального типа и вешать на него. Не ловить же каждого, кто походя задрал юбку или хлопнул по попке. Чего скандалить-то, подумаешь — попка.