Книга Дэна Хили, посвященная истории гомосексуализма в России, вышла 15 лет назад. Тогда ученый объехал всю страну, собрав воедино свидетельства того, каким был период с 1922 по 1933 год, когда гомосексуализм в России перестал быть преступлением.

Сейчас профессор новейшей истории России Оксфордского университета завершает работу над новой книгой. Она посвящена истории русской гомофобии. В ней историк пытается объяснить истоки явления, обращаясь к советскому прошлому. Жертвами «сексуально-гендерного диссидентства» в СССР стали по меньшей мере 26 тысяч человек, арестованных по 121‑й статье УК РСФСР. Едва ли эта цифра окончательная, отмечает ученый, — архивные документы до сих пор не рассекречены. По итогам 2015 года Россия попала в тройку худших европейских стран для жизни представителей ЛГБТ-сообщества.

С Дэном Хили «Новая» говорила о том, где пролегает грань между гомофобией и фашизмом.

— Что переживает Россия сегодня?

— Новый поворот. Очевидно, что определенная реакция после сексуальной революции 1990—1991 годов была неизбежна. Да, одна часть российского общества с радостью встретила либеральные перемены, однако другая оказалась к ним совершенно невосприимчива. Впервые консервативно настроенные элиты подали голос еще в начале 2000‑х годов. Именно в это время в Госдуме появляются первые предложения о введении закона, запрещающего гей-пропаганду. Именно тогда депутат Александр Чуев внес в Думу законопроект против ЛГБТ-активизма, впервые увязав эти вопросы с такими понятиями, как «русское обновление», «национальная гордость». Консерваторы призывали вернуться к «чистой, невинной России».

— Когда в Россию пришла гомофобия?

— Понимание гомосексуальности сформировалось еще до революции. Что касается официальной гомофобии, то первые случаи связаны с криминализацией соответствующей статьи УК в 1933 году. У большевиков не было никакой четкой позиции по вопросу гомосексуальности. Да, в 1922 году гомосексуальность была декриминализована, и в целом отношение советских элит и медицинского сообщества к гомосексуалам было относительно гуманным. Тем не менее советские психиатры в те годы склонялись к тому, чтобы считать гомосексуальность преимущественно буржуазным проявлением, надеясь, что она окончит свое существование вместе с классами.

— Существовала ли гомофобия до революции?

— История гомофобии в дореволюционной России мало изучена, но она началась задолго до принятия закона против так называемого мужеложства. Никому не приходило в голову изучить причины, по которым Николай I принял этот закон. Все, чем мы располагаем, — это домысел о том, что таким образом царь отреагировал на сплетни о педерастии в школах-интернатах.

— Как можно охарактеризовать ситуацию с гомофобией в России сегодня?

— Я бы назвал ее постмодернистским возрождением гомофобной политики СССР. Но есть существенное отличие — религиозное обоснование. Ставка сделана на идеологическое партнерство с Русской православной церковью. При этом она действует не самостоятельно, а как агент, представитель государства в частной сфере.

— Вы говорили, что первые законопроекты, направленные против ЛГБТ-сообщества, появились еще в начале 2000‑х. Почему эта концепция «выстрелила» только спустя десять лет?

— Еще недавно «Единая Россия», управляемая политическими консерваторами, экспериментировала с законами, запрещающими гей-пропаганду в регионах. Власти наблюдали за реакцией населения и местных политиков. Какой вывод был сделан? Кремль обнаружил, что вопрос имеет большой общественный резонанс. Но сделал ставку позже — после кампании против Pussy Riot. Началось выстраивание целого дискурса о западной «гендерной» идеологии, которая якобы подрывает традиционные российские ценности. До того момента все эксперименты «Единой России» с политизацией гомофобии проводились на локальном уровне.

— В одной из статей вы говорите, что либералы несут ответственность за то, что в России гомофобия достигла таких масштабов. Почему?

— Нет, я не виню либералов. Думаю, что нетерпимость такого рода в российском либеральном сообществе существует со времен диссидентского движения в Советском Союзе, в котором гомосексуальность воспринималась как одна из самых темных сторон лагерной жизни. Только в 1990‑е появились люди, которые попытались смягчить эту позицию. Защищать права ЛГБТ тяжело, но если вы не отстаиваете права меньшинства, то вы не можете называть себя демократом.

Похожая ситуация наблюдается во многих постсоветских странах, где демократические силы либо были гомофобными с самого начала, либо считали обсуждение ЛГБТ-проблем слишком неудобной темой. Скажем, на Украине некоторые движения, принимавшие участие в событиях на Майдане, заявляли, что они разделяют европейские ценности, но при этом забыли о правах секс-меньшинств. В Грузии в ходе согласования партнерства с Европейским союзом были приняты некоторые законы, гарантирующие права членов ЛГБТ-сообщества, но этого было чрезвычайно сложно добиться.

— «Пускай живут, но зачем они постоянно демонстрируют ориентацию?» — такая точка зрения на открытость ЛГБТ-движения крайне распространена. К чему она ведет общество?

— В разных обществах приняты разные конвенции о том, как и в какой мере следует обсуждать ЛГБТ-сообщества и насколько они должны быть открытыми. Например, в Италии ориентация — это не та вещь, о которой принято говорить, но при этом многие мужчины живут с другими мужчинами, а женщины — с женщинами. Но если люди хотят заявить о своих отношениях в достойной форме, то они должны иметь право это сделать.

— Закон против гей-пропаганды вводит разделение сексуальных отношений на «традиционные» и «нетрадиционные» (терминология депутата Госдумы Елены Мизулиной). Корректны ли эти термины и почему они используются?

— Конечно же, концепты «традиционных» и «нетрадиционных» сексуальных отношений являются идейным и политическим оружием. Всегда изобретается некая «традиция», и политические диспуты на тему «традиции» — часть культурной жизни общества. Между прочим, Мизулина не придумывала термин «традиционные сексуальные отношения», он циркулировал в российских медиа с начала 2000‑х. А в 2010 году Конституционный суд России впервые использовал этот термин в судебной практике.

— Россия — не единственная страна, известная гомофобией. Куда бы вы поместили ее в шкале толерантности и с какими странами ее можно сравнить?

— В некоторых странах Африки и Азии гомосексуальность считается преступлением, за которое дают тюремный срок. 23 года назад Россия приняла решение стать более «европейской», декриминализовав мужскую гомосексуальность. Гомофобия в России не закреплена законом, в отличие от некоторых развивающихся стран. Кремль волен решить, к какой «цивилизации» будет отнесена Россия.

— Считаете ли вы, что авторы законов, поощряющих гомофобию, а также правительство несут моральную ответственность за рост нетерпимости?

— Когда закон о гей-пропаганде обсуждался в медиа в 2013 году, можно было наблюдать целый шквал ксенофобских высказываний и угроз расправы, исходящих от российских политиков, медийных персон, а также деятелей культуры. Это далеко не повод для гордости. Привело ли это к росту физического насилия? Мы не можем сказать наверняка, но убийство Владислава Торнового в мае 2013 года в Волгограде определенно выглядит как преступление, совершенное на почве гомофобии, спровоцированное атмосферой, царящей в обществе на тот момент.

— Где, на ваш взгляд, проходит линия между гомофобией и фашизмом?

— Политическая гомофобия, которую мы в XXI веке наблюдаем в Африке, некоторых странах Азии и Ближнего Востока, на правом фланге в Европе и Америке и со стороны некоторой части российской элиты, — это фашизм. Гомофобия — это ненависть. Политическая гомофобия — это ненависть, созданная и мобилизованная правительством. Словосочетание «ненависть, созданная правительством» звучит для меня как вполне ясное определение фашизма.