Набоков писал, как известно, В одной из своих повестей, Что мир — это страшное место, Где мучают толстых детей.

Но сколько весенних потоков, Разливов и солнечных стрел, Которые тот же Набоков С такою же страстью воспел!

Но скопище тайных пороков, Трясин непролазных и льдин, Которые тот же Набоков — И, Господи, он ли один… Но пытки! — но дачное лето, Но войны! — но дождь и лото — Не выбор, не то или это, Но именно это и то.

Мне в этом и видится почерк — Соседство в едином уме Раздувшихся мартовских почек И почек, отбитых в тюрьме.

В раю размещенная зона, На прахе расцветшая сныть, Где можно от диапазона Скорей, чем от частностей, взвыть. Люблю неподвижную воду С внезапною дрожью рябой, Люблю не тебя, не природу, А бездну меж ней и тобой.

Я нужен, чтоб чувствовать чужесть И холить ненужность свою, Бездушия общего ужас И милость на самом краю.

Мне нравится это соседство Сиянья и черных теней, Бесправного сладкого детства И смертности гордой моей.

Мне нравится эта утроба, И блики, и темное дно, Тот выбор, где выберу оба, А все выбирают одно —

И весь этот космос разъятый, Разбитый на сотни частей, Где пахнет вербеной и мятой И мучают толстых детей.