Поразительно, но авторитарные и сверхцентрализованные режимы, позиционирующие себя в качестве гарантов стабильности и консолидации в борьбе с внешним врагом, на практике чаще всего демонстрируют удивительную для сторонних наблюдателей хрупкость. Опыт последних столетий показывает, что именно такие политические структуры имеют тенденцию рушиться без каких-либо видимых причин.

Хрестоматийной иллюстрацией этого правила стало падение империи инков — горстке испанцев нужно было лишь изолировать правителя и начать отдавать приказы от его имени, чтобы захватить контроль над государством. Слабость жестких структур еще лучше подчеркивает тот факт, что все крупные «ирригационные» государства Старого Света (такие, как Египет, Иран, Индия или Китай) к началу европейской колонизации управлялись кочевниками. Апологеты жесткой пирамиды подчинения совершенно упускают из вида, что выстраиваемая ими система приобретает законченный вид только после того, как сверху к ней прицепляется внешний паразит.

Демократия — это единственный работающий механизм долгосрочного планирования. Поэтому недемократические организации искусственно создают внутри себя оазисы демократии — мозговые центры, необходимые для принятия решений. Достаточно вспомнить, какую огромную роль в англосаксонских университетах играют дискуссионные клубы. Студенты должны разбиться на две равные команды и защищать противоположные точки зрения. Главное здесь — создать относительный баланс сил, обеспечивающий рассмотрение всех ключевых аргументов в ходе дебатов. В результате студенты обладают не только устойчивостью к промывке мозгов, но и способностью заражать других: подавляющее большинство властителей умов последнего столетия вышло именно из демократически организованных университетов.

Не следует думать, что властители умов прошлого чем-то отличались в этом отношении. Самые древние и культурные корпорации планеты всегда отдавали должное демократическим принципам. Показательна традиционная процедура канонизации, принятая у католиков с XVI по XX век. Для того чтобы определить, следует ли причислить покойника к лику святых, церковные власти назначали двух адвокатов: «адвоката Бога» и «адвоката дьявола», так чтобы первый подбирал аргументы в пользу канонизации, а второй — против нее.

Почему демократические институты, основанные на принципе состязательности, так важны для policy-making? Потому что они представляют собой мозг любой организации. Так, в православной церкви состязательность процесса канонизации исторически отсутствовала, а это значит, что решение о причислении к лику святых спускается вниз в готовом виде. Но откуда оно спускается? Выходит, что решение зависит от каприза одного-единственного человека.

Беспомощность недемократических режимов ярче всего проявляется в их зависимости от интеллектуального импорта. Они не способны ни производить собственные парадигмы, ни критически рассматривать чужие (для этого им нужны демократические оазисы), а могут лишь механически заражаться популярными теориями в более «мягкотелых» странах. Именно этим объясняется неолиберальный поворот в позднесоветской и российской истории.

Британский историк-марксист Хобсбаум сокрушался, что СССР распался именно в тот момент, когда в западной экономической науке доминировали последователи австрийской школы. Именно это, по его мнению, и определило печальные результаты реформ. Показательно, что историк возлагал ответственность исключительно на текущую интеллектуальную моду, а не на руководителей, ей последовавших.

Планы будущих радикальных реформ начала 90-х годов еще с первой половины 80-х прошлого столетия разрабатывались под патронажем КГБ. Парадоксальная на первый взгляд ситуация, когда неолиберальные преобразования планируются органами государственной безопасности, объясняется довольно просто. СССР был структурой, лишенной «демократического мозга», неспособной даже сделать квалифицированный выбор иностранного теоретического продукта. За неимением собственной квалифицированной экспертизы, его правители при первых же признаках неудач полностью доверились одной из западных школ и стали воплощать ее положения в жизнь с той же беспощадностью, с какой раньше — своеобразно понятые марксистские постулаты.

Нынешняя «государственническая» риторика наших властей не может замаскировать их принципиального недоверия и к классической веберианской бюрократии, и к публичной политике. Они всерьез стремятся организовать всю конструктивную деятельность государства по лекалам корпоративного сектора: отсюда — эксперименты вроде АСИ, госкорпораций, массового внедрения KPI в госуправление и т.д. Новый символ веры, которого, судя по всему, придерживается руководство страны, постулирует неискоренимую порочность традиционных политических институтов, которые по возможности следует заменить институтами корпоративными. Эта религиозная вера, распространившаяся во властных кабинетах и игнорирующая весь эмпирический опыт, накопленный западной цивилизацией, не сулит нашей стране ничего хорошего.