«Сам я в древнем Киеве. <…> Здесь я пожил с умершими. Владимиры и Ярославы совершенно овладели моим воображением», — напишет в 1825-м скептический А.С. Грибоедов. «Киев — город не русский, и польский элемент в нем очень силен», — заключит в 1855 году Иван Аксаков. «Атмосфера Печерска была особая, это… старая военно-монашеская Россия, очень мало подвергавшаяся модернизации», — вспомнит Киев 1870-х, Киев своего детства, Н.А. Бердяев.
Все так слиянно и так раздельно, так противоречиво в этих краях, что «Ще не вмерла України» напишет этнический поляк Павел Чубинский. Он же впоследствии — известный исследователь Заполярья. А неистребимые «Очи черные» и «Молодушку», одну из лучших русских баллад, напишет украинец Евгений Гребенка. Он же — составитель альманаха «Ластiвка» (1841), вызвавшего злую отповедь В.Г. Белинского: «Жалко видеть, когда и маленькое дарование попусту тратит свои силы, пиша по-малороссийски — для малороссийских крестьян».
Словно есть две реальности Киева, Харькова, Херсона, возделанного Дикого Поля. Два портрета Петра Первого и Екатерины Второй. Две картины мира. Сейчас обе — в острой фазе.
Фаза дополнительно обостряется, потому что мы, с обеих сторон Дикого Поля, знаем предмет в осколках. В мифах. В благом умолчании одних и боевом спрямлении других учебников. В общей четвертьвековой отвычке много читать и долго думать: всем давно стало не до того. Оттого и видим сюжет в анекдотах, в матерных кричалках, в мемах. В неудержимо вскипающем чувстве: как это — не наш?! В репортажах, равно пристрастных. В яростных блогах. В навозе и файерах.
И совершенно не видим предмет в їего многовековом — и весьма непростом развитии.
«Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя» (М.: АСТ, 2016) Сергея Белякова — это 700 страниц и 581 источник в библиографии. Читается тем не менее, аки «Капитан Алатристе». Но дело не в яркости. И не в геополитических рецептах: как резать или смешивать? Их там нет. Автор не решает директивно ни одну из клубка проблем (сие вряд ли возможно: клубок запутывался лет четыреста). Не дает ни одного однозначного ответа. Не отступает от личной идентичности русского — и не позволяет себе спрямлять, подчеркивать, передергивать, умалчивать во имя ея.
Он рискует спокойно разобрать две исторические реальности слой за слоем. И показать правду каждой. Как, впрочем, и неполноту правды.
Временной охват и тема шире названия. Вот 1618 год, новый поход польского королевича Владислава на Москву. С ним 25 тысяч козаков гетмана Сагайдачного, они разоряют Елец и Ливны. А вот истребление жителей процветающего Батурина, «мазепинской столицы», войсками. Меншикова по приказу Петра — после Полтавы. Вот походы запорожцев в Крым, невольничьи базары Кафы и Кезеля, милость Елизаветы Петровны к Разумовским, служба империи Трощинского и Безбородко, польские магнаты на Украине и польское студенчество в окружении юного Короленко, избиение поляков и евреев на Украине в 1768 году и неистовые строфы поэмы Шевченко «Гайдамаки»… и мятежный гетман Дорошенко, и праправнучка его — Н.Н. Гончарова.
Хроника пестра, как огород козака, похожий на богатую турецкую шаль (по формуле Гоголя). Страшна размахом пространства, за которое состязаются до сих пор: точно какой исторический вулкан пришел в движение под этой землей… да и всегда был в движении, как вчитаешься.
Вот глава о заселении Новороссии в XVIII–XIX веках. С немецкими колонистами, греками, армянами, староверами, полуфантастической и забытой попыткой создать «Новую Сербию» из переселенцев с Балкан.
А вот лаконичный, с цифрами, демонтаж мифа о том, что Петербург стоит на костях козаков.
Вот главы о реальной автономии гетманской Украины — почти до конца XVIII века. И об альтернативном сценарии (который мог реализоваться в XVII веке): Украина подминает Москву, меньшинством — с неистребимой памятью о прежней славе — становятся великороссы…
И чем пристальней, тщательней, подробней взгляд на эпоху (до 1860-х годов включительно) — тем больше разноречий, тайного соперничества, раздвоенных идентичностей и судеб.
Прочитавшему «Тень Мазепы» сложно честно верить в идиллию полного слияния народов.
Но и в антиутопию вечно истребляемой империей нации верить уже невозможно.
Ни одну партию эта книга не должна устроить — именно из-за полноты и честности обзора. «Фельетонная эпоха», как грибное лето, — вечная предвоенная примета. Книги фундированные и глубокие обычно пишутся в спокойные времена (и с учетом специфики спокойных времен в наших широтах — либо говорят эзоповым языком, либо долго лежат в столе).
«Тень Мазепы» — вызывающее исключение. Образец хорошего тона интеллектуала. И никаких дальних аналогий с Византией, алхимиками, декабристами: материал-то кипит в руках… Выводы (ежели они есть) растворены в материале, тонут в ярком блеске цитат. И все-таки эта книга — написанная российским автором, не оставляющая сомнений в том, с которой стороны Дикого Поля Беляков видит свою тему, — о трезвости и бесстрашии взгляда. Об историческом расставании.
Которое, в свою очередь, никогда не будет полным — и еще не скоро станет спокойным.
