Мой товарищ, русский художник, эмигрировавший в 70-х в Париж, навестил в начале 90-х Таллин; весь день ходил по городу, вернулся потрясенный:
— Ты не представляешь, — говорит, — как все у вас тут преобразилось. Какая культура! Обычная тетка на рынке продает мятые помидоры, я фыркнул, а она мне с достоинством ответила: «Значит, вы из тех, кто ценит лишь внешнюю красоту? А знаете ли вы, что есть красота подлинная? «Сосуд она, в котором пустота, / Или огонь, мерцающий в сосуде?»
— Успокойся, — отвечаю, — тебе попалась бывшая учительница русского языка и литературы, они теперь почти все стоят за прилавками…
Мой товарищ, эстонский поэт и переводчик Юку-Калле Райд, всегда просит меня на совместных литературных вечерах рассказывать историю о его поездке в Питер. Заскучав в трезвом интеллигентном доме, он пошел колобродить по ночному городу; выпивал в рюмочных, потом в подъездах, словом, очнулся ранним утром на пустынном зимнем берегу залива, окоченевший и совершенно не представляющий, как добраться до пристанища. Вдруг видит, бредет по льду оборванный, пьяненький бомж.
— Эй, мужик, как отсюда выбраться? — закричал, с трудом подбирая русские слова, Юку-Калле.
— Чего это ты? — удивился бомж. — Дорогу домой забыл?
— Да я здесь впервые, ничего не знаю! — застонал Юку-Калле, сжимая похмельные виски.
— Впервые?! Да ты каждое утро тут валяешься!
— Ты ошибся. Я эстонец. В Питере — впервые.
— Эстонец? Ну ты даешь, еще чего?!
— Да послушай, какой у меня акцент!!!
— У тебя акцент?! Парень, да ты просто лыка не вяжешь!
Простите мне это длинное вступление — отступление. Собственно, я хочу рассказать о спектакле «Со второго взгляда» — совместном проекте двух театров: Русского театра Эстонии (его возглавляет сейчас московский режиссер Игорь Лысов, ожививший коллектив после нескольких лет растерянности и развала) и Таллинского городского театра, во главе которого много лет стоит один из ведущих режиссеров и актеров Эстонии Эльмо Нюганен (он, кстати, часто ставит в Москве, а в спектакле Адольфа Шапиро «451 по Фаренгейту» в Et Cetera сыграл главную роль, и критики спрашивали постановщика, где он нашел такого «не затертого» русского актера).
Идея проекта «Со второго взгляда»: взять четырех актеров Русского театра и четырех актеров эстонского Городского театра и два года обучать их соответственно эстонскому и русскому языку. А через два года поставить с ними двуязычный спектакль, который должен сблизить эстонскую и русскую общины или, во всяком случае, высмеять то, что мешает сближению. Авторы — молодые драматурги и режиссеры Мари-Лийз Лилль и Пааво Пийк. Выбранные актеры согласились внести в спектакль свои собственные истории: почему они до сих пор плохо знали русский (эстонский) язык, почему у них нет русских (эстонских) друзей? Почему вообще можно прожить в Эстонии, никогда и нигде не встречаясь с русским (эстонцем)?
…Несколько лет назад я ставила литературный спектакль с русскими и эстонскими актерами по стихам эстонских поэтов; стихи звучали в оригинале и в моем переводе. И вот двуязычная (русская) актриса мне объясняет:
— Это любовное стихотворение на русском я буду читать со страстью, со слезами, почти с истерикой. А на эстонском тихо, спокойно, монотонно.
— Почему?
— Да потому, — объясняет она мне, — что русская женщина всегда находится на грани крика и слез, а эстонская неизменно хранит спокойствие, она сдержанна, даже хладнокровна в самые надрывные моменты. Она никогда не устроит скандала любовнику!
И тут эстонские актеры-мужчины не скажешь: засмеялись — заржали, повторяя друг другу: «Слышишь, эстонские женщины не скандалят!!!»
Директор нашего Русского театра — эстонец Тыну Ленсмент. Проработав два года, он сказал в сердцах на собрании:
—– Я был уверен, что русские, в отличие от эстонцев, не ссорятся, не интригуют, не подсиживают друг друга…
— А Бродский вроде бы говорил: долгое время я был уверен, что на английском языке не скажешь глупость, — ответила я ему…
Ну, значит, в состоявшемся спектакле «Со второго взгляда» русские зрители собираются в Русском театре, к ним выходят эстонские актеры и на русском языке предлагают им одеться и садиться в автобусы. В это время в эстонском театре на сцену выходят русские актеры и тоже приглашают всех в автобусы, но уже на эстонском языке. Автобусы долго колесят по городу, а актеры на выученном языке рассказывают свои истории. Трогательная и нежная их суть сводится к обстоятельствам, в которых возникла приязнь к чужой культуре и чужому языку.
…Живой эстонский классик Тээт Каллас переводил в свое время Юрия Казакова. Они часто встречались и для работы селились в домах творчества. Были они в молодости людьми пьющими, шумными и, в конце концов, им запретили приносить на территорию домов творчества спиртные напитки. Они нашли гениальный выход: выходили за ворота с чемоданчиками от пишущих машинок «Эрика», якобы поработать на природе, возвращались из магазина и продолжали выпивать. Выясняли, естественно, отношения.
— Я великий русский писатель, не спорь со мной! — кричал Казаков.
— А я, может быть, великий эстонский писатель! — отвечал Каллас. — Ты же не знаешь?
— Все равно я больше! — орал Казаков.
— Почему же это?!
— Да потому, что Россия больше Эстонии!
И спор прекращался…
Таких историй накопилось у меня за жизнь на целую записную книжку. Я рассказываю их и в русских, и в эстонских компаниях, в обоих чувствуя себя очень комфортно. Я не думаю о том, где и что уместно сказать, чтобы никого не обидеть. Разговаривая с эстонцами, я просто начинаю думать на эстонском, и сразу образуются какие-то иные провода, соединяющие меня с собеседниками. Как сказал начинающий журналист на пуске очередной очереди электростанции: опустили рычаг, и сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее ток побежал по проводам. И сами конструкции фраз, звуки, перестраивающие гортань, игры слов, цитаты делают меня частью другой речи, которая сильнее, могущественнее меня, и я ловлю себя на мысли, которая никогда бы не родилась у меня на русском языке.
Я — еврейка по национальности, русская по профессии (пишу только на русском языке, на эстонский меня переводят), гражданка Эстонии, считающая, что в Эстонии мы — русские — в гостях. Всегда говорю, что моя родина — русский язык и русская литература. Я — равный объект ненависти антисемитов, русофобов и эстонофобов.
Автобусы привозят зрителей спектакля «Со второго взгляда» в Дом культуры «Линдакиви», где эстонские и русские зрители сидят вперемешку, что случается довольно редко; спектакль состоит из ряда прелестных скетчей-анекдотов, в которых русские и эстонцы смеются над всем, что их разделяет.
Эстонец спрашивает русского соседа:
— Если Россия нападет на Эстонию, то на чьей стороне ты пойдешь воевать?
— А на чьей стороне пойдешь воевать ты, если остров Сааремаа нападет на остров Хийумаа? — интересуется русский.
— А на чьей стороне ты будешь, если район Ласнамяэ (он считается русским спальным районом) нападет на Мустамяэ (считается эстонским районом)? — продолжает эстонец.
— Я, наверное, буду воевать за Ласнамяэ, у меня там на два приятеля больше! — заявляет русский.
И уходит. Эстонец долго думает, шевелит губами, что-то подсчитывает в уме и, наконец, сообщает:
— А я пойду воевать за Сааремаа!
Мы видим на сцене две семьи: в одной эстонец ругает все русское на эстонском языке, но при этом слова «закуска», «давай-давай», «Господи» и множество других произносит на русском, а русский ругает все эстонское, но при этом ему «кюльмовато» (от эстонского kьlm — холод), ему все время приходится за все максовать (от эстонского maksma — платить), а жены мужиков мирно обмениваются банками с компотами, говоря на языке друг друга. Зрители хохочут, все узнаваемо, перед ними проходит их каждодневная жизнь, где эстонцы, выясняя отношения с русскими, рано или поздно спрашивают: чей Крым? А русские: зачем вы перенесли наш памятник Бронзовому солдату?!
И вроде бы человечество, смеясь, расстается со своим прошлым.
Но как бы замечательно, мило, весело, отрадно ни был выстроен спектакль, как бы чудесно и слаженно ни играли актеры двух театров, сочетая психологизм с комикованием, как бы тактично и толерантно ни разрешались на сцене неизбывные ситуации, а прямая связь с документальностью, с элементами Театра.doc заставляет против воли думать о том, что приятельский разговор нескольких интеллигентов не касается животного и почти необъяснимого нутра, в котором тысячелетиями вскипает ненависть к чужому.
Конечно, мы боимся, что нас разжалуют в зверье, мы чураемся патриотизма, который Чаадаев назвал сивушным, но первобытнообщинный строй, что ли (или след ведет к динозаврам), вбил в нас ощущение превосходства нашего племени над другими племенами. Почему для Ромео изгнание из Вероны равносильно смерти — всего лишь отъезд в другой город? Но он уже не будет веронцем! Почему Бродский, покидая «равнодушную отчизну», написал письмо Брежневу? Почему для нас география долгое время вообще была наукой о нравственности?
В спектакле к русской девушке прилетает ангел. Он готов выполнить любое ее желание. Она получает все необходимое, чтобы стать полноправной гражданкой Эстонии. Но она теперь требует, чтобы Эстония стала пригородом Москвы. Ангел вздыхает и выполняет и это желание. И тут девушка начинает кричать: «Не хочу! Здесь слишком много русских!!!»
…Эстонцы (лютеране) не испытывают особого почтения к начальству и очень редко дорожат начальственным положением. Яан Кросс — выдающийся эстонский писатель, отказался стать президентом, когда Эстония вновь обрела независимость. Он мне рассказывал:
— Я себе представил: я пишу роман, а тут приезжает бельгийская королева. Мне что, главу романа на середине из-за нее бросать?! Не брошу! Тут, конечно, международный скандал. Нет, я отказался.
И президентом стал другой писатель — Леннарт Мери.
У русских (православных) всегда есть особое сильное отношение к начальству — от ужаса перед значительным лицом до ненависти и презрения к нему.
Горизонтальный вектор и вертикальный вектор. Как это влияет на отношения общин? Никак, пока вулкан молчит. Как сказывается на жизни общества тот факт, что русские дети, выросшие в эстонских детских садах, эстонских школах и институтах, начинают стесняться своих родителей, не знающих эстонского языка, и деликатно предлагают им пойти погулять, пока у молодых будут гости. Стоит ли волноваться по поводу того, что многие русские, живущие в Эстонии (особенно те, кто не владеет эстонским языком!), говорят на русском с эстонским акцентом? Или оберегают со строгостью старой девы свой архаичный обызвестковавшийся русский язык, ужасаясь современному сленгу, приехав в Питер или Москву?
В Таллине несколько лет подряд проходили Довлатовские фестивали. Довлатов переведен на эстонский и любим здесь читателями. И вот открывает фестиваль видный эстонский литератор и говорит, указывая на улицу за окном Дома Союза писателей:
— А эту улицу в 1944 году разбомбили русские самолеты.
Говорит благостно, на прекрасном русском языке. Встает известный питерский писатель, друг Довлатова, и резко просит эстонского коллегу изменить формулировку: не русские, а советские; и вообще не смейте уравнивать русское и советское; самый страшный, самый разрушительный удар сталинизм нанес именно по русскому народу!
И вся обоюдная нежность летит к чертовой матери.
На обратном пути из театра я еду в автобусе с эстонской дамой, которая убеждает свою русскую невестку обучать внука не только эстонскому, но и материнскому — русскому — языку. Та отвечает с сомнением: тогда он ни одного языка знать не будет… И резюмирует горестно: пусть уж мой русский ребенок будет полноценным эстонцем.
