«Новая газета» поговорила с Оксаной Шалыгиной на полях «Форума свободы» в Осло, куда она приехала вместо художника Петра Павленского получить премию имени Вацлава Гавела за креативное проведение протестных акций. Оксану и Петра объединяет то, что принято называть «гражданским браком». Сама Оксана просит называть ее соратницей Павленского.

— Почему именно соратница?

— Потому что мы не женаты, мы не признаем любые навязываемые формы наших отношений. Мы строим свои. Мы пользуемся своим словарем, и называем вещи теми именами, которые нам подходят.

— Сколько лет вы вместе?

— Десять лет. У нас есть общие дети. Поскольку мы работаем вместе, живем вместе, то у нас процесс работы и творчества неразрывен, и мы стараемся выстраивать свою жизнь так, чтобы это звучало в унисон с общественной деятельностью. У нас нет какого-то другого дома с мягкими диванами, куда мы уходим и проводим свободное время, у нас все направлено на дело и на то чтобы не отягощать себя излишними вещами и желанием этих вещей. Мы, наоборот, стараемся избавляться от вещей и облегчать себе жизнь. Мы стараемся жить так, чтобы всегда можно было взять сумку и куда-то поехать без всяких препятствий.

— То есть дома у вас нет мебели?

— Мы спим на полу, на матрасах, у нас минимум бытовых условий: плита, холодильник, раковина. Это для того, чтобы не обращать внимание на излишний быт. С тех пор, как мы стали вместе жить, мы постоянно выкидывали вещи из дома: какие-то ненужные шкафы, диваны и прочее. Когда существуешь в таком пространстве, то у тебя и в голове нет захламленности, чисто и ясно мыслишь в таком доме.

— А как дети воспринимают такие условия?

— Для них это норма. Они всегда так жили, они не знают, как можно жить по-другому. Точнее они видят, что кто-то живет по-другому, но у них нет высокой планки. Когда они видят другие семьи, они, конечно, это фиксируют.

— А они не спрашивают «Мама, а почему у нас нет того, что есть у всех»?

— Спрашивали, я отвечала, что если спишь на матрасе, то ты можешь его свернуть, убрать и у тебя чистая и просторная комната. У них и с игрушками так. Они есть, но нет переизбытка. Когда накапливаются, мы собираем их и просто выносим на улицу, чтоб их кто-то разбирал.

— Расскажи немного о детях. Сколько им лет? Чем они увлекаются?

— У нас две девочки: Лилия и Алиса. Лиле пять лет, Алисе восемь. Они занимаются шахматами и тайским боксом. Это основные направления, по которым мы их развиваем. Шахматы, потому что это развивает ум, логику, пространственное мышление. Мы считаем, что это полезно, потому что часто говорят, что женщины мыслят не совсем логично. Нам хотелось, чтобы с самого детства у них настройки были правильные. А тайский бокс, потому что Алиса однажды столкнулась с жестокостью на детской площадке. Я увидела, что она очень боится, когда на нее оказывают давление. Мы посоветовались с Петей и решили отдать ее в какую-нибудь секцию, но не чтобы она нападала, а просто была готова ответить. Еще мы решили, что пока они не пойдут в школу. Я занимаюсь с ними сам и стараюсь полноценно развивать. Про искусство рассказываю, они читают книги, ходят в музеи. Мы тренируем память, Алиса, например, стихи учит каждый день. Сейчас Маяковского. У нее есть блокнотик, куда она записывает незнакомые слова и потом смотрит значение этих слов в интернете.

— Но ты планируешь когда-нибудь отдать детей в школу?

— Мы пока об этом не думали. Пока все идет как идет, они веселые, довольные, счастливые. У них есть жесткая дисциплина, занятия с утра и до какого-то момента. У нас все структурированно, я держу в голове план, чего я от них хочу по итогам года, и мы движемся в соответствии с планом.

— Девочки знают, что происходит с Петром?

— Да, конечно. Они знают, чем мы занимаемся, знают политический контекст, фамилию президента и то, что происходит у нас в стране. Они знают Pussy Riot и «приморских партизан». Когда Pussy Riot выносили приговор, Петя с Алисой ходили на Марсово поле, я им сшила балаклавы, веселые, цветастые. А нельзя было тогда надевать их. Все стояли там очень унылые, а потом появились Петя с Алисой, она сидела у него на плечах, они были в балаклавах и кричали: «Свободу Pussy Riot». Ей было четыре. То есть, девочки в этом живут и жили, и когда он рот зашивал, они тоже знали, почему это происходит. Я не знаю поддерживают они или нет, но как взрослые люди они понимают, что он в тюрьме. Скучают, конечно. Иногда говорят: «Класно было бы, если б Петя вышел побыстрее».

— Они вас по именам называют?

— Да, я Ксюша, он Петя. Они меня называли мамой, а его Петей. Я решила, что это несправедливость, потому что у него имя, а у меня роль. Я тоже не хочу быть мамой, я хочу быть Ксюшей. Они резко переключились и стали называть нас обоих по именам.

— Как часто удается пообщаться с Петром?

— Мы на суде виделась с ним последний раз. Мы только на судах видимся. Чтобы получить свидание, нужно попросить об этом следствие, а я не сотрудничаю со следствием. Мы находим возможность поговорить, иногда меня чуть ли не выгоняют из зала, но мы все равно общаемся и записки передаем друг другу, и переписываемся по «Росузнику» (можно писать ему туда письма, он отвечает, но там цензура), и через адвокатов передаем какие-то записки.

— Петр настаивает на том, чтобы его дело переквалифицировали в «терроризм». Если вдруг это случится, то он может надолго оказаться в заключении. Что ты обо всем этом думаешь?

— Я безусловно разделяю на все сто процентов то, чем он занимается. И все его заявления я прекрасно понимаю и поддерживаю, и если его будут судить за терроризм, то я возьму какую-то деятельность на себя. Когда флаг падает из рук твоего товарища, то ты поднимаешь его и идешь следом за ним.

— Получается, что семья в вашем понимании менее важна, чем политические акции?

— Мы не называем это семьей. Мы пробуем уходить от нормативных определений. Это все сводит до обывательского взгляда и появляются рычаги давления, мол «у вас же дети», «а как же семья». Мы не сентиментальны в этом отношении, у нас есть работа, это самое главное. Дети у нас есть, да, но они не являются преградой для нашей деятельности. Потому что если они будут этой преградой, то они перестанут быть нашими любимыми людьми, а станут рычагом давления на нас. Мы не можем позволить власти управлять нами при помощи таких понятий.

— Чем ты занимаешься в отсутствии Петра?

— Всем: проговариванием и трансляцией его идей, заявлений, я читаю лекции о политическом искусстве, занимаюсь детьми (иногда я нахожу помощников), выставками о политических акциях Пети.

— Этого достаточно, чтобы обеспечивать семью?

— Я лекции читаю, открываю выставки, когда приглашают, я беру за все это деньги. Но вообще денег никогда нет, и мы не очень сильно запариваемся. Мы мало едим, у нас нет изобилия, все очень просто: поели и забыли. И бывали жесткие ситуации, но в такие моменты можно у кого-то занять, и отдать, когда будут. Если совсем плохо, можно пойти и вынести еду из магазина, просто на жизнь. А что делать? Приходится выживать. У нас ноги и руки есть — можно придумать, как заработать. Но мы не хотим работать на кого-то, это отвлекает от нашей деятельности, от процесса погружения в искусство. Сейчас очень много люди помогают, просто присылают на карточку. Много средств уходит на передачи в тюрьму, поэтому я беру помощь. У меня есть счет, на который люди могут прислать деньги, или просто подойти и дать.

— А как Петр отнесся к номинации на премию имени Вацлава Гавела, за которую полагается денежное вознаграждение?

— Спокойно. Нет пиетета перед премиями. Я бы так просто не поехала ее получать, здесь очень легко впасть в самолюбование от того, что ты, мол, столько сделал… Здесь есть важная материальная составляющая, и появляется возможность помочь кому-то еще. Мы все до копейки отдадим «приморским партизанам» за их смелость.