В редакцию пришло письмо Анны Горбуновой — отклик на статью «Ни живые, ни мертвые» о бойцах, без вести пропавших в годы Великой Отечественной войны и до сих пор официально не признанных государством погибшими. Сын Анны Давыдовны и дети еще 263 российских матерей участвовали в других сражениях, в другое время и пропали в 1981 году в афганской провинции Джаузджан. До 1987-го дело рядового Евгения Горбунова пылилось в военной прокуратуре, потом его закрыли, так и не сообщив семье Жени, где он и что с ним.
Родители сами искали своих мальчишек. В 1990-х дошли до президента СССР Михаила Горбачева, ездили в Афганистан и Пакистан. Мамам 22 парней удалось освободить сыновей из плена и вернуть их домой. Родственникам семи военнослужащих сообщили, что молодые люди предпочли остаться в чужой стране. С 2004 по 2012 год опознаны и похоронены двое россиян. Большинство матерей, как ни старались, так ничего и не узнали о судьбе детей.
«Я почему вам написала? Скоро все вымрем, не успев уравнять в правах без вести пропавших ребят с погибшими. Мамам воинов-интернационалистов по 80 с лишним лет, а их в конце жизни втягивают в тяжелые судебные разбирательства, — рассказала Анна Горбунова. — Так что мы не отличаемся от детей, безвестно павших в боях Великой Отечественной. Ни им, ни нам государство не помогает».
«Никогда не плачь!»
Анна Горбунова ждет известий о сыне много лет. И говорит о нем так, словно он за пять минут до моего прихода вышел из квартиры. Анна Давыдовна сразу предупредила, что будем беседовать только о законах, из-за несовершенства которых матери без вести пропавших не могут без проблем и юридической поддержки получать ежемесячную компенсацию. Она и ее сын, прошлое, боль — это личное, под запретом. Но через час я узнаю, что когда-то родители называли Женю «шустриком», а его старшую сестру — «мямликом», как дошколенком Женя рисовал ракеты — собирался стать космонавтом, сделать маму стюардессой и вместе махнуть на Луну. Когда Евгений пропал, муж Анны Давыдовны тяжело заболел, сейчас его нет в живых. Ее дочь 10 лет работала в комитете, который занимался поиском воинов-«афганцев» и их освобождением из плена.
Анна Давыдовна помнит каждую поездку в Афганистан и Пакистан, всех матерей и их истории: у кого забирали единственного сына, несмотря на инвалидность родителей, кого оставили без помощника с тремя—пятью маленькими ребятишками, кого обманули: «Не тревожьтесь, мамаша, вашему парню повезло — попал в Ленинский набор, а не в стройбат, поедет мирить дехкан». Помнит, как ее дядя — ветеран Великой Отечественной войны — пытался навести справки о рядовом Евгении Горбунове, за что его отчитал клерк из Минобороны РФ. Фронтовик вернулся домой, сказал племяннице, чтобы она никогда ни при каких обстоятельствах не плакала при посторонних («Лучше кричи и дерись»), и ему вызвали «скорую»: сердце.
Анна Давыдовна описывает свои 35-летние хождения по мукам без слез. В середине разговора принимает лекарства и извиняется: «Вы не обидитесь, если не буду вскрывать чемодан, где у меня лежит переписка с военкомами, генералами? Там 12 килограммов бумаг. Если достану, начну читать — расклеюсь».
Неловко перевожу тему, спрашивая, со многими ли родителями без вести пропавших «афганцев» она сегодня общается? Горбунова отвечает, что в Москве было девять таких семей, осталось шесть матерей и четыре отца.
«В регионах тоже умирают. А тем, кто еще держится, в провинции сложнее, чем в столице», — вздыхает Анна Давыдовна. Позже, обзванивая Чувашскую, Кировскую, Ульяновскую, Томскую, Пермскую, Саратовскую и другие организации Российского Союза ветеранов Афганистана, услышу от мужчин, что в областях и краях либо уже нет матерей без вести пропавших воинов-интернационалистов, либо есть по одной-две. Навещают их редко, живут они бедно. Ветераны пробовали выбить для женщин компенсации по 306-му Федеральному закону «О денежном довольствии военнослужащих и предоставлении им отдельных выплат», но не у всех получилось.
Судьи не в курсе, что на войне люди погибают
До недавнего времени положения закона № 306-ФЗ и постановления правительства РФ № 142 «О финансовом обеспечении и об осуществлении выплаты ежемесячной денежной компенсации <…>», где перечисляются условия государственной помощи семьям военнослужащих, не позволяли родственникам без вести пропавших бойцов претендовать на материальную поддержку. В статьях были противоречия, а у судей на практике — разные трактовки.
У Комитета по делам воинов-интернационалистов, у депутатов ушел не один год, чтобы внести поправки в законодательство, и, наконец, с 1 января 2016 года в России вступил в силу закон № 310-ФЗ о внесении изменений в закон № 306-ФЗ и постановление № 142. На компенсации родители без вести пропавших теперь имеют право, но, чтобы получить их, они должны идти в суд.
В документах есть формулировка: «Ежемесячная денежная компенсация предоставляется членам семьи военнослужащего, пропавшего без вести при исполнении обязанностей военной службы и в установленном законом порядке признанного безвестно отсутствующим или объявленного умершим». Установленный порядок — это ссылка на Гражданский кодекс РФ, где в статьях 42 и 45 указано, что факт признания гражданина безвестно отсутствующим или умершим устанавливается судом. А суд в ситуации с без вести пропавшими — это всегда долгое и унизительное разбирательство.
Женщин заставляют доказывать, что их сыновья пропали без вести «при обстоятельствах, угрожавших смертью или дающих основание предполагать гибель» (согласно пункту 1 статьи 45 Гражданского кодекса РФ), что война — опасное дело, со смертью и кровью. Процесс превращается в откровенное издевательство: матерей вынуждают собирать документы, искать свидетелей, фактически заниматься тем, чего до сих пор не сделало Минобороны РФ.
Если суд вдруг объявляет без вести пропавшего умершим, что случается редко, судья считает днем смерти погибшего дату вынесения судебного решения (согласно пункту 3 статьи 45 Гражданского кодекса РФ), ведь ранее Минобороны не признало пропавших погибшими, а военная прокуратура не установила, что с бойцами, где они.
Анна Горбунова помогла мне связаться с москвичкой Эмилией Крыловой, сын которой, Вадим, погиб в 1984-м. Эмилию Георгиевну гоняли по инстанциям больше года, иск рассматривался в Кузьминском районном суде. После заседаний Крылову увозили в больницу, через месяц процесс возобновлялся, дальше… опять врачи… В своем решении судья написала, что сын Эмилии Георгиевны погиб не в 1984 году, а на 30 с лишним лет позже.
«Не хочу вспоминать. Победила лишь благодаря настойчивости и опыту адвоката, — признается Крылова. — Столько сил у меня отняли. К сожалению, у нас в стране так. Находят любые лазейки, чтобы не помогать родителям, потерявшим своих детей, боятся разориться».
«Мне сказали, что сын сам ушел»
Жительнице Великого Новгорода Нелли Петровой тоже стали выплачивать компенсацию недавно — похлопотал руководитель местного отделения Общероссийской общественной организации семей погибших защитников Отечества Сергей Белов. А пропал ее сын в 1986-м или в 1988-м, точная дата неизвестна. До февраля этого года Нелли Константиновна не знала, как и где погиб ее Сева.
«Когда он пропал, ко мне приехал человек из штаба. Задавал неприятные вопросы, был резок. Не верил, что на сына могли напасть, взять в плен. С порога заявил: «Ваш Сева сам ушел», — волнуясь, говорит женщина. — А я никогда не сомневалась: мой мальчик — герой. Минувшей зимой в Новгород приехал другой военный, генерал-майор в отставке Владимир Прытков, и все рассказал».
…В 1991 году Прытков был с группой офицеров в Майданшахре, в 70 километрах от Кабула. Его попросил о встрече начальник связи афганской нацгвардии и сообщил ему, что в 1986—1988 годах на границе с Пакистаном он слышал о русском парне, захваченном в плен под Кабулом. Десантник знал английский язык, и душманы считали, что он может быть полезным банде. Но мальчишка, которого звали Севой, заявил, что не будет воевать со своими, отказался принять ислам, дважды пытался бежать. После нескольких месяцев истязаний его публично казнили. Афганский офицер запомнил фамилию погибшего и что родом он был из города, начинающегося с букв «Нов…».
Владимир Семенович Прытков навел справки о штабе, стоявшем у старинной крепости в Бала-Хиссаре, нашел полк, в котором служил Всеволод Петров. Но командиры заявили, что «никого в Афганистане не оставляли, тела погибших вывезли». Спустя годы они сами вышли на Прыткова и посоветовали искать маму Севы в Великом Новгороде, где она когда-то преподавала в университете. Бывший воин-«афганец», а ныне священник Кинельской епархии Михаил Советкин позвонил в вуз, и вскоре они с Прытковым навестили Нелли Константиновну.
Местные чиновники тут же засуетились, заговорили о помощи матери героя, послали запросы в военную прокуратуру.
«Мне ничего не надо. У нас в области живет другая женщина, ее сын тоже погиб в Афганистане, — говорит Петрова, — но государство отобрало у нее компенсацию».
«Два года платило, а потом отказалось, — подтверждает мать воина-интернационалиста Вера Лукина. — Обстоятельства смерти их не устроили. Сказали: по закону надо искать свидетелей, доказывать, что его убили в бою, а не он сам в себя выстрелил». Потопала в военкомат, там поморщились: «В суд идите. Вы пенсию получаете? Тогда что вам еще нужно?» А ничего. Одного сына в Афган послали и угробили, второго призвали и после с перебитой рукой комиссовали. Сейчас внук служит».
Сыновья — пропавшие, матери — потерянные
«В нашей республике матери без вести пропавших ребят живут в глухих деревнях. Они с судами заморачиваться не будут. Это не город, где можно нанять юристов, — говорит руководитель Чувашской организации Российского Союза ветеранов Афганистана Игорь Кашаев. — И старенькие совсем родители. Самих-то «афганцев» друг за другом хороним, каждый четвертый в стране умер. Теряем оба поколения. У нас в селах — две мамы, не дождавшиеся с войны детей. У одной сын предположительно погиб во время восстания в Бадабере в 1985 году, у другой брали кровь на анализ ДНК для опознания останков, но что-то тормозят с исследованиями. Плохо государство помогает. Почему люди преклонного возраста должны заканчивать жизнь в судах?!»
Многие и не судятся — близкие запрещают: «Здоровье и покой дороже». Юристы, читавшие вместе со мной федеральные законы, не видят в них внесудебного способа разрешения проблемы. Чтобы получить компенсацию, родителям надо доказывать, что сын был призван на военные сборы, пропал без вести при исполнении обязанностей военной службы, и раз факт признания гражданина безвестно отсутствующим или умершим устанавливается судом, то ничего не поделаешь — нужно подавать иск…
За последние годы в России принято немыслимое количество законов и постановлений. Мы рожаем, дышим, передвигаемся, болеем и умираем со всеми этими: «следует», «устанавливается», «обязаны»… А какой из документов упростил, облегчил хоть чью-то жизнь? Почему законотворчество сводится к запретам или шарадам? Из-за двух-трех строчек в бумажках с печатями люди страдают годами. И нет разницы: герой ты, ветеран, инвалид, мать, в течение 30 лет ищущая останки сына.
Ветеран Афганистана Игорь Кашаев заметил, что родителям пропавших без вести плохо помогают. Да они не видят никакой помощи. За компенсации от государства (7 тысяч рублей на человека) надо сражаться, судьи ведут себя как наперсточники на рынке: здесь рассмотрим заявление в вашу пользу, а здесь, при таких же условиях и с тем же набором справок, оставим иск без удовлетворения. Останки военнослужащих в Афганистане Комитет по делам воинов-интернационалистов при Совете глав правительств стран — участниц СНГ ищет на деньги спонсоров и взносы ветеранских организаций. Средств на проведение генетической экспертизы у государства нет. Со статусом без вести пропавших Минобороны РФ со дня окончания Великой Отечественной войны и по сию пору не может разобраться.
Генерал-майор в отставке Владимир Прытков рассказал матери погибшего в плену «афганца» Севы Петрова, что ее сын до конца верил, что «наши придут и обязательно меня найдут». Не находят. Детям с пеленок говорят о долге перед Родиной, а сама Родина… не возвращает долги тем, кого она посылает воевать, и тем, чьих сыновей она теряет.
Кстати, скользкие формулировки в законах создают проблемы не только для матерей без вести пропавших в Афганистане. В России с 1946-го по 2015 год во время войн и вооруженных конфликтов пропали без вести около 800 человек (данные Минобороны РФ). Это их родители сегодня должны доказывать в суде, что сыновья исчезли «при обстоятельствах, угрожавших смертью».
Фото Виктории Одиссоновой
Комментарий
«Воевать посылает государство, а пропавших солдат пусть ищет, кто хочет»
— В настоящее время государство на законных основаниях поиск без вести пропавших не осуществляет, — отвечает на запрос «Новой» председатель Комитета по делам воинов-интернационалистов при Совете глав правительств государств — участников Содружества Александр КОВАЛЕВ. — Приведу выдержку из Закона «Об увековечении памяти погибших при защите Отечества». Статья 8-я гласит: «Поисковая работа организуется и проводится общественно-государственными объединениями, общественными объединениями, уполномоченными на проведение такой работы, в порядке, предусмотренном уполномоченным федеральным органом исполнительной власти по увековечению памяти погибших при защите Отечества, в целях выявления неизвестных воинских захоронений и непогребенных останков, установления имен погибших и пропавших без вести при защите Отечества и увековечения их памяти».
До недавних пор в законе вообще значились только общественные объединения. В 2011 году группа депутатов внесла поправку, которая предусматривала и участие государства. Однако эта часть при обсуждении в Государственной думе «выпала», и 5 апреля 2013 года поправка вступила в силу в приведенном выше виде. Получается, что воевать посылает государство, а пропал солдат — пусть ищет, кто хочет.
Сейчас когда заходит речь о поисковой работе, то практически всегда имеют в виду территорию России. О поиске пропавших без вести на территориях других государств, в первую очередь в Афганистане, как речь не шла, так и не идет.
Я предлагаю поставить вопрос о внесении изменений в действующее законодательство с тем, чтобы в соответствующих актах было четко и однозначно записано: государство несет ответственность за поиск пропавших без вести военнослужащих и организует эти поиски.
