Дорогой Дмитрий Андреевич!

3 мая 2015 года, за шесть дней до Дня Победы, ушел из жизни Резо Чхеидзе, автор «Отца солдата». Узнала об этом спустя два месяца. Лежала в больнице. С тех пор и маюсь. Может, легче станет, если напишу.

Не про Чхеидзе — режиссера и директора легендарной «Грузия-фильм». Без меня все сказано. Я о другом. О странных сближениях кино и жизни. Точнее: об отце солдата в кино и в жизни.

Теперь уже не вспомню, как началась грузинская эпопея в моем любимом Новосибирске. Кто только у нас не перебывал. Абуладзе, Квирикадзе, Иоселиани, Шенгелая, Чхеидзе.

Так вот: однажды я получаю телеграмму от студента Женьки Шумахера. Он проходил фольклорную практику в деревне Богатиха (Барабинский район):

«Привезите хорошее и понятное грузинское кино. Например, «Отца солдата». Здесь гениальная старуха».

Я привезла фильм. Старуха действительно была гениальная. Мы ведь еще со старухами книги читали. Неугомонный Женька, наш главный собиратель деревенских гениев, читал «Незнакомку» Блока. Старуха завелась. Она прочитывала «истина в вине» как истину в том, что надо повиниться, «повиноватиться», как она говорила. Появление-исчезновение Незнакомки объясняла так: «Ей же крест был даден. Вот она и наявляется для того, у кого есть крест».

Каково же было наше удивление, когда старухи говорили об «Отце солдата»: «Какой хороший конец изладили…», «Все сподобилось, как надо…»

Ничего себе, хороший конец… Отец столько дорог прошел, нашел сына и… Причитали старухи, у которых, кроме похоронок, ничего не осталось от ушедших на войну. Ни-че-го! Причет был о сущностном: «Закрыл глаза сыночку…», «Есть что матери обсказать…» Фокус фильма сместился: превращение отца в солдата стало хоть и существенной, но все-таки побочной линией.

Поиски того, кто есть плоть твоя и продолжение твое, — вот что занимало старух. Они много отдали бы за право закрыть глаза сыночку. Высочайший смысл этих причитаний я вспомню через 20 лет, когда в Грозном проживу в доме на Вольной, 121. Здесь годами жили отцы и матери, которые искали своих детей.

— Ей хорошо, она тело сына нашла, — плакала Роза Халишкова из Дагестана.

Ей хорошо… Прости нас, Господи!

В первый мой приезд здесь было шестеро мужчин и 10 женщин.

Петр Олимпиев из Пскова два года искал труп сына. Чеченец ему обещал, как соберут бахчевые, может, и череп сына найдут. Андреем звали сына.

Измайлов**Майор Вячеслав Яковлевич Измайлов, военный обозреватель «Новой». запретил мне выходить за ворота. Но я уходила.

Однажды пошла с Гришей из Абакана на поиски боевика Али. Боевик заболел. Гриша требовал домашний адрес Али.

— Мне быстро надо. Сегодня 15-е, а 20-го у моего сына день рождения.

Многие искали своих детей с января 1995 года. Вы знаете, что это было — первого января. Будь оно проклято!

Они совершали рискованные походы. Какую-то часть пути прошли с боевиками. Они приезжали в Чечню, и начинал срабатывать фактор пространства. Теперь оно было единым: для сына (живого или мертвого) и для отца и матери. Дышали одним воздухом. И еще: какой бы шаг ты ни сделал в Чечне, даже если он был опасен для жизни, вел к спасению сына. Так им казалось. Глубинная, сущностная сила отцовства и материнства, для которой и смерть не помеха, отчетливо была видна в каждом шаге, каждом вздохе.

Через сутки спокойно выносишь и такое: «Да, да, увезла в кулечке косточки сына».

Выходит, богатинские старухи были правы, говоря об отце солдата: «…хороший конец изладили».