В ходе прямой линии Владимир Путин признал, что антизападное эмбарго, введенное в августе 2014 года, привело к удорожанию продовольствия. «В известной степени рост цен на продукты — рукотворный», — сказал президент, комментируя жалобу на то, что стоимость стандартной продуктовой корзины выросла почти вдвое. Между тем очевидно и другое: антисанкции со стороны Москвы не дали искомого эффекта. По последним данным статистики, продовольственный экспорт основных «обидчиков России» не сокращался, а увеличивался.

Об этом в интервью «Новой газете» рассказывает главный научный сотрудник Института прикладных экономических исследований РАНХиГС, специалист в области аграрного рынка и импортозамещения Василий Узун.

— Рейтинговое агентство Moody`s в недавнем докладе делает вывод, что политика импортозамещения в целом себя не оправдала и что говорить об успехах можно только применительно к аграрному сектору и пищевой промышленности. Вы согласны с тем, что именно они стали самыми большими выгодоприобретателями от контрсанкций Москвы?

— Частично согласен. Вспомним, как все начиналось. Весной 2014-го западные страны ввели санкции в отношении ряда российских физических и юридических лиц. В августе Москва приняла ответный указ о запрете на ввоз отдельных видов продовольствия из ЕС и ряда других государств — «в целях защиты национальных интересов России». Свои интересы, замечу, есть у производителей, у потребителей и у государства.

Если говорить о последствиях эмбарго для сельхозпроизводителей, то оно способствовало сокращению импорта, а отечественное производство в 2015 году возросло по сравнению с 2013-м по всем основным импортировавшимся ранее продуктам: по мясу птицы, маслу сливочному и сырам — на 17—18%, по свинине — на 11%, по овощам и фруктам — на 6—8%. Этот рост стимулировался и девальвацией рубля, которая привела к росту цен.

— И как раз в этой части оказались ущемлены интересы российского потребителя?

— Да. Национальный интерес потребителей — получить продовольствие по приемлемой цене, чтобы оно было разнообразным, качественным. И чтобы при этом сокращалась доля расходов на еду в бюджете семьи. После введения эмбарго на наш рынок перестали поступать самые дешевые виды продукции — те, что покупались гражданами с низкими доходами. Известные «ножки Буша» из США, стоившие доллар с чем-то за килограмм, исчезли и были заменены на отечественные аналоги и тоже импортные, но из Белоруссии и Бразилии. Стоимостью примерно вдвое выше. Кроме того, эмбарго привело к исчезновению с прилавков некоторых видов высококачественной дорогой продукции, например, пармезана.

— А как повлияло эмбарго на политические интересы российского государства?

— Указ принимался с расчетом нанести экономический урон противнику, который был бы сравним с потерями России из-за санкций. Предполагалось, что страны, против которых ввели эмбарго, потеряв наш рынок, не смогут найти другие и понесут убытки. Однако проведенный нами обобщенный анализ свидетельствует, что их продовольственный экспорт практически не пострадал. В 2014 году эти страны его наращивали, а в 2015-м сократилась его стоимость из-за общего снижения цен на мировом рынке, вызванного прежде всего падением цен на нефть. Но физические объемы их экспорта не только не уменьшились, но даже увеличились по основным позициям.

Что касается России, то на ее долю приходилось лишь 4—5% экспортных поставок из попавших под контрсанкции стран. В данном случае мы, как моська против слона. Экспорт продовольствия из санкционных стран до санкций и антисанкций в 2013 году составлял около 400 млрд долларов в год, в том числе в Россию — лишь 14 млрд, поэтому Запад легко заменил поставки в Россию на поставки в другие страны. Так что выбор продовольствия в качестве основного оружия в санкционной войне оказался неудачным, мы больше навредили сами себе.

— Некоторые санкционные продукты продолжают поступать в Россию через страны Евразийского экономического союза, куда входим и мы.

— Действительно, мы-то ввели эмбарго, а остальные государства-члены ЕАЭС — нет. Они продолжают импортировать продукты из Европы. А ведь у нас с ними общее экономическое пространство. По договору с ЕАЭС на такие меры регулирования, как эмбарго, должно быть общее согласие. К примеру, Евросоюз не ввел санкции против России, пока все 28 его членов не поддержали это решение. Мы же действовали в одностороннем порядке, ни с кем ничего не согласовав. Между тем нашему бизнесу выгодно ввозить из ЕС: во-первых, близко, во-вторых, это качественная и дешевая продукция. И нашим друзьям-союзникам из ЕАЭС выгодно. А когда есть выгода, то бизнес стремится обойти запреты. По продовольствию сделать это легко. Еда — плохо маркируемый продукт: польские яблоки от белорусских не отличишь.

В результате произошли странные вещи. В 2015 году Евросоюз отчитался по своим таможенным данным, и оказалось, что в Белоруссию было ввезено из ЕС 822 тысячи тонн яблок. По белорусской официальной информации, они импортировали из ЕС только 233 тысячи тонн. Иными словами, бизнес дурит власти, показывая цифры, не имеющие ничего общего с реальностью. По российской таможенной статистике, в Россию из Белоруссии в 2015-м было завезено почти 700 тысяч тонн яблок.

— Удалось ли заместить на нашем рынке турецкие томаты и другую плодоовощную продукцию? И какие последствия имело решение о введении этого эмбарго?

— Сейчас прямых поставок из Турции нет. Эта страна обеспечивала около 20% нашего внутреннего потребления томатов. Пока мы не знаем, попадает ли к нам эта продукция через третьи страны — слишком мало времени прошло. Поскольку из Турции к нам поступали самые дешевые помидоры, поставки из других стран автоматически становятся дороже. А когда мы в зимние месяцы замещаем импортные томаты на свою продукцию, из отечественных теплиц, потребителю тоже приходится платить за нее вдвое дороже, чем за турецкую.

— Официальные лица заявляют, что слабый рубль делает российскую аграрную продукцию более конкурентоспособной на нашем и мировом рынках. Это так?

— Да, сейчас наши сельхозпроизводители продают товары по более низким ценам, чем на мировом рынке. Другое дело — долгосрочная перспектива. Опыт предыдущих кризисов показывает, что долго такая ситуация не держится. И в 1998, и в 2008 годах мы наблюдали, как рубль слабел, но внутренние цены достаточно быстро росли и подтягивались к мировым. Как аграрии будут конкурировать с зарубежными фермерами, не получая тех же субсидий, что и они?

Наши сельхозпроизводители хотят продавать свою продукцию по ценам глобального рынка. Недаром же власти ввели экспортную пошлину на зерно. Вроде бы хотели, чтобы животноводы получили дешевые корма, а население — дешевый хлеб. Без этой пошлины на экспорт уходило бы гораздо больше зерна, и, соответственно, внутренняя цена подтянулась бы до международной. Хуже всего, когда начинают искусственно сдерживать цену. Так было неоднократно в нашей истории — и в конце 80-х, и в начале 90-х годов, когда государство пыталось купить у своего производителя в двадцать раз дешевле, чем у зарубежных. В итоге производитель прекратил продажу, и это обернулось пустыми магазинными полками.

— Насколько в целом изменился российский продовольственный рынок за последние полтора-два года, пока идет «война санкций»?

— Когда мы говорим о доле импорта на нашем продовольственном рынке, мы анализируем таможенные данные — стоимость ввезенной продукции. Если взять в среднем, у нас получается 10—15% по всем продуктам, это немного. Но Росстат дает еще такой показатель: доля импортной продукции в обороте розничной торговли. Прежде она была 33—35%, сегодня — уже 27%.

По пути от границы до магазина импортное продовольствие дорожает в два, три, а некоторые виды в четыре раза. У покупателя создается впечатление, что на импортные продукты он тратит слишком много денег. Он прав, однако его деньги уходят не иностранным поставщикам, а собственно российскому бизнесу, который занимается ввозом этой продукции и продвижением ее на рынок. Очевидно следующее: с момента введения эмбарго зарубежных продуктов стало меньше, сократилась и разница между ценой на границе и в магазинах. При этом ни о каком риске дефицита пока нет речи — все же сохраняется рыночная экономика, которая находит замену исчезнувшим с рынка товарам. Главная проблема в другом — в снижении доходов и, соответственно, покупательной способности населения, в повышении расходов на питание.