1. Вступление.

Интервью Андрея Загданского Александру Генису

Фильм Андрея Загданского «Вагрич и черный квадрат» для многих откроет самого яркого, наряду с Бродским и Довлатовым, художника Русской Америки. Но для нас, друзей Бахчаняна, эта картина стала лучшим памятником его искусству. Покоряясь ему, себе он оставлял свободу, деля ее только с любимой музой — женой Ирой. Бахчанян осознанно и мужественно выбрал трудную и завидную судьбу. Он делал всегда, давайте я повторю: всегда, только то, что хотел. Не было на него ни Политбюро, ни Папы.

Характерный эпизод из его молодости. В красном уголке харьковского завода «Поршень» вместо Ленина Вагрич создал омаж Джексону Поллоку. Раздав рабочим дырявые ведра с разными красками, он научил их весело метаться по линолеуму цеха до тех пор, пока пол не стал горизонтальной фреской в авангардном стиле «дриппинг». Такого размаза не было и в Америке. Из Харькова Вагрича выгнали. В Москве он стал любимцем лучшей точки столицы — «Клуба 12 стульев» при «Литературной газете». Однажды на помощь редакции пришел майор. Его солдаты создали музей абсурдных вещей Бахчаняна. Среди них были, например, ножницы. Одно лезвие кончалось ложкой, другое — вилкой.

На Западе Вагрич вел себя не лучше: он не терпел ни насилия, включая коммерческое, ни влияния, особенно — дружеского. Довлатов, который к Вагричу относился трепетно, не хотел, чтобы тот оформлял ему книги. Он резонно опасался, что обложка забьет текст. Когда мы выпускали в Нью-Йорке журнал «Семь дней», то каждую неделю Вагрич приносил несколько дюжин работ, а мы уж ломали голову, что под них напечатать. Теперь эти номера собирают коллекционеры. Общение с Вагричем было праздником. В гости Бахчанян приходил, как на гастроли. Каждая его реплика была острой и закрученной, словно штопор.

Поскольку я дружил с Вагричем треть века, ловил каждое слово, хохотал над каждой шуткой, ценил каждую работу, участвовал во многих затеях, то я думал, что все о нем знаю. Фильм Андрея Загданского «Вагрич и черный квадрат» показал, что это не так. Попав на большой экран, Бахчанян остался тем же, но, словно дерево, вырос, не сменив породы.

Снимая — из года в год! — свой щедрый, богатый и многослойный фильм, Загданский открыл в творчестве Вагрича потайную дверь, которая ведет к подсознанию художника. Об этом мы беседуем с моим другом и коллегой режиссером Андреем Загданским.

Вагрич был неброский человек, его заметить, разглядеть и оценить можно было только в компании, в близком общении. Но когда вы наводите на него фокус, вы понимаете, что это человек другого ДНК, другого смысла. Я не могу вспомнить ни одного случая, когда бы Вагрич сказал что-то банальное, ожидаемое или плоское, он всегда шел поперек любого разговора.

Каким фильм задумывался и каким стал?

Фильм получился таким, каким я себе его представлял. Это — выставка Вагрича, и это — возможность развернуть его работы во времени. Так, проект «Ни дня без строчки» мы показали в процессе. В зависимости от времени года я снимал Вагрича, читающего из своей книги в Центральном парке в Нью-Йорке. И это продолжалось несколько лет. Он очень зауважал меня, когда я сказал: вот сегодня мы снимаем декабрь. На улице был дождь, снег, ветер, отвратительная погода, лужи, слякоть. Вагрич сказал: «Ну в такую погоду нельзя сниматься». Но я его убедил: «Вагрич, это же искусство, мы должны это сделать». И он с человеческим раздражением, но артистическим восхищением топал за мной, потому что понимал, что надо отдаться проекту. А однажды, когда мы вновь снимали в парке, проезжающий мимо извозчик (они там катают туристов) посмотрел на Вагрича и крикнул ему: «Эй, Пабло Пикассо, давно не виделись! Как дела?». Мы этот эпизод используем в фильме.

Это много говорит и о Бахчаняне, и о Нью-Йорке, где можно такое услышать. Как смерть Бахчаняна изменила ваш замысел? Ведь вы уж точно не ждали этого.

Никто не ждал этого. Но то, что произошло, поставило бахчаняновскую точку: он прервал свою жизнь, когда она показалась ему самому более не интересной. Он был человеком, контролирующим свое искусство, а больше его ничего не интересовало — футбол и искусство. И в тот момент, когда он понял, что в силу болезни, медикаментов он не может быть таким, каким он себя видит, он себя остановил.

Фильм и Евро-майдан. Как они пересеклись во время работы над картиной?

Обстоятельства сложились действительно драматические. Так получилось, что пьеса Вагрича «Чайка-Буревестник» была поставлена нами в те самые дни, когда в Киеве развернулся Майдан, в том самом театре, что находится ровно в одном квартале от Майдана. Один из осветителей, который работал с нами на генеральной репетиции, был через два дня убит на Майдане. Якобы чеховская пьеса с текстом «Буревестника» Горького превратилась в пророчество во время Майдана с его кровопролитием, схваткой — «пусть сильнее грянет буря». Вот она и грянула в одном квартале от театра и коснулась всех нас. . Но я думаю, что здесь лучше остановиться. Дальше — чистая метафизика…

Проблема с работами Бахчаняна в том, что оно в отличие от, скажем, более монументального соцарта Комара и Меламида, почти не существует в станковой форме. Как его коллекционировать, выставлять, продавать?

Работы Вагрича часто действительно размером с этикетку спичечного коробка. Но в тот момент, когда вы увеличиваете эти вещи, а это то, что мы делаем в фильме, они становятся не маленькими и не большими, а на весь экран. Это особое измерение — не два метра, не три, а на весь экран. Вагрич художник медийный. Другой великий медийный художник — Энди Уорхол оценил возможность принта, возможности дистрибуции, показал, как печать открывает дополнительные возможности для художника. У Вагрича нечто подобное. Не случайно он прославился в «Литературной газете», где он делал маленькие картинки, которые обходили всю страну и мир. В тот момент, когда вы будете проецировать работы Бахчаняна в виде инсталляции на стене, вы увидите, какой это восхитительный художник.

Вы могли бы сделать музей Бахчаняна?

Запросто! Вот пример. Бахчанян на протяжении 20 лет не оставил без «иллюстрации» ни одного телефонного разговора. Каждый раз, когда он говорил с кем-то по телефону, в том числе и с вами, и со мной, он рисовал что-то в блокноте, выпуская на свободу свое подсознание. Я бы взял его телефонную книгу и проецировал на стену одну за другой его работы, а люди бы смотрели и ахали.

Нью-Йорк

2. Фильм. Просмотр завершен.

3. От автора. Андрей Загданскй — «Новой газете»