В разгар скандала с арестом замминистра культуры Григорием Пирумовым я ужинала в компании реставраторов, где живо обсуждалось происходящее — чиновник отвечал в министерстве и за это направление. Разумеется, было много конспирологии, но мне хотелось понять иное: как случилось, что на заповедной территории, каковой долго считалась реставрация, вообще стали возможны подобные скандалы.

Ведь в советские годы она была нишей, в которой часто укрывались ученые-фрондеры, не желавшие заниматься историей с идеологической нагрузкой. Постепенно образовалась каста людей, имевших прочную репутацию и на эту репутацию работавших со всем тщанием. Разумеется, и тогда были халтурщики, которые преображали памятники, ничего не зная об истории архитектуры. Были и те, кто не чурался опасной коммерции. Однако, как я поняла из нашего разговора, система все-таки была выстроена в целях борьбы с коррупцией.

Территория страны делилась между различными организациями: в Москве действовала ВПНРК (Ведущая проектная научная реставрационная компания), мастерская «Моспроект», в Московской области — «Мособлтрест» и т.д. В разных регионах существовали или свои производственные бюро, или проектные организации, или филиалы института «Спецпроектреставрация». В каждой организации делами заправляли реставрационные советы. Проекты выносились на обсуждение, их надо было защищать в собрании придирчивых профессионалов. Профессия была престижная, но не денежная, поэтому капиталом, который наживался годами, была репутация. Научная оснащенность, редкие навыки, профессиональная добросовестность подразумевались.

Работа над объектом иногда растягивалась на годы. Конечно, часто это было связано с отсутствием достаточных денег (их государство выделяло только на самые значимые проекты), но и с тщательностью исполнения. Люди работали для вечности. Признанием заслуг могло стать закрепление памятника за определенным человеком. Например, выдающийся реставратор Сергей Сергеевич Подъяпольский вел Кирилло-Белозерский монастырь много лет, и никому в голову не приходило, что работать там может кто-нибудь другой. Даже когда времена поменялись, за этой профессией еще долго тянулся романтический шлейф.

Друзья, пришла пора иная...

Новая действительность взяла свое. Реставратор, как и все советские люди, неожиданно попал в поле коммерции. Он остался один на один с искусами и давлением рынка, который государство внедрило и в реставрацию, решив вернуться к дореволюционной системе торгов. Правда, до революции система торгов распространялась лишь на производство, проектирование оставалось за ведомством. Например, здания Московского Кремля проектировались архитекторами, служившими в ведомстве Императорского двора. В епархиях были епархиальные архитекторы, занимавшиеся реставрационным проектированием. В случае, когда речь шла о совсем древних памятниках, за работами наблюдали члены Российского археологического общества или сам архитектор Императорской Археологической комиссии П.П. Покрышкин.

В наши времена система торгов распространилась и на проектирование, и на производство. Как всегда, из благих побуждений — под лозунгами свободы и борьбы с монополией. Но довольно быстро выяснилось, что бороться особенно не с чем. В буме строительства новой жизни реставрация переместилась на задворки. Государство перестало выделять на нее даже те малые средства, что давало раньше. Заказов от него практически не было, зато заказы от новых богачей на строительство загородных дворцов пролились на архитекторов золотым дождем. И не только в Москве. Если раньше в Пскове или в Новгороде реставрационные мастерские были полны жизни, то теперь жизнь из них уходила: умирало старое поколение, а смены не было. В результате даже в Центральных научно-реставрационных проектных мастерских (бывший ВПНРК) профессионалов осталось человек 20. Начался затяжной период, когда от тех, кто знал, как выглядела столярка ХIХ века и умел читать зондажи, — сохранялась только память.

Убийца-тендер

Добил это немногочисленное сословие тендер. Тендер на реставрацию памятника Министерство культуры объявляет тогда, когда у него на это есть деньги. Время — деньги. Значит, чтобы экономия была больше, времени на реставрацию должно быть как можно меньше. Поэтому некогда разбирать, какого периода памятник. Сроки устанавливаются вне зависимости от сложности объекта. Серьезная организация на откровенную халтуру не пойдет, но фирмочки-скороспелки прибегут гурьбой. В условиях тендера, конечно, значится слово «опыт», однако решающей все равно оказывается цена. В сообществе реставраторов известен человек, который понижает сумму на 80%, а потом спешно нанимает невнятных архитекторов, и они быстро-быстро что-то делают.

Не лучше обстоят дела и в производстве. В Новом Иерусалиме, когда составлялись условия тендера, появился пункт, который раньше и вообразить было нельзя. Фирма, претендующая на выигрыш, должна была обладать годовым оборотом капитала в 2 миллиарда. Кто таким располагает? Тот, кто зарабатывает общими строительными работами. А организациям, которые реставрировали Кремль, храм Вознесения в Коломенском и другие, даже близко к такому тендеру не подойти…

В чем отличие прораба-реставратора от менеджера? Прорабу можно было объяснить, что такое профиль в раннемосковской архитектуре и почему не надо красить белокаменную кладку. У менеджера нет времени вникать в эти тонкости. Ему надо в короткие сроки освоить огромные деньги. Он нанимают людей «числом поболее, ценою подешевле». В результате из ворот Новодевичьего монастыря, где сейчас идут реставрационные работы, в конце рабочего дня вываливается толпа людей подросткового вида и такого же умения. Кому здесь рассказывать о температурно-влажностном режиме и свойствах белого камня?

Люди, которые «продирают» швы на белокаменной или кирпичной кладке ХV—ХVI веков выдающихся святынь, наверняка не хотят навредить. Но когда ты должен по условиями тендера за 2 года отреставрировать огромный монастырский комплекс, подобный, к примеру, Троице-Сергиевской лавре, то учиться правильно реставрировать эту кладку просто некогда. Фрагментарная реставрация, когда сойдет сорок потов, пока ты заработаешь копейку, теперь не выгодна. А именно благодаря этой ювелирной работе сохранился, например, Кремль.

Деньги-враги

К сожалению, мыслить категориями «приличного вида» стали не только у нас. Там, где государство участвует в реставрации, оно несогласно с тем, что каждые 5 лет надо залезать на леса и что-то подкрашивать. Поэтому Pont Neuf (Новый мост) в Париже весь разобрали, камни куда-то сложили, и сейчас он стоит такой весь желтенький, веселенький. Да и Собор Парижской Богоматери основательно почистили без особых затей.

Профессиональное сообщество не снимает с себя вины. Оно оказалось не готово к переменам. Спецы старой школы считали, что все будет идти, как при социализме: крупным конторам всегда дадут большие заказы, они неспешно будут вести дела. Пока денег в реставрации не было, на такое можно было рассчитывать, но как только они появились, в реставрацию хлынуло новое поколение дельцов, которые стали рассматривать это искусство как обычную стройку.

Деньги, о которых мечтали раньше, оказались врагом реставрации. По крайней мере, большие деньги, которые министерство направляет на реставрацию ансамблей — таких, как Новодевичий. За такой объект хорошо отчитаться, он действительно производит сильное впечатление, если не вникать, что с ним сделали.

Государство, являясь крупнейшим заказчиком, диктует правила игры и дает образчик той модели, под которую подстраиваются остальные. Если в Обществе охраны памятников любят теперь хозяйственников и юристов, а старушек-искусствоведов, имеющих собственное просвещенное мнение, выгоняют, то не надо удивляться тому, что на стенах Никольской церкви в Пскове проступает зелень. Как ей не проступить, если вместо реставрации облицовочной плиты там просто гнали новодел? Но если, скажем, побелка магазина стоит три копейки, то побелка в реставрации — рубль двадцать копеек. И рубля двадцати мало, поскольку нормальный реставратор пять раз побелит, если он не попал в тон. Потому менеджер и берет тех, кто плохо различает оттенки, а в их дипломы заглядывает лишь для порядка.

Отчетность в таких конторах вышла на первый план. Там сидят начетчики, которые ловко разбираются в параграфах закона. Они четко знают, что профессионалов-реставраторов в эту сферу пускать нельзя, зато для проверяющих они все в белых ризах. Но раз ФСБ пришла за Григорием Пирумовым, значит, хорошо отлаженная система дала сбой? Или же он стал разменной пешкой в большой игре: то ли за передел реставрационного рынка, то ли строительного бизнеса (в этом случае Пирумов пригодится в качестве «языка», предоставившего повод для разговора с весьма серьезными людьми). А скорее всего, и того и другого вместе.