Первого февраля — впервые за двадцать лет — российский государственный музей Арктики и Антарктики (РГМАА) останется без директора. Продлить контракт с почетным полярником, ученым и писателем Виктором Боярским Росгидромет, в чьем ведении находится РГМАА, отказался. Несогласие директора уступить здание музея в центре Петербурга малочисленному церковному приходу стало камнем преткновения в отношениях с ведомством. В ответ на неуступчивость Боярского Росгидромет инициировал прокурорскую проверку и обратился в суд. В чем причины этой войны? Чем она закончится для музея и его директора? Об этом и не только Виктор Боярский рассказал «Новой».

— Почему Росгидромет отказывается продлевать контракт с вами?

— Для отказа продлить контракт есть только две причины: либо человек завалил работу, либо он чем-то не устраивает руководство. По производственным показателям меня увольнять оснований нет. Всему причиной мое несогласие с позицией Росгидромета в отношении судьбы музея.

— То есть причина — ваш отказ передать здание церкви?

— Да. В 2012 году, после того как вышел закон «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности», Никольский Единоверческий приход (численностью не более 50 человек), который занимал это здание до 1931 года, подал заявку на его возвращение. Росимущество ее рассмотрело и дало распоряжение Росгидромету — разработать план высвобождения здания под приход. Для этого Росгидромет, согласно тому же закону, должен был найти взамен что-то подходящее для музея. Но никому в Росгидромете ничего другого не пришло в голову, кроме как предложить нам переехать в конференц-зал Арктического института площадью две тысячи квадратных метров, хотя для нашей экспозиции необходимо не менее семи тысяч! Причем они это предложили не просто так, а рассматривали совершенно серьезно.

В январе 2014 года меня пригласили в Росгидромет на первое совещание по вопросу передачи здания музея. Его проводила первый зам главы Росгидромета Елена Гангало. На это совещание я привез варианты переезда музея — мы же работали над этим, у меня были проекты, я думал: сейчас мы будем их обсуждать… А мне сказали: «Ничего обсуждать не будем, переезжайте в Арктический институт!» На это я ответил Елене Гангало: «Ваше распоряжение выполнять не буду!» И это было началом — не хочу говорить «конца» — но началом конфликта. Я обидел Гангало, когда на совещании, в присутствии ее подчиненных, сказал, что она неразумные распоряжения дает. Никто ей до этого так не говорил. Ее личная обида послужила рычагом для всех дальнейших действий. Тут же было издано распоряжение о внеплановой и незаконной проверке финансово-хозяйственной деятельности музея. В апреле ее прислали. Проверка — как это всегда бывает — выяснила ряд моментов, которые надо исправить. В том числе установила давно известный факт о предоставлении музеем юридического адреса компании «Викаар», которую я основал в 1991 году и которая сыграла ключевую роль в сохранении музея в 90-е годы, когда у него не было финансирования.

— Сегодня это вменяют вам в вину — и в суде, и в прокуратуре, поэтому расскажите подробнее.

— Я пришел в музей из Арктического института (раньше музей был всего лишь отделом Арктического института) в 1992 году. А до этого 15 лет работал в институте. Но в 90-е годы, когда все стало плохо и в институте, и в музее, мы с коллегами создали компанию «Викаар» для организации экспедиций на Север. Тогда туда можно было летать без всяких ограничений. Дело пошло. Компания поднялась, и мы решили помочь музею. Он тогда был в очень плохом положении.

Я пришел к директору института и предложил помощь. А взамен мы разместили в музее офис для пяти человек, совмещающих музейную и экспедиционную работу. Этот договор был заключен в 1992 году. До 1999 года мы на 70% финансировали музей. Содержали здание, купили оргтехнику, мебель, сделали ремонт — все на свои деньги. Параллельно мы вели работу с помощью тогдашнего мэра города Анатолия Собчака по изменению статуса музея, чтобы вывести его на государственный уровень и улучшить финансирование. Это удалось. В 1998 году отдел стал музеем, и меня сразу назначили его директором. Потому что за эти шесть лет я проявил себя как человек, которому его судьба небезразлична.

Компания «Викаар» продолжила выступать спонсором музея. Есть все подтверждающие документы. Это был элемент государственно-частного партнерства. Никакого конфликта интересов я тут не видел: и компания занималась Северным полюсом, и музей. Музей поддерживал компанию информационно. Компания была как экспедиционный отдел музея, позволяя реализовывать проекты с экспедициями. Музей в результате получал новые экспонаты, материалы и т.д.

Все было гармонично и ни для кого не являлось секретом. Когда Росгидромет со мной заключал трудовой договор в 2011 году, компания уже 20 лет как существовала, и то, что она у меня есть, все знали. Но когда проверка Росгидромета не нашла никаких существенных поводов для того, чтобы меня наказать и отстранить, всплыло это: на каком основании музей дал компании «Викаар» свой юридический адрес? Я объяснял всю историю с 1992 года, что никакой аренды здесь не было, я не мог арендовать сам у себя, мне незачем. Сотрудники музея сидят на своих местах, занимаясь по совместительству полезной для музея работой, что подтверждается и документами, и жизнью.

Но в итоге под давлением я вынужден был отказаться от предоставления компании юридического адреса музея: в ноябре 2014 года компания «Викаар» его сменила. Потом руководство Росгидромета издало распоряжение о приравнивании директоров музеев к госслужащим, которым запрещено заниматься любого рода коммерческой деятельностью. Я ушел из компании «Викаар», все отдал, меня там нет с апреля 2015 года. Однако в апреле же мне прислали иск от Росгидромета о причинении моими действиями ущерба музею в виде упущенной выгоды на сумму 1,2 млн рублей.

Абсурдность иска в том, что музей никогда не сдавал, не сдает и не может сдавать площади. У нас арендных площадей нет вообще. Но Росгидромет требовал предоставить обоснование присвоения компании юридического адреса музея . И тогда я составил договоры безвозмездного пользования на условно выделенную площадь 19 кв м , где размещались и размещаются сотрудники музея. Юристы объясняли мне, что это не влечет за собой ничего, никаких обязательств, кроме предоставления юридического адреса. Но это стало поводом для иска.

— Каким образом был определен ущерб?

— Росгидромет не поленился — нанял за большие деньги компанию, которая, даже не заходя в музей, не посмотрев вообще ничего, подготовила стостраничный отчет. Просто посчитала среднюю стоимость продажи (не аренды!) в Центральном районе Петербурга одного квадратного метра элитной коммерческой площади и умножила эту цифру на 19 кв м, обозначенных в договоре.

Получается, что я виноват перед музеем не в том, что я сдавал, а в том, что я не сдавал выгодно эти площади какой-нибудь коммерческой структуре и упустил 1,2 млн рублей! По их логике, я должен был только и делать, что сдавать. Но если бы сдавал, я бы тоже закон нарушил, безусловно.

— Сейчас в прессе первый заместитель главы Росгидромета Максим Яковенко, сменивший в июле 2015 года Елену Гангало, так и говорит: «Боярский нарушил закон», «против него возбуждено два уголовных дела», «ситуацией занимается прокуратура». В чем именно обвиняется Боярский, Яковенко отвечать отказывается. Но якобы из-за этих дел Росгидромет и решил вас уволить.

**
^{Виктор Боярский. Фото из личного архива}


**

— Это совершенно не соответствует действительности! Нет никаких уголовных дел. Дело есть всего одно, и не уголовное, а гражданское, в Выборгском районном суде Петербурга, по иску Росгидромета об ущербе в виде упущенной выгоды — 1,2 млн рублей. Оно еще ни разу не слушалось по существу. Пока представители истца все время заявляют новые ходатайства. Дошли до абсурда: в октябре прошлого года попросили суд назначить независимую оценку, хотя прежнюю оценку осуществляли сами. Не я оценивал ущерб, а компания, нанятая Росгидрометом… Но судья принимает все ходатайства той стороны.

С точки зрения моих адвокатов, если к этому делу подойти объективно, оно — абсолютно выигрышное. По закону (ст. 238 Трудового кодекса РФ) работодатель не имеет права взыскивать упущенную выгоду с работника, можно взыскивать только прямой ущерб. Уже это служит основанием для отказа в иске. Поскольку в иске истцы формулируют именно упущенную выгоду, а не прямой ущерб.

Наша позиция в этом деле: мы не оспариваем сумму, мы оспариваем факт причинения ущерба. Будь там 3 млн или 3 рубля — не важно. Мы доказываем, что никакой сдачи площадей в аренду посторонней организации не было и быть не могло. У музея нет площадей, которые можно сдавать. Музей существует для научных целей и для экспозиций.

Я думаю, истцы оттягивают рассмотрение дела по существу из-за того, что у них нет доказательной базы. Судья уже несколько раз предлагала мировое соглашение. Представитель Росгидромета в коридоре суда в присутствии адвоката мне сказал: «Наши условия мирового соглашения такие: вы признаете иск, платите 1,2 млн рублей и пишете заявление об уходе». Я возразил: это — ультиматум, а не мировое соглашение.

— А что за претензии прокуратуры, о которых говорит Яковенко?

— Гангало (перед своим уходом в Минсельхоз) обратилась в прокуратуру, чтобы та проверила, исправлены ли музеем замечания, которые выявил Росгидромет в апреле 2014 года, а также выяснила, нет ли в моих действиях состава уголовного преступления. Прокуратура пришла с проверкой в сентябре 2015 года. На тот момент все замечания уже были исправлены. Компания «Викаар» не присутствовала здесь, мое участие ликвидировано, я — никто там. Я представил прокуратуре все документы, выписки ЕГРЮЛ и пр. Мне акт о результатах проверки так и не дали. Я и звонил, и писал, и ездил в прокуратуру.

А 16 сентября 2015 года прокуратура направила в Росгидромет ответ, где черным по белому написано, что компания «Викаар» зарегистрирована по прежнему адресу — в музее, Боярский по-прежнему занимается коммерческой деятельностью, но ущерб в виде упущенной выгоды указан уже не 1,2 млн рублей, а 1,6 миллиона.

Я позвонил в прокуратуру: откуда у вас это?! В ответ: «Это данные проверки». Данные проверки? А мне почему-то их не дали… У меня, напротив, есть документы, которые опровергают все, что вы пишете. «Викаара» здесь нет с ноября 2014 года. Я с апреля 2015 года не работаю в компании. По данным оценки, заказанной Росгидрометом, — ущерб 1,2 млн. Откуда взялся 1,6 млн? Ответ: «Мы добавили». Я рассмеялся: «А почему не убавили?» Ответ: «Все вопросы в ОБЭП! Мы передали им материалы». Я позвонил в ОБЭП. Мне сказали: «Если вы понадобитесь, мы вас вызовем». Это был октябрь 2015 года. С тех пор никто никуда меня не звал.

— Почему вообще изначально Росгидромет так уцепился за эту идею: раз церковь хочет — отдать ей здание, и точка? Почему столько лет настаивает на переезде? Обычно переезды никто не любит. А им какая радость от этого?

— Тут как раз собака и зарыта! Мотив просматривался с самого начала: действуя строго в рамках закона (здесь не подкопаешься), разыграть карту музея для получения финансирования из бюджета. Потому что по-другому Росгидромету дополнительные бюджетные деньги не получить. А кто не любит получать деньги из бюджета? Причем большие: Росгидромет испрашивает 500 млн рублей на бессмысленный переезд музея. Позиция музея при этом игнорируется. Это заставляет задуматься о целевом назначении средств. Конечно, всегда хочется верить в хорошее. Но объяснить чем-то другим такое рвение Росгидромета я не могу.

С 2012 года было — как минимум — четыре ситуации, когда при нормальном отношении учредителя можно было заморозить процесс с РПЦ. Но во всех четырех Росгидромет опережающими темпами рвался получить бюджетные деньги. Сегодняшнее руководство Росгидромета — эффективные менеджеры. Квадратные метры и круглые нули — их главные понятия. Но у них нет понимания того, что они владеют уникальным музеем, единственным таким в России.

— Теперь вас в музее не будет, значит, Росгидромет может в очередной раз предпринять попытку переезда?

— Надеюсь, коллеги музей в обиду не дадут. Опасаюсь, конечно, что Росгидромет может прислать своего человека. Назначить кого-нибудь из подведомственных структур в приказном порядке. Это не исключено.

— Что делать?

— Думаю, самый правильный путь — передать музей в Министерство культуры. Это решит все проблемы. Мы дважды предлагали администрации Петербурга взять музей на свой баланс, и губернатор Полтавченко вроде соглашался, но, когда замаячила на горизонте тень ледокола «Арктика», город отыграл назад. Поясню: по договоренности с Росатомом ледокол «Арктика» должен стать филиалом РГМАА в Кронштадте. Город испугался, решив, что если возьмет на себя музей, то и ледокол тоже придется содержать. А это еще 60—70 млн рублей в год, кроме 12 млн рублей ежегодно, которые нужны на музей.

— А есть шансы перейти в Министерство культуры?

— 13 декабря первый заместитель министра культуры Владимир Аристархов написал письмо в Росгидромет: «Министерство культуры выражает свою заинтересованность в сохранении музея. Просим рассмотреть возможность его передачи в наше ведение». 15 января первый заместитель главы Росгидромета Максим Яковенко прислал ответ. Суть: этот музей — уникальный, мы его очень ценим, российское правительство сейчас проявляет большой интерес к освоению Арктики, Росгидромет планирует развивать и реформировать музей, поэтому мы считаем передачу музея в Министерство культуры нецелесообразной…

— Оказывается, ценят! А с другой стороны, может, Росгидромет прав? На передаче здания, переезде можно хотя бы деньги заработать. А так кому сегодня нужен музей? «Непрофильный актив». И это отношение не только московских чиновников, это — настроение общества. Разве нет? Сколько лет музей сопротивляется, а петербуржцы даже ни разу не вышли на митинг в его защиту…

— То, что люди сейчас не выходят на митинги, не означает, что они за то, чтобы директоров увольняли, музеи изгоняли.

Главный показатель интереса к музею — посещаемость. Она растет из года в год на 5—6 тысяч человек, несмотря ни на какие кризисы. В 2005 году музей посетили 37 тысяч человек, в 2015-м — 78 тысяч (из них почти 40% — дети). У нас нет падения, у нас постоянный рост. Мы даже ввели понятие эффективности музея, которое рассчитали так: количество посетителей на квадратный метр выставочной площади. И обогнали даже Эрмитаж, потому что у нас получается 78 тысяч человек на 1000 квадратов экспозиционных площадей, а в Эрмитаже — три миллиона посетителей на три миллиона квадратных метров.

Но несколько лет назад, когда у нас действительно ситуация была аховая, когда уже было принято решение и к нам приезжали исполнители описывать имущество, здесь было такое столпотворение! Народ пришел. Нет, город дорожит музеем. Все прямые эфиры, все звонки сейчас — в поддержку музея, даже от верующих. Сюда люди приходят, переживают, спрашивают: «Вы будете работать? Только, ради бога, не переезжайте!..»

Сейчас идет война на бумаге — бумажная война, и я сам немного расхолаживаю народ. Убеждаю: не волнуйтесь, никуда мы не денемся… Но люди все равно не сидят спокойно, те же подписи собирают. Если бы я не чувствовал поддержку горожан, я бы не вел себя так уверенно.