Книга В.Г. Малахиевой-Мирович «Маятник жизни моей… Дневник русской женщины 1930–1954» — и памятник, и подвиг. В том числе — подвиг публикатора и составителя Натальи Громовой. 179 тетрадей дневников (сохраненных в семье скульптора Дмитрия Шаховского, крестника Варвары Григорьевны, и переданные Шаховскими в московский музей Цветаевой) были подготовлены, откомментированы и выпущены в свет «Редакцией Елены Шубиной» издательства АСТ в наши дни, мало располагающие к архивным трудам. В томе — 960 страниц.
В 2013-м в издательстве «Водолей» вышел 600-страничный том стихов Малахиевой-Мирович «Хризалида» (составитель — Т. Нешумова). При жизни стихи ее издавались однажды: невесомый томик с циклом «Монастырское» (1915) вышел невесомым тиражом в годы НЭПа. В РГБ им располагал только Музей книги. Столь разные составители, как Михаил Гаспаров и Евгений Евтушенко (объединенные, впрочем, абсолютным слухом на русский стих), щедро включали фрагменты «Монастырского» Малахиевой-Мирович в свои антологии. Интонация маленького цикла, лирического многоголосия женской обители, уникальна: так могли бы говорить и думать эпизодические персонажи «Соборян» Лескова или черницы с полотна Корина «Русь уходящая».
…Нет, монахиней она не была. А кем была? Варвара Малахиева-Мирович (1869–1954) писала, переводила, редактировала, заведовала отделом критики в почтенном журнале 1910-х «Русская мысль» (здесь ее преемником стал Валерий Брюсов). В юности мучительно сложные, весьма в духе Серебряного века, отношения связывали ее с философом Львом Шестовым. В зрелости одинокая Варвара Григорьевна оказалась причастна к воспитанию детей своих друзей, оказала духовное влияние на предельно разных людей, чьи имена вписаны в историю русской культуры. Среди них были автор «Розы мира» Даниил Андреев — и примадонна МХАТа Алла Тарасова.
В доме А.К. Тарасовой Варвара Григорьевна прожила свыше двух десятилетий. «Старик должен научиться жить в изоляторе, в 4-х стенах: терпения, смирения, прощения и любви», — записывает она в 1948-м. Очень непростая домашняя жизнь — одна из сквозных тем дневников. Но так же несомненно: «крыло» Тарасовой позволило автору дневников уцелеть, а самим записям — родиться на свет в те годы, когда люди круга Малахиевой-Мирович молчали и жгли бумаги.
…Междумногими талантами. Междулитературными профессиями. Между семьями друзей. Между рассказами усталой Аллы Константиновны о приеме в Кремле — и записями 1930 года:
«Не знаю, каким чудом выдали мне дополнительный паек. <…> Два часа стояния в давке, присутствия при истериках и препирательствах у стола с вожделенным штампом, дающим право на масло и сахар; два часа созерцания напряженных, страдальческих, взволнованных, злобных или убитых лиц увели меня от личной судьбы моей в какое-то глубокое, странное раздумье… И точно я слышала это как трагическую симфонию о скорби и унижении воплощенного состояния. <…>
Какое отчаяние было на лице одной бедно одетой женщины, которой протянули один пропуск — без спасительной книжки со штампом. Где она вот сейчас — спит или без конца рассказывает домашним о своей обиде. Завтра дети будут есть мороженый картофель без капли масла. Вместо чая — пить кипяток без сахара.
…Легенда или быль? Чумные суслики в Крыму. Чума в Ростове, черная оспа в Москве, кукурузные кочаны вместо хлеба на Кубани, стопроцентная смертность детей на Урале. …Люди пухнут от голода, миллионы украинцев нищенствуют, голодная смерть перестала быть замечательным явлением, вплелась в норму современности».
…Тени Льва Шестова, Михаила Гершензона, Елены Гуро, Ивана Москвина, Марины Цветаевой, Софьи Голлидэй, Владимира Фаворского, тени старцев Оптиной пустыни и жителей Сергиева Посада 1920-х, страдальческая тень Н.Д. Шаховской — матери многодетного ссыльного семейства в Малоярославце, тени москвичей в октябре 1941-го, тени летчиков и метростроевцев, тени мистиков и лишенцев плывут по страницам. «Вихрь сваливает храмы. …Может быть, пришло время нерукотворных храмов», — записывала Малахиева-Мирович в начале 1930-х. Храм ее дневников расписан фресками по канону: и лики мучеников, и огненные реки. Не все прописано до конца. Не все сохранилось. Но многолетний труд «в проходной комнате, за ширмой», между репетиторскими занятиями с детьми и надеждой подработать на радио, был подвижническим.
«Послушание наше — идти по крапиву…» — писала она в «Монастырском». Тут и реальные «зелены щи с желтком» — и почти угаданное ею будущее. Читатель дневников Малахиевой-Мирович наверняка потянется к ее стихам. Книга «Хризалида» разнолика и разнородна. Но вот — два десятка строк оттуда. С виртуозными перепадами ритма. С пророчеством о себе.
Варвара МАЛАХИЕВА-МИРОВИЧ
Из цикла «МОНАСТЫРСКОЕ»
В третьем годе Мучилась я, Пашенька, головой; Прямо скажу, что была я вроде Порченой какой. Голова болеть начинает — Сейчас мне лед, порошки, А я смеюсь, дрожу — поджидаю, Прилетят ли мои огоньки. День ли, ночь ли — вдруг зажигается Вокруг звезда за звездой, В хороводы, в узоры сплетаются, Жужжат, звенят, как пчелиный рой. Церковь над ними потом воссияет, Невидимые хоры поют — Не то меня хоронят, не то венчают, Не то живую на небо несут. И так я эту головную боль любила, Срывала лед, бросала порошки, Но матушка-сиделка усердно лечила — Так и пропали мои огоньки. [1915]
