Давным-давно, в далекой советской галактике, на сборах в лесах под Владимиром наш ротный на политзанятиях изложил основы правильных философских представлений об обществе. «Страх, — сказал он, — вот то единственное, что заставляет людей подчиняться. Не будет страха, не будет и общества». Кое в чем он был прав, а кое в чем неправ: в обществе как системе подчинения главным механизмом является страх, и это правда; но ведь не всякое общество должно сводиться к системе подчинения, т.е. к деспотической власти.

Если взять Европу и атлантический мир, а не восточные деспотии, то и древние греки, и древние римляне находили в системах правления место для свободы, пусть не для всех, не для рабов, а только для граждан. Но все же свобода существовала. Свобода лежала в основании Возрождения и нашла выражение в устройстве жизни итальянских городов-государств. Наконец, свобода стала главным лозунгом и главной движущей силой того, что историки называют Новым временем.

И французская, и американская революции объявили свободу для всех, равенство — в свободе. И это был следующий важнейший шаг в развитии идеи общества и в развитии самого общества, двигавшегося по трудному пути от несвободы к свободе, от систем подчинения, рабства, к системам свободы. Идеи идеями, но за свободу пришлось бороться и пролить немало крови. Ареной этой борьбы в двадцатом веке стал весь мир. И борьба еще далеко не закончилась. Наивно было бы думать, что какие-то страны являются примерами свободы, а какие-то — примерами рабства. Борьба против рабства в его современных формах происходит во всех странах: и на Западе, и на Востоке, и на Севере, и на Юге.

Самое важное: на чьей ты стороне в этой глобальной борьбе — на стороне рабства или на стороне свободы?

Например, власть может встать на сторону рабства и, пользуясь системой подчинения, опустить общество до такой степени, что оно начинает восторженно кричать: «Да здравствует рабство!» Разве не это происходит на наших глазах? Преданный раб — историческое клише. Восставший раб, бунтующий раб — такие же знакомые образы. И что происходит дальше с бунтующими рабами, мы тоже хорошо знаем. Их нещадно подавляют и уничтожают. Вся их свобода — свобода людей, идущих на смерть, и продолжается эта свобода ровно столько времени, сколько нужно для того, чтобы человек умер. Часто в мучениях.

Вот говорят: свобода есть всегда. Имеется в виду, что человек, если он с чем-то не согласен, всегда может совершить самоубийство. И поэтому он свободен. Или он может навсегда уехать из страны: он свободен, совершая гражданское самоубийство. Или он может устроить себе внутреннюю эмиграцию, придумав что-то наподобие внутренней свободы, о которой говорили ранние христиане да и все другие религии.

Как же, наверное, власть нравится самой себе, как она наслаждается самим процессом властвования, способностью делать с людьми все, что угодно, обладая орудиями подчинения и подавления! Какой кайф они ловят от одной мысли: нам все позволено, а вы — говно. Потому что вам на самом деле страшно. Ей, власти, тоже страшно, но у нее в руках дубинка, а у вас нет ничего. Будете бунтовать — унизят, раздавят, растопчут.

Власть может сколько угодно говорить о том, что свобода лучше несвободы (правда, хуже колбасы) и т.п. Все это не что иное, как самоописание, и относится только к ней самой. Наше общество во многом — общество хитрых рабов, думающих, что если им удается обмануть государство и существовать как бы независимо, то они уже не рабы, а свободные люди. В системе подчинения, выстроенной властью, они представляют собой важный элемент: раб думает, что обманул хозяина и свободен, а хозяин думает, что обманул раба, позволив ему считать себя свободным. И должно пройти еще много времени, прежде чем раб осознает себя рабом. А после этого пройдет все этапы идейного взросления: от бунтов до низовой самоорганизации как пути освобождения. Или вы знаете какой-то другой путь?