Много лет назад, когда НТВ уже поделилось на старое и новое, но отношения между теми, кто ушел, и теми, кто остался, еще не скатились в бездну нерукопожатности, мы курили на останкинской остановке с моим другом журналистом Павлом Лобковым. Тем летним вечером к «Останкино» съезжалась разнообразная строительная техника, обещая телецентру архитектурные перемены.

«Интересно, что будут строить?» — спросила я.

«События развиваются таким образом, — очень серьезно ответил Паша, — что построят либо КПП, либо КПЗ».

Через полгода «Останкино» окружили плотным железным забором. Еще через год по периметру, прямо в забор, встроились дополнительные КПП с турникетами, рамками и новыми милиционерами. Еще через пару лет количество КПП удвоилось. А в конце 2015 года забор вокруг телецентра увенчала колючая проволока. Я позвонила Паше — никто из нас давно уже не бывает в «Останкино» ни по работе, ни из праздного интереса. Мы, вспомнив старый разговор, невесело посмеялись.

Из-за свежезаплетенной останкинской колючки кто-то из новых журналистов бодро рапортовал прямо в телевизор о том, что рождественские ярмарки в Европе с треском провалились, и у людей в этой самой Европе нет никакого новогоднего настроения. А в следующем сюжете кто-то другой докладывал о том, что у людей в России новогоднее настроение как раз есть. Словом, приближались новогодние праздники.

В Петербурге, где я живу, об их наступлении (если не смотреть в телевизор) можно было узнать в основном из афиш новогодних концертов. Праздничных гирлянд хватило на Невский и прилегающие к нему 250 метров Фонтанки, площадь Искусств и парадный въезд в город Пулково, ну и на крупных набережных, так, по мелочи.

В Москве, где я часто бываю, новогоднее настроение настаивало на своем существовании: намертво замотанные гирляндами стволы и даже кроны деревьев, более чем празднично украшенные рождественские домики, входы в торговые центры и, наконец, само небо, еще не достав до звезд, уже уверенно сверкало новогодними огнями.

По центральному универмагу главного города страны прогуливались, ничего, впрочем, не покупая, люди. Веселые советские песни, льющиеся из колонок, создавали им новогоднее настроение. Люди тихо говорили о доходах и расходах, о грядущих перспективах и с опаской поглядывали на цены и как никогда тщательно планировали праздничный стол. Но новогодние песни из динамиков звучали громко, обнадеживающе и, вопреки всему, создавали новогоднее настроение.

Из-за колючей останкинской проволоки в телевизор бесперебойно поступали сюжеты о повышающемся настроении граждан. Рассказывали даже, что закрытие Красной площади для массовых гуляний тоже подняло праздничное настроение. Разумеется, сюжет был о тех, кому, по замыслу организаторов «Голубого огонька», достались пропуска на Красную площадь. Люди оказались сплошь достойные: многодетные матери, передовики производства, ветераны труда.

Внутри и снаружи телесюжетов все, конечно, понимали, что вход на Красную площадь ограничили из-за вопросов безопасности: за минувший год Россия много с кем поссорилась, и эти «много кто» в праздничные дни угрожали испортить настроение не только жителям нашей страны. Предупреждения о террористической угрозе получили и в Вене, и в Париже, и в Берлине, и много где еще. Но до «музыкальной паузы» додумались только в российской столице.

Я вот думаю: скажи власти правду о том, что страшновато и что, черт его знает, а вдруг мы не справимся, кто бы их осудил? Но требовать правды от российских чиновников как-то даже неловко.

Не потому ли президента, который в новогоднюю ночь традиционно обращался к народу с Красной площади, заподозрили в том, что стоит он на подставном фоне, а пар изо рта у него пририсованный? И вместо того, чтобы вслушиваться в слова президента, сидящие за новогодними столами считали снежинки на его плечах. Впрочем, говорил он не о том, что могли бы ожидать от него люди: они, наверное, хотели бы знать, что будет дальше, как жить, на что надеяться. Но президент, стоящий на всамделишнем фоне, старался не испортить приподнятое телевидением новогоднее настроение. Когда он закончил, с оцепленной Красной площади в телевизоры полился «Голубой огонек». Вот тут настроение, по идее, должно было подняться до самого высокого праздничного уровня.

Тех, у кого радоваться по плану не получилось, пожурил спустя неделю патриарх Кирилл. Дескать, горевать о материальных потерях не богоугодно и портит настроение.

Если бы патриарх сказал правду о том, что людям живется тяжело и он, патриарх, им очень сочувствует, кто бы его осудил? Но как трудно дается правда чиновникам, мы говорили абзацем выше.

Трудно, конечно, представить себе всех россиян вместе и оценить уровень их новогоднего настроения. Предположу лишь, что от неискренних призывов никакое настроение не улучшается. А от череды постоянных обманов становится еще грустнее.

«Бодры надо говорить бодрее», — завещал герой одного хорошего фильма о фальши искусственно приподнятого настроения.

Удивительным образом в праздники на глаза попалась строчка из блокадных дневников Ольги Берггольц. Не дай бог других совпадений, но какая точная по ощущению нынешнего времени мысль: «Я видела, как растет пропасть между народом и государством, как все дальше и дальше расходятся две жизни: настоящая и официальная».

Вопрос в том, когда народ намекнет государству, что рапортам о своем повышающемся настроении он не верит. И как-нибудь, в двух-трех словах, объяснит, чем он дышит и что чувствует на самом деле.