Так вот, Родина, и платишься За последних десять лет: Если вдруг чего-то хватишься, Ничего уже и нет.
Ни центрального события, Ни запомнившихся фраз, Ни открытья, ни закрытия Не наметилось у нас.
Чем мы слякоть эту вылечим, Где возьмем благой пример? Между адом и чистилищем Все висит, как ДНР.
Телик смотрят не без робости, У иных жим-жим очко, Оттого повсюду обыски — Ищут то, не знаю что.
Что ж, помучайся, стыдобушка. В ком-нибудь поселишь дрожь — Но, увы, во время обыска Смысла жизни не найдешь.
Пережили год словесности, Но прости меня, старик, — Из поюзанной советскости Вся словесность состоит.
Я и сам самоповторами Промышляю, как и все, — Видишь, этими, которыми, На последней полосе.
Да и где набраться нового, Проживая эпилог? Сделать золото из олова Трисмегист — и тот не мог.
Все, кислы умом и рожами, Тонут в луже грязевой: До того успешно дожили, Что и снега нет зимой.
А ударь тридцатиградусный По мольбам иных чудил — Кто ходил бы сильно радостный? Ты бы, может быть, ходил?
А представь, что мы накликали Этот ужас ледяной, С потрясеньями великими И всемирною войной?
А представь, что черным силищам, Тени Унгерна под стать, Между адом и чистилищем Надоело зависать?
Разгуляться бы в геенне им — Нет сигнала от властей. Вот и тешимся гниением Без особых новостей.
И хочу закончить празднично Зарифмованный пустяк — Пожелать свободы разве что? Но она ж не просто так.
Ведь она не посылается В дурно пахнущий уют. Ведь она не поселяется Там, где медленно гниют.
Вот тогда, даю вам слово я, И настанет Новый год, И придет чего-то новое.
Но возможно, не придет.
