Двенадцать лет назад в поселок Восход (рядом с Новосибирском) пришла смерть. Наметилось строительство крематория, первого в области и первого частного во всей России. Народ вышел протестовать. Включали советские песни, кричали в громкоговоритель. Возмущались про экологию. Директор намечавшегося крематория ответил на это только: «У нас выбросов — меньше, чем от одного автомобиля». Ну и все.

Крематорий построили.

Теперь в крематории работают пятнадцать процентов жителей Восхода. И те, кто протестовал, — тоже. К поселку наконец проложили хорошую дорогу, протянули два километра газа, наладили водоснабжение. В парке вокруг крематория гуляют мамы с колясками.

Крематорий — кричаще-оранжевый, а на куполе — двухметровый ангел. Стены колумбария разбиты на квадраты, как сканворды, и тоже в оранжевом цвете. Грандиозно и просторно: перед крематорием, по левую руку, сидит на постаменте Будда. По правую — пасутся динозавры (это детская площадка; директор считает: детей обязательно надо приводить на прощание). Здесь же – БТР и сфинкс — экспонаты стихийного музея под открытым небом, все, что ассоциируется у людей со смертью. Недавно привезли еще вагон-теплушку — это теперь мемориал репрессированным в 1937 году. Добывали его с приключениями: узнали, что есть такой вагон на территории завода «Сельмаш», устроили туда ночную вылазку с местными диггерами. Потом долго договаривались с хозяином — он собирался сдать вагон в распил. Но выкупили.

В парке крематория живет нечесаный верблюд Фараон, которого посетители подкармливают булочками.

Директору и создателю первого в России частного крематория Сергею Якушину сейчас 62 года. В советское время он работал школьным учителем, переводчиком в «Интуристе», собкором агентства печати, инструктором в идеологическом отделе обкома партии; писал диссертацию по методологическим основам пропаганды. А в 1989 году создал свое детище — выставочное общество «Сибирская ярмарка». Он был тогда на волне — создатель крупнейшего в Сибири маркетингового пространства, привлекающего в город бизнес.

…В большом зале крематория плитка пола — шахматная доска, расставлены светящиеся фиолетовым шары. Фарфоровые девушки под вуалями поют романсы на стихи Лермонтова и Ахматовой. Родительская суббота, раннее утро. Якушин в белой рубашке, поверх бархатная жилетка. Неизменная выправка. И седая, внушающая спокойствие борода.

Во время концерта к нему подходит бабушка.

— Я вам хочу кое-что подарить, — а в руке сжимает пачку глицина (от неврозов, стрессов и головы). — Нам, пожилым, очень полезно, — говорит. – Я хожу на все ваши концерты.

Якушину приятно. Некоторые родственники продолжают ходить в крематорий на разные мероприятия и после похорон. Он говорит:

— Когда наступает горе, нам советуют только — ну попейте валерьянку. Вы знаете, три месяца — это нормальный период горя, а шесть — о-о-о-о, это уже нельзя, идите к психотерапевту. А горе срывает все одежки. Люди швыряют докуметы в лицо, матерятся, бьются в истерике. К нам люди и спустя полгода приходят, держат покойника рядом с собой. А это неправильно. Облегчить состояние человека в горе — это не наша работа, но мы ее делаем.

К Якушину как-то приехал поступать церемониймейстером парень из Омска, окончил театральный. Якушин ему поставил условие: будет улыбаться во время церемонии — принят.

— Почему я так сказал, я до сих пор не знаю. Покойник — сорокалетний мужчина, жена в полном рыдании, очень трагичная обстановка. Он, как удав, смотрит на жену, она на него. А у нас, в нашей речи есть слова: «Вспомним с благодарностью совместные годы…» — и он говорит это с улыбкой. Я смотрю — у нее слезы перестают течь, гроб перед ней, а она улыбается. Понимаете, это и есть благодарная память.

Первый раз Якушин увидел прощание в 1978 году. Отец умер от рака. Церемонию пришел вести актер:

— Как будем прощаться — под гимн СССР или марш Шопена?

Он заранее расспросил про отца и на прощании продекламировал: «И пуля его не брала, и трижды на него приходила похоронка — мама их рвала!» Якушин восхищается:

— У меня был шок, такая честь — под гимн СССР все начали обниматься.

Музыка

Под похоронный марш Шопена проводили больше миллиарда людей на планете, но в новосибирском крематории выходят за границы привычного.

— Говорю церемониймейстеру: «Скажи: сейчас прозвучит любимая песня усопшего». Я рисковал, но решил это сделать: вместо минуты молчания поставить «Как упоительны в России вечера». Родственники в конце церемонии подходят: «Скажите, а вы откуда знали?» Ниоткуда. Разве ее кто-то может не любить?

Провожали одного строителя, приехал весь цвет новосибирской стройки. Попрощались с ним, уже на свои темы профессиональные перешли. А потом зазвучала песня «Знаешь, как хочется жить». И мужики заплакали.

По крупицам Сергей Якушин выстраивает систему противостояния горю.

Свои эксперименты Якушин называет «расширением эмоционального поля, связанного со смертью». Оно может быть не только рвущее душу, но и щемящее, светлое — оно имеет разную палитру.

В крематории не боятся петь и устраивать концерты. Всех приглашенных артистов предупреждают: понимаете, что о вас напишут, когда узнают? Но некоторые приходят сами. Вот брат Егора Летова, музыкант Сергей Летов, попросил провести саксофонный вечер памяти именно здесь.

— Меня же долбали СМИ, что я устраиваю концерты и пляски на костях. «Некрофил Якушин», что только ни писали. А я шел своим путем — я буду это делать, это людям нужно. Я люблю на антикварных рынках копаться — и нашел в продаже десятитомную историю русской музыки. 1834 год, концерт польской пианистки на Новодевичьем кладбище. Ее уговорили поиграть на Пасху, был концерт по сбору средств для инвалидов войны 1812 года. Жирная точка! Я ничего не придумал, я всего лишь продолжатель.

Якушин набил руку на концертах еще во времена «Сибирской ярмарки», когда организовывал концерты «Тату», HI-FI и Долиной. И надо сказать, поминальные концерты устраивать ему нравится больше.

День памяти всех усопших новосибирцев пару лет назад собрал три с половиной тысячи зрителей.

— Дождались темноты, чтобы уйти на фейерверк с лазерным шоу: наши символы — крест, ангел, голубь. Я попросил белый фейерверк — души наших усопших, как звездочки, высыпались. Ко мне приехали на следующий день: «Поздравляем, вы победили президента». Погодите, я с ним не соревновался. Оказалось, за два дня до нашего концерта на набережной Оби был концерт против наркотиков, бесплатный, при поддержке президента. Туда две тысячи всего собрали.

Команда

На работу сюда набирают исключительно с улицы. Берут, не оборачиваясь на прошлое, — брали и тех, кто сидел. Была волна наркоманов, сунувшихся работать в крематорий. За ними начали следить, когда все стало очевидным — уволили. Постепенно все они вернулись. Кремировали их бесплатно, как своих.

Актрисы, поющие романсы на вечерах памяти, — идеологические оппоненты Якушина, так он сам говорит. Они склонны быть в трауре, а переживать работникам крематория запрещено. Якушин грозится выгнать за «непрофессиональный подход», но по-прежнему держит этих красивых, завораживающих певиц.

Плохих людей выталкивает отсюда — не покойников они боятся, боятся честности и кристальной чистоты, которая здесь нужна. Пришел парень из кремлевского полка — мускулы, широкие плечи, взяли с прицелом, что будет работать в бригаде VIP-похорон. Через полгода его было не узнать: выросло брюхо, весь как-то обмяк. Для Якушина в этом нет никакой загадки: в десяти метрах от процессии парень, бывало, облокотится на крышку гроба, курит и травит анекдоты.

— А души усопших следят, как мы обслуживаем клиента, как взаимодействуем с их любимыми родственниками.

Поэтому еще один ключевой принцип — не брать лишнего. Сотрудников, которые однажды взяли «благодарность» за то, что вынесли бабушку из квартиры, тут же уволили. На территории крематория Якушин открыл круглосуточный супермаркет, где, как в обычном магазине, можно в тележку набрать «сопутствующие товары». Потому что часто у близких усопшего нет воли противостоять тому, что им навязывают агенты. А все это, навязанное, по сути, никому не нужно.

К таким хрупким вещам, как человеческие чувства, Сергей Якушин подходит с коммерческим хладнокровием (отзвуки «Сибирской ярмарки»), при этом не обижая клиента. Кремация стала услугой, как и любая другая, тут не зазорно просить сделать-как-я-хочу. Перед открытием крематория Якушин проводил опрос: 87 процентов жителей Новосибирска в общем-то были согласны на кремацию. Но это в теории. Настоящий прорыв в культурном сознании — это подписание прижизненного договора. Якушин подписал такой со своей собственной фирмой.

— Внуки знают, где мой гроб должен стоять, какой, какая музыка должна звучать.

А звучать должна мелодия из мюзикла Chess. Русский мотив — решающий матч между чемпионом СССР и чемпионом мира.

— Скандинавы, двое из АББА, ухватили русскую душу как никто. Удивительно русская мелодия. И мы ее часто ставим в минуту молчания.

Якушин — живой оксюморон. Кристально чистый плут.

Мода

Слева от яркого пятна крематория — два одноэтажных помещения Музея мировой погребальной культуры (в народе его называют «Музей смерти»). При входе продаются леденцы с черепушками, завезли свежие домашние пряники. Экспозиция — история погребения разных времен. Копии гробов — Сталина, Ленина, Высоцкого, Алексия II, принцессы Дианы и примеры современных — даже китчевых. Вот гроб — бутылка «Столичной» авторства гробовщика из Ганы. Коллекция пышных траурных платьев — по старинным гравюрам их шили портные Пугачевой, некоторые стоят больше миллиона рублей. На витринах — траур в миниатюре, скорбящие Барби. В музее смерти дважды проводилась «ночь музеев»: тогда даже можно было лечь в гроб и испытать работу сингуматора (ритуального лифта). Здесь говорят о моде в веках, в крематории Якушин тоже говорит о моде, но современной.

— В обществе потребления гламур в фаворе. Гроб — гламурный, одежды — гламурные, вечерний макияж у усопшей. А что поделаешь? Смерть — зеркало общества, — Сергей Якушин заводит меня в комнату подготовки тела. На столе — косметический набор, помады разных оттенков.

— Иногда приносят красную помаду или фиолетовую, и чтобы обязательно были тени такие. Три цвета над глазами — а глаза-то при жизни открыты! «Нет, мажьте, она любила. Румяна обязательно». — «Но она усопшая!» — «Нет, румяна!»

Якушин почитает ритуалы. Через них, он считает, боль выходит. Предложил довозить гроб до печи — и чтобы все близкие следовали за ним. Повесил в коридоре картины низко: люди в своем безмолвном шествии не поднимают головы.

— Они погружаются в состояние задумчивости. О чем думают — не знаю, но это важная минута. Идет колоссальная мировоззренческая работа, когда они идут за гробом.

В Польше купили катафалк. Теперь можно провезти гроб перед прощанием по парку под музыку, это очень популярно. Церемонию прощания можно посмотреть онлайн — это для тех, кто живет в другом городе или стоит в пробке. Но и это не предел, Якушин мечтает о подземных колумбариях (на несколько десятков этажей вглубь), как в Париже, Дели, Нью-Йорке, Токио, Мехико. Кругом информационные доски, нажал кнопку — фильм о человеке, книга, которую он написал.

Установка в обществе — как отрыжка советских времен, говорит он. При Сталине и Брежневе пугали смертью, хоронили миллионы с помощью бульдозеров и экскаваторов — это у них было промышленное индустриальное захоронение. Так было легче управлять людьми.

— В каждую семью смерть приходила неестественно рано, людей настраивали, чтобы они абстрагировались: так и надо. У людей сформировалась привычка — не думать о смерти, словно они собираются жить вечно. Все забыли, что последний день человека на земле — последнее торжество. Почему все стремятся быстрее закопать? — недоумевает Якушин.

Церковь

Перед премьерой нашумевшего новосибирского «Тангейзера» Сергей Якушин встречался с режиссером оперы Тимофеем Кулябиным. Со всей своей харизмой, с сибирским размахом, он выговаривал режиссеру:

— Если ставить пьесу, то не о душе в ней говорить. Пьесы о душе — пагубный путь, тупиковый. Вы придете к тому же, к чему приходит церковь, — к исходу паствы. Побудут с вами и отвернутся. Этот разговор нельзя навязывать, к нему человек сам должен прийти.

Но когда перед Театром оперы и балета собрались митинговать так называемые верующие, Якушин вскипел:

— Они апологеты пустоты, безответственной риторики, прикрытой христианской лексикой.

Когда Якушин начинал крематорий, он, впрочем, тоже хотел с церковью быть поближе. На территории крематория построил даже монастырь по благословению владыки. Но туда не смогли набрать монахов. Сейчас на месте монастыря — учебный центр для похоронщиков из других регионов. Разбили перегородки келий, устроили учебные классы.

— Я приходил в церковь — там бьют челом, трясутся, плачут, у них какие-то просветления. На меня никто никогда не снизошел. Я был, и во всех своих грехах признавался. Для себя решил, что я недостоин. И я перестал заморачиваться, стал спокойнее. Если я крещеный, значит, так меня ведут. Я же ничего против церкви не делаю, наоборот, всячески помогаю — несколько часовен построил, до сих пор сопровождаю женский монастырь, крестов в городе несколько стоит светящихся, библиотеку духовной литературы создал. Я не рядовой прихожанин, я сотрудничаю с церковью.

Действительно, сотрудничает. Хотя отпевают в его крематории, к слову, больше, чем во всех новосибирских храмах вместе взятых. Даже владыка Тихон приезжал по этой проблеме.

— Потому что, владыка, мы эффективно продаем вашу услугу, — ответил ему Якушин.

— Какая это услуга? — удивился владыка. — Это обряд!

— Вот мы и продаем ваш обряд.

И это тоже работа — убедить, что отпевание нужно. Менеджер закончил принимать заказ, не поднимая глаз, спрашивает: «Бабушка была верующей?» — «Нет». — «Бабушка была крещеной?» — «Да». — «Хорошо, заказываем священника».

— Мы говорим — зарегистрирована на небесах, значит, нужно и отпеть. Лучше перебдеть, чем недобдеть. Люди же не знают, что там, — говорит Якушин и указывает пальцем куда-то вверх.

Хоспис

В 43 года у Якушина обнаружили рак. Тогда говорили, что осталось три месяца.

— Ну там плакал тихонечко в подушку по ночам. Приходил к главному онкологу города: «У меня совещание, очень спешу». — «Какое совещание, вам надо завещание писать!»

Была определена терминальная стадия. Якушин продолжал работать. Повез похоронщиков на международную выставку — и на ней впервые в жизни узнал, что такое хоспис. Сразу загорелся идеей: «Кому-то смогу помочь и сам умру в этом хосписе».

Нашел в интернете московский хоспис и поехал на разведку. Познакомился с Верой Миллионщиковой. Потом — в Хельсинки, Кельн, в Англию, где зарождалось хосписное движение.

Был в хосписе в питерской Лахте. Зашел в одну палату. Много женщин. Одна спрыгнула, открыла тумбочку, накрасила губы. Пока разговаривал с врачом, она уже надела бусы. И просит: сфотографируйте меня, пожалуйста.

— Фотографирую ее, она так смотрит на меня: «А вы успеете?» Я не понимаю. И тут меня молния пробивает. Конечно! Я сегодня вылетаю в Москву, сразу же сдам пленку, отправлю оттуда. Успел. Она посмотрела и в этот день умерла. Счастливой.

Тогда он твердо понял: хоспис нужен. Позвал руководить одноклассницу, которая тогда уже работала в больнице, набрали медсестер. Это был шаг к выездной службе: закупили машины, стали давать в прокат матрасы, ходунки, кресла.

Но хотелось отделение постоянного пребывания. В то время было много пустующих отделений в больницах, можно было договориться снять где-то.

— Начальник горздрава очень хотел помочь, возил меня по больницам. Но это было коммерческое время, когда врачи стали ощущать, что они могут зарабатывать. Посидим, водку попьем, я им расскажу, что такое хоспис. Говорю: вам это выгодно, анализы же будем сдавать у вас, рентген, УЗИ. Месяц жду ответа: вы знаете, мы сами попробуем. Но в четырех отделениях у них так ничего и не получилось.

Недалеко от крематория простаивают четыре трехэтажных коттеджа. Якушин заказал проект под них — с большим длинным коридором, лифтами, прачечной, пищеблоком в отдельных корпусах. Выход на природу — березы и вид на обрыв.

— Красиво, как Вера Миллионщикова показывала в Первом московском, — говорит он. — Я ходил к депутатам, я не просил денег, просто просил помочь. Но все хотят иметь прибыль — или им сразу становится неинтересно.

Разрешение на открытие хосписа чиновники так и не дали.

— Это для меня упущенная возможность — и для других. Потому что у меня был бы шикарный хоспис. Я бы не жалел денег.

Выездную службу он «подарил» своей однокашнице Светлане Кузьминой, у которой списывал математику в школе. Рассказывает: два года выездная служба обслуживала его маму, круглые сутки. И добавляет: я им, естественно, платил.

…Когда у Якушина все обломалось с хосписом, он выкрал стеклышки с гистологией и результаты всех своих исследований у лечащего врача, полетел с ними в клинику во Франкфурте. Это была последняя надежда.

Там врач, глянув на бумаги, открестился:

— У вас такой вид рака, что бесполезно какие-либо мероприятия проводить и лечить.

Что-то полистал, отправил на анализы для очистки совести.

Якушин поднимался по трапу самолета — звонок.

«Самолет взлетает — у меня текут слезы. На меня бросается стюардесса: вам плохо? Нет, мне хорошо».

Путь. В фотографиях Анны Артемьевой