Фото автора

Вхожу в свой номер, ставлю сумку, а тут — сирена. Вой с улицы нарастает волнообразно, низкие ноты, не спутаешь ни со «Скорой», ни с полицией, ни со звуком сработавшей сигнализации на стоянке под окном. Сюда бы голос за кадром: «Граждане, воздушная тревога! Воздушная тревога!» — и полное попадание в «кино и немцы».

На этаже хлопают двери. У людей, которые пережили обстрелы, реакция нормальная. Это я торможу.

В прифронтовом Артёмовске презентовали систему экстренного оповещения населения. Перемирие, конечно, в разгаре. Но лучше быть начеку.

Белые халаты

Познакомилась с ним в конце января 2015-го, вечером, на ступеньках приемного покоя центральной районной больницы. Военврач, полковник в отставке Игорь Петрович Илькив, спустился в просвете между операциями покурить и отдать распоряжения. В ЦРБ срочно эвакуировали пациентов и персонал больницы соседнего городка Светлодарска: рядом со зданием ударил «Град». В Светлодарск прежде возили раненых из Дебальцева. Теперь нагрузка целиком легла на Артёмовск.

Илькив буркнул: «Никаких фото!» — подтвердил, что он — командир и «дохтур», а медицинская рота в Национальной гвардии Украины появилась недавно, поскольку в структуре не была предусмотрена, пришлось пробивать «наверху». Разумеется, в роте только добровольцы, вон там — взмах в темноту — база, госпиталь в процессе обустройства, где можно поискать еще собеседников, а вообще журналистам лучше не болтаться в такую пору и в такой обстановке.

Машин не хватает, солярки не хватает, медикаментов, рук, инструментов, перевязочного материала, цензурной лексики не хватает. Киев дает понять, что надо терпеть и держаться. По ночам в городе трещат автоматные очереди.

До так называемого выхода украинских военных из дебальцевского «котла» оставалось совсем немного. Медрота успела развернуться. Илькив, прошедший Афган, Сирию и другие «горячие точки», точно, в отличие от генштаба, определил время и место, где надо оказаться с помощью. Но масштаба драмы предугадать не мог.

После «котла»

Олег Войцеховский. Фото автора

— Ноль три? — интересуется рация на столе. (Цифры изменены. — О. М.)

— Семь шесть, — звучит сквозь потрескивание.

— Семь шесть, семь шесть, семь шесть, — подтверждают на разные голоса.

Олег слушает и переводит мне очередную перекличку ВОПов, взводных опорных пунктов:

— «Как дела?» — «Все в порядке».

По сигналу же «Тревога» должны сразу выехать группа поддержки и машина «скорой». За ротой, чтобы не вдаваться в детали, закреплены десятки ВОПов в секторах «С» и «А», на второй и третьей линии обороны. Это много. Но навыки парамедиков давно приобрели все, вне зависимости от основной специальности. Перевязка, жгут, тампонирование на конечностях. Обстрелы позиций, как правило, случаются ночью.

Пока дежурство спокойное. Пьем чай, обсуждаем новости. Олег Войцеховский — заместитель командира по работе с личным составом, инженер из Львова, убежденный националист, «двадцать лет в общественном секторе, ветеран уличной политики», лейтенант. Сергей Ильчук — зампотех, кадровый военный, родом из Винницкой области, годится для собирательного образа украинца: остроумие, добродушие, повадки «всё в дом». Александр Лавренко — старшина, но вообще-то преподаватель ДЮСШ, работал школьным военруком, еще в анамнезе должность начальника воспитательной части городской тюрьмы. Поэтому Саша лучше остальных знает обстановку в Артёмовске и на оккупированных территориях. Войцеховский, Ильчук и Лавренко держатся вместе с первых дней.

Примерно в таких же пропорциях, равных долях — западная часть Украины, центральная часть и Донбасс, — сложилась и Первая медицинская рота имени Николая Пирогова, основоположника военно-полевой хирургии. Никто специально кадры с политическим подтекстом не подбирал. Сама жизнь устроила, что друг без друга не обойтись. С весны добровольческие батальоны, а также медики служат в системе МВД, в качестве мобилизованных.

— Только не в Артёмовске, а в Бахмуте, — поправляет Олег Войцеховский. Он заметно гордится событием и даже находит в архитектуре Бахмута черты Львова: конечно, соскучился за год разлуки.

Рассказывает: депутаты горсовета уже проголосовали за возвращение исторического названия. Больше того, недавно сняли с постаментов, без намека на протесты со стороны жителей, памятники Ленину и большевику, товарищу Артёму: только штырьки торчат. Правда, Артём придавил гранитным кулаком кабину тягача, на прощание.

Внутри ротный госпиталь, некогда ведомственная поликлиника железнодорожников, одновременно похож на районный Дом культуры в период выставки детских рисунков, на Музей боевой славы и на гостиницу для военных с оружейной комнатой и стопками бронежилетов. Есть ничейные «броники», со времен Дебальцева, с пятнами крови…

Здесь живут и те, кто лечит, и те, кто лечится. Больницей не пахнет, пафосом — тем более. Задник сцены актового зала увешан флагами: государственным, самообороны Майдана (многие пришли в Нацгвардию прямо из революционных палаток) и штандартом роты имени Пирогова. Рядом, на креслах, сушатся подштанники с нательными рубахами: в зале лучше всего греют батареи.

У входа в штабную комнату — стол со стопками книг, по большей части школьная программа по литературе. На стене — репродукция картины Перова «Приезд гувернантки в купеческий дом». Символизирует, исходя из подписей, проведение «Петровичем», то есть полковником Илькивым, и «знатью» роты кастинга среди кандидаток в медицинские сестры.

Настю, крепенькую белокурую девочку лет 18, третьекурсницу медучилища, которую я перехватила до дежурства, приняли без конкурса. Настя родом из Дебальцева. В феврале помогала поднимать на руках, без лифта, в операционную, на четвертый этаж, раненых бойцов. Делала уколы, ставила капельницы. Родители остались «под сепаратистами». Ничего вспоминать девушка не хочет.

И Олег предпочел бы забыть, и Сергей, и Александр. Как шли КамАЗы, и везли, везли, везли… Точного числа погибших и пропавших без вести никто не знает до сих пор.

— Сил нет, присел чуть-чуть, гражданский врач толкает: быстрей! Парень на носилках, в полубессознательном состоянии. На пальце — кольцо с гранатой, уже и усики разогнуты, только бы не плен. Я такой: «Страхуй, чтоб локтем не дернул…» Аккуратно снимаю, поворачиваюсь, а врача и близко нет.

— Последний, кого вытягивали, ботинок свой не выпускает. Весь в крови, тут жгут, там жгут, противошоковое вкололи. «Брось берцы, новые дадут!» — «Не могу бросить, там моя стопа, пусть пришьют», — шепотом.

— Здесь, на полу, на спальниках, на одеялах, ровно 234 человека поместилось. Спать не могут, сидят, раскачиваются: «А где тот? А тот? Убиты? Пропали без вести?» Ходишь между ними и успокаиваешь. Все контуженные, с баротравмами, это когда взрывной волной ударило. Потом «вертушки» пошли, садились прямо на поле стадиона, самых тяжелых забирали в Харьков. И автобусами тоже.

Первая рота и собственные безвозвратные потери понесла. Если применить статистику, то почти 10% личного состава потеряла — четверых человек. Весной, даст Бог, на «передке» все будет без обострений, и медрота переформатируется в реабилитационный центр. Такой план «Б» полковника Илькива.

После Дебальцева, а особенно после резкого обращения Войцеховского к президенту Порошенко в эфире президентского же «5 канала», от государства дали почти столько машин и остального добра, сколько просили. Волонтеры добавили сверху еще больше.

— Ехали на блокпосты — лекарства и продукты мешками везли!

За окном вдруг раздается глухой стук и, похоже, крик.

— О, «буханка» с аватарами гупает. Опять к нам тащат, а не в комендатуру…

Смотрю вопросительно.

— Издержки перемирия. Сейчас 90% потерь и ранений — небоевые. Пьют.

За что боролись

— Негде другие кадры взять! — говорит Войцеховский. — Никто из нас не святой. В лучшем случае, борьба идет между профессионализмом и мотивацией.

Ильчук для разрядки рассказывает, почему трассу Горловка—Артёмовск, разделенную блокпостами, назвали с недавних пор «Дорогой жизни». Копирует даму из Горловки, которая грузит в магазине полную тележку продуктов и с придыханием интересуется: «Вас бендеровцы пока не замучили? А в ДНР хорошо! Только страшно. И страшно дорого… Все на рубли».

— Отношения сторон постепенно переходят в фазу охлаждения и кристаллизации, — констатирует Олег. — Назовите хоть один аргумент, кому нужно наступление? Российской спецуре и регулярам, которых прислали контролировать алкашей, наркоманов и прочих антисоциальных элементов, что остались в ополчении на заработках? Любой намек на неправильные действия России в Украине приведет к закручиванию гаек. Москве сказали: будете дергаться, только сильнее придавим санкциями. России еще Дебальцево не простили. Поэтому представить вооруженную вылазку пьяных «ватников» или диверсантов я могу. А организованное, профессиональное выступление — нет.

Сергей: Надо людей лучше информировать, чтобы конспирологией не страдали. Специальный телеканал открыть, где президент, премьер-министр, прогрессивные депутаты официально сообщают: куда мы пошли, зачем пошли…

Олег: …Или почему не пошли. Но есть нюанс. Чем горшок накипел, тем и смердеть будет. Впервые за всю историю страны президентом стал миллиардер. Какая функция у олигарха? Делать дальше деньги, а не государство. Я допускаю, что Порох — правильный, европейский бизнесмен, потому что нам МВФ кредиты дает. Но агитпроп провален. И большой вопрос, досидит ли президент срок.

Сергей: Скинулись бы они — зять Кучмы, Ахметов, Порошенко, и отдали внешний долг Украины, который нам обещают списывать. Богатели же при мире, за счет государства, правильно? Ну и отдайте, когда война. И все пойдет по-другому.

Олег: Неправильно. Ничего так не изменится. Если долги отдать, а правила игры в стране оставить старые… Коррупцию надо вырезать на высшем и среднем уровне! На нижнем уровне народ сам затопчет. Коррупция — как в двигатель песку сыпануть. Поршни, вкладыши, коленвал не скользят, все скрипит, стучит, а движения нет.

Сергей: О, точно! Прошла революция достоинства. Обращается молодой хирург к главврачу львовской больницы: «Хочу работу по специальности». Посылают его за согласованием к начальнику областного управления по медицине. А тот рисует на листке: «$ 5 тыс.» — вот такие документы, мол, нужны! И хирург уходит, потому что сумму не собрать. Хорошо, что я не присутствовал лично… (Похлопывает по кобуре.) Пристрелил бы и сел.

Олег: В момент, когда военная угроза для Украины исчезнет, таким людям придется срочно искать чартеры. Я этого 20 лет ждал, потерплю еще немного. С коррупцией в Европу заезжать нельзя.

Сергей: Думаете, вот это все российскому читателю будет интересно?

…Везем на «скорой помощи», во вторую инфекционную больницу, ужин нацгвардейцам. Окопы в холода — сплошной грипп и бронхиты, у одного мальчика вообще ветрянка. Лежит в боксе, обмазанный зеленкой, а когда выходит покурить, друзья дразнят его «зеленым человечком».

За рулем Имран, начальник караула роты, водитель и санитар по совместительству. Рядом со мной, с кастрюлями в обнимку, Галя из волонтерской организации «Бахмут украинский». Имран — пакистанец, в Украине больше 20 лет: жена, сыновья, бизнес. Он рассуждает:

— У мусульман есть манера: где живешь, ту страну считаешь родной. В стране беда, на нее напали, надо защищать. У нас не считается красиво — не помогать, дома спать. В моей семье я воюю, брат жинки воюет, двоюродный брат жинки воюет… Мне кажется, Европа лучше. Там образование, развитие. Но если Европа будет командовать Украиной, Россия обидится, что она низшая.

И об этом я тоже расскажу российскому читателю.

Мне в холодной землянке тепло…

Взводный опорный пункт, Фото автора

Утром начальство разрешает посетить «серую зону», район села Курдюмовки, взводный опорный пункт — подозреваю, самый передовой.

Сопровождающий, анестезиолог Степан Осадчук перезаряжает автомат, мы шутим на тему универсальных обезболивающих. Александр Лавренко тоже в форме и с оружием. Курдюмовка — малая родина, дорогу туда он знает как свои пять пальцев.

Проезжаем посадки, где верхушки деревьев срезаны осколками, а на обочинах — кресты из досок с надписью: «Мины». Минуем два блокпоста, на которых дежурят бывшие «беркуты». Не останавливают, наоборот, приветствуют санитарную машину. Сворачиваем на грунтовку, закрытую для гражданского транспорта. На свежем, неуверенном снежке — черные отпечатки траков. Похоже, перед нами из кустов выдвинулся танк. Александр проводит по ходу экскурсию:

— Труба канала «Донбасс—Северский Донец». Хорошо, что не удалось взорвать. Слева — остатки пионерского лагеря. Чеченские боевики базировались, их наши с самолета расстреляли. А вон тот участок считают самым неприятным из-за снайперов.

Из Горловки, что виднеется за терриконами, приходят диверсионно-разведывательные группы. В балках, а часто и в населенных пунктах «серой зоны» устраивают тайники с оружием и взрывчаткой. СБУшники, конечно, пытаются проводить с немногочисленными аборигенами профилактические беседы, а также обыски и облавы. Но «серые» села, превратившиеся в развалины, боятся отказать своим и ненавидят чужих.

Передовой ВОП выглядит браво. Дорожка из пеньков, подобная той, по которой прыгал Янукович в Межигорье, ведет к армейской палатке. Пылает «буржуйка», работает телик и даже интернет, на стеллажах — макароны и соленья, на столе — показательные чайные кружки, у ног вертятся два котенка и собака.

— А вот баня! — показывают каморку с полотенцем. Разрешают осмотреть землянку-блиндаж, занавешенный для уюта пологами из мешковин. Там лежанки в два яруса. К бревну прикноплен листок «Папочке!» По полю бегут на войну смешные человечки с палками.

Я не знаю, о чем спрашивать мужчин от 20 с небольшим до 40 с лишним лет — студента из Харькова, бывшего фермера, остальных, с кем не успела познакомиться. Открывать ответный огонь им строго запрещено. Оставляем таблетки от простуды, жмем руки. Меня поторапливают. Оказывается, пока спускалась в землянку, поселок Майорск, что неподалеку, внеурочно обстреляли со стороны Горловки 82-м калибром.

На обратном пути встречаем машину ОБСЕ с эскортом. Доля у них такая — разбираться с безнадежными вопросами.

Александр молчит и смотрит в сторону Курдюмовки. Туда нельзя, тем более в камуфляже — земляки сдадут «горловским». Он не был на могиле родителей полтора года.

Донецкие

Близ города Дружковка встречаюсь с Мариной Рязанцевой, уроженкой Дебальцева, семейным врачом общей практики, сейчас младшим лейтенантом Нацгвардии, старшим ординатором госпитального отделения медицинской роты. У нее коса, безупречный украинский язык и целый «куст» подшефных ВОПов в окружающих полях, так что времени на беседу в обрез.

Марина оставалась фактически единственным медработником во время «котла» и даже несколько дней после него.

— Были тяжелые пациенты — диабетики, парализованные старики. Я несла за них ответственность. В бомбоубежище не спускалась. По возможности, моталась на «материк» за лекарствами, хлебом и водой. И не скрывала, что помогаю как волонтер украинской армии.

Одинокие бабушки плакали и пытались поцеловать руку. Потом Марину предупредили: она на топовых позициях ресурса «Трибунал» как пособница «карателей». Бабушки все правильно указали: телефон, домашний адрес…

Похожая история у владельцев частного стоматологического кабинета, Владимира и Галины Головеев. Солидный пациент, лечивший у них зубы с незапамятных пор, набросился с кулаками, причем не в переносном — в прямом смысле. Так закончился спор по мотивам референдума сепаратистов.

— Я не выдержала: ты со своей Партией регионов мало наворовал?! Мы — донецкие граждане Украины, платим налоги, армии помогаем, а не бандитам в балаклавах, которые ювелирки грабят! В общем, Володю в Киев отправила, сама дома не ночевала, пряталась по соседям, — маленькая, особенно на фоне мужа, Галина честно пытается не заплакать.

— В кабинете прикладами выбивали дверь. Но дворник, спасибо ей, убедила, что Головеи уехали навсегда. Потом мы сказали друг другу: хватит бояться! Наверное же, партизаны есть? Надо их искать. Что-то делать. И мы мобилизовались в первую роту. И танкисты из нашей части уже знали, что снова можно за бесплатной помощью обращаться. Им отказывали в больнице. Даже с флюсами! — голос Галины опять начинает дрожать.

— Пейте кофе. Всё рассказать пока нельзя: не время. Знаете, с одной стороны — война, горе. А с другой — мы таких людей встретили… «Лю-дя-ных». Украинское слово. Ничем нельзя заменить.