Заключенный № 562 стоит у стены и отвечает на вопросы подошедшего поговорить эсэсовца. Эсэсовец выше на голову, у него преимущество: крупное телосложение и он бесконечно уверен в себе, в своей правоте, в правоте дела, которому он служит, в силе и здоровом духе поднимающейся с колен, строящей новое будущее Германии. Вся его поза говорит об этом, и особенно упертая в бок рука, которой он небрежно держит щегольские кожаные перчатки.
В его голосе ленца и скрытая насмешка, а заключенный ничего такого позволить себе не может. Он даже не может позволить себе молчания в ответ. Он стоит у стены, опустив веки, и четко отвечает на вопросы. Голос его сюда, к нам, не доносится, но мы можем быть уверены, что он не уворачивается, не лицемерит, не скрывает своих взглядов, а говорит о них с твердостью и точностью.
Ну-ну, № 562, разве вы сами не видите, что провалились с вашим пацифизмом? Страна не хочет вашего пацифизма, страна хочет нашей силы, нашего национального подъема, наших самолетов в небе других стран, нашей борьбы и победы с тлетворным влиянием разлагающегося англосаксонсого мира. Мы создадим империю, и наши поезда и корабли повезут уголь из Украины и нефть из Египта. А про вас забудут и не вспомнят. Вы сгинете в лагере за проволокой, в бараке без света и тепла, человек без имени, но с номером. И все, что вы написали, не будет никому интересно. Вас забудут. Вы — труп.
Удивительно, какой тупостью и слепотой снабжена сила. Чтобы прозреть, ей требуются кровь и война. Удивительно, как ограниченны в своих словах и действиях ефрейторы с комплексами и генералы с манией величия, изрыгающие жуткую чушь в своих лживых речах. То, что они ошибаются, и то, что их власть рухнет, ясно всякому человеку, не потерявшему автономность ума в кислотной атмосфере пропаганды. И № 562 тоже знает, чем все это кончится. Но без него. С того дня, как сделан этот кадр, ему остается четыре года жизни.
Провидец в белой рубашке, часами и сутками сидевший за пишущей машинкой «Ундервуд», он объяснял людям неопровержимо и с блеском, что стране не нужна война и нужно вытравить из мозгов милитаристскую дрянь и строить другую страну и другую жизнь. Когда бизнес работал на себя, а власть на войну, он работал на Лигу за права человека. «Солдаты — убийцы», — эта фраза, напечатанная в газете, которую он редактировал, вызывала белую пену бешенства на губах фашистов, милитаристов, патриотов, идиотов. И он был прав, страна станет другой, новой, пацифистской Германией, но только цена этого будет огромна. И ужасна.
Главный редактор знаменитой Weltbuhne, он принимал на себя ответственность за тексты своих журналистов, которые не стеснялись в словах, описывая монокли в глазах чиновников и выходки уличных фашистов. Его судили на закрытых процессах, потому что он делал открытыми сведения о вооружениях, которые Германия не должна иметь. Этот интеллигентный человек спокойно собирал чемоданчик и шел в тюрьму на восемнадцать месяцев, хотя друзья и читатели со всех сторон кричали ему: «Уезжай! Неужели ты не видишь, чем это кончится?»
Никуда не уеду. Останусь тут. Это был не политический, а человеческий выбор. Здесь у него была работа, квартира, жена, страдавшая алкоголизмом, и ее врачи, своя компания, друзья. Но все же, что это за инстинкт у человека, противоположный инстинкту самосохранения? Как одиночка выдерживает столкновение с миллионами впавших в злобное безумие сограждан? Откуда, из каких глубин сердца он берет силу терпеть, хотя видит вокруг себя хари погромщиков и улюлюкающую толпу, которой рассказали, что он и его газета — «пятая колонна»?
Мир шумит, волнуется, собирает подписи за освобождение. Нацистские бонзы скривят лица и выпустят его из лагеря в полицейскую больницу, потому что даже им неприлично и неудобно держать в бараке лауреата Нобелевской премии мира 1935 года. Но сначала они замучают его почти до смерти. Швейцарский дипломат Буркхард, посетивший его в тюрьме, видел «дрожащее, мертвенно бледное нечто, существо, которое казалось бесчувственным, глаз заплыл, зубы выбиты, он волочил сломанную, плохо залеченную ногу».
Карл фон Осецкий, журналист и пацифист, главный редактор самой яркой, самой живой, самой острой демократической газеты Германии, знает, стоя у стены в концлагере Папенбург—Эстервеген, что должен отвечать, когда охранник обращается к нему. И он отвечает. «В Германии более опасным считается тот, кто указывает на грязь, чем тот, кто ее разводит».
