Вероника Семеновна плачет навзрыд, как ребенок: лицо закрыто руками, плечи подпрыгивают. Веронике Семеновне семьдесят четыре года. Она — заслуженный работник культуры: большая журналистская биография, завлитство и, наконец, директорство в достойном провинциальном театре. «Но, — сквозь слезы говорит Вероника Семеновна, — все это — не в счет. Я только теперь поняла, кто я».

На днях Вероника Семеновна вернулась из четырехнедельной поездки в Казахстан, где в архивах нашла документы о том, как в тридцатые в эти края «на поселение» выслали ее репрессированного деда, а в 1942-м в 40 километрах севернее оказались в эвакуации мама со старшим братиком еще тогда не родившейся Вероники Семеновны.

Вероника Семеновна прижимает к груди желтые мелко исписанные бумажки в печатях и коричневых пятнах времени. И не переставая плакать, рассказывает, как долго стояла на кладбище, где предположительно похоронен ее старший брат Лаврик, не вынесший испытания блокадой и эвакуацией, как долго бродила по степи, где был лагерь, в котором сидел дед, как всматривалась в каждое окно чужих деревянных домов там, куда заключенных (и значит, деда!) по окончании срока перемещали жить «на поселение».

Накануне поездки в Казахстан Вероника Семеновна два года штудировала архивы Санкт-Петербурга, откуда одна часть ее семьи, и украинского Николаева — откуда другая. «Теперь я могу умереть, — говорит Вероника Семеновна, — я знаю, откуда я родом». И улыбается.

Зачитывая в День памяти жертв политических репрессий две стандартные фамилии с распечатанного «мемориаловского» листочка, Вероника Семеновна впервые прибавила к этим незнакомым людям четверых членов своей семьи. И таких, как Вероника Семеновна, в День памяти 2015 года, кажется, было раз в 10 больше, чем год назад. Они произносили имена своих скорее всего даже лично не знакомых близких, и голоса у них дрожали.

И в этом было поразительное чувство обретенной истории. Не той, огромной, учебник которой только на моей памяти дважды серьезно переписывали, а маленькой, частной, родной и потому чрезвычайно важной. Той самой, на воровство и уничтожение которой советское государство потратило почти что весь ХХ век.

А теперь, кто может, тратит деньги на составление генеалогических древ, индивидуальные экскурсии в «родовые гнезда», архивные справки… Или как Вероника Семеновна — на дальние долгие путешествия по важным для семейной истории местам.

Новая книга Людмилы Улицкой «Лестница Якова» — точно такая же частная попытка воссоздать и сохранить историю своей семьи. С той лишь разницей, что предпринята она — большим писателем. Яков, чья лестница — тяжелейший путь из ожидания в ожидание, из тюрьмы в тюрьму, из ссылки в ссылку на стыке времен и политических систем, — это дед Улицкой. Человек, которого маленькая Люся видела лишь однажды, но связь с которым ощущала, не умея объяснить, всю свою жизнь. История Якова — это история последовательного уничтожения интеллигентов, умниц и настоящих патриотов своей страны.

Ближе к концу в «Лестнице Якова» есть документальный список вещей, найденных при обыске у деда Улицкой во время повторного (в ссылке) ареста. В непростой эмоционально книге для меня почему-то это был самый тяжелый момент. На остальное ведь можно при желании махнуть рукой: писательский вымысел. Но железная кровать, чемодан, счеты, мужской костюм «в елочку», пара белья… — это и есть неоспоримые документальные свидетельства эпохи, которая сожрала наших предков и пыталась (и сейчас пытается!) заставить нас сделать вид, что ничего этого не было. Книга Улицкой «Лестница Якова» — это книга памяти, частный учебник истории и пособие по сохранению маленьких частей того большого и целого полотна, которое называется историей страны.

Недавно моя близкая подруга ходила с дочкой в развлекательный центр смотреть большое шоу про жизнь динозавров. В конце шоу зрителям показывали короткий документальный фильм об истории цивилизации и нашем в ней месте. «Представьте себе школьную тетрадь в клеточку. В ней 16 листов, — сказал диктор, — всего — 1360 клеточек. Мы с вами где-то на 14-й странице, вот эта клеточка… Например, третья справа во втором сверху ряду… Видите?»

«Это хорошо быть клеточкой?» — спросила дочь маму, выходя из развлекательного центра. «Думаю, да. Особенно, когда ты знаешь, какая именно ты клеточка», — ответила подруга, не так давно закончившая составление своего генеалогического древа и дошедшая в нем до предков аж ХVII века.