В ночь на 9 ноября художник Петр Павленский облил бензином и поджег входную дверь здания ФСБ России на Лубянке. Вскоре он добровольно сдался полиции. Ситуацию комментирует Андрей Ковалев — кандидат искусствоведческих наук, лауреат премии «Инновация», специалист, участвовавший во внесудебном искусствоведческом исследовании по акциям Петра Павленского «Шов», «Туша», «Фиксация».

Великий русский архитектор Алексей Щусев ответственно отнесся к заказу, когда строил в сороковых резиденцию карающих органов, обычному человеку дубовую дверь не открыть — только титанам спецслужб. Но пока что в ФСБ работают просто люди, они используют нормальный вход с вертушкой. Так что в качестве знакового фона своей акции Петр Павленский использовал монументальную декорацию, призванную давить своей массой. Название акции — «Угроза» также соответствует брутальной поэтике места. О том, что высокое искусство возникает в момент диалектического пересечения формы и содержания, написано во всех учебниках. В случае Павленского содержание сформулировано с предельной ясностью: «Федеральная служба безопасности действует методом непрерывного террора и удерживает власть над 146 миллионами человек. Страх превращает свободных людей в слипшуюся массу разрозненных тел. Угроза неизбежной расправы нависает над каждым, кто находится в пределах досягаемости для устройств наружного наблюдения, прослушивания разговоров и границ паспортного контроля».

Но этот ответ не исключает вопроса «А что этим хотел сказать художник?». В разговоре о новых формах искусства спрашивающий обычно знает: «Мой сын (внучка) так сможет». Акция «Угроза», как и другие акции Павленского, такой ответ-вопрос закрывают.

Для культуролога не составит труда считать контекст акций Павленского: Красная площадь, собор Василия Блаженного, который «ходил наг» и наставлял страшного царя Ивана Грозного. Красная площадь, где в 1991-м году радикалы из группы Э.Т.И. под предводительством Анатолия Осмоловского выкладывали своими телами непристойное слово из трех букв перед мавзолеем Ленина. А в 1995-м знаменитый акционист Александр Бренер вбежал на Лобное место в боксерских трусах и перчатках, вызывая Ельцина на честный бой. Петр Павленский учел не только успехи, но и ошибки коллег: он с предельной ясностью трактует смысл своих акций.

В 2012 году во время акции «Шов» он два часа стоял у Казанского собора с зашитым ниткой ртом. «Зашивая себе рот, я хотел показать положение современных художников в России: запрет на гласность. Я везде вижу запуганное общество, массовую паранойю».

В 2013 году — акция«Туша». Тело обернутого колючей проволокой художника лежало перед входом в питерское законодательное собрание. «Голое человеческое тело — как туша, а вокруг него проволока, для охраны домашнего скота. Новые законы, словно проволока, удерживают людей в загонах. Всё это для того, чтобы превратить народ в хорошо охраняемый безвольный скот, который может только размножаться, потреблять и работать».

2013-й, акция «Фиксация»: Павленский на Красной площади разделся догола и прибил мошонку гвоздем к брусчатке. «Политический беспредел лишает нас возможности действовать, а наши поражения все крепче прибивают нас к кремлевской брусчатке».

Петр Павленский, как и акционисты 90-х, требует от себя абсолютной правды искусства. Кулик в образе бешеного пса реально кусал людей на своих акциях, показывая, что искусство — это никакое не развлечение. «Чтобы встать на четвереньки, наброситься и прокусить кому-то ногу, надо быть решительным человеком». Павленский говорит, что в момент акции ощущаешь полную свободу. В эту минуту ты оказываешься сильнее огромной государственной машины. С тобой ничего невозможно сделать.

Несомненно, что художник Павленский — отличный провокатор. Но после «Угрозы» только за хорошие деньги можно настаивать на автопиаре. На вопрос «Готов ли ты сесть в тюрьму?» он сдается полицейским, не делая никаких попыток скрыться. На суде молчит, настаивая на более тяжелой формулировке обвинения — «Терроризм». Перформанс продолжается в суде, где наступает акт полной карнавализации — защита художника начинает с научной лекции по истории перформанса. Из чего несомненно явствует: мы имеем дело с искусством политическим, и ответ здесь неуместен — потомкам трудно будет объяснять, что за ситуация была в стране, когда художник решается идти на столь крайние меры.