Мария Старожицкая к себе относится легко: «бывший журналист». Только Машина самоирония могла дать название «ИнфорМашка» ее личному Агентству авторской информации, родившемуся четверть века назад на платформе одной республиканской газеты. Потом Старожицкая добросовестно старалась оставаться командным игроком в ведущих медийных проектах, но на выходе все равно получился карманного формата сборник стихов и киносценариев «МашКино», первая книга трехлетней давности. И уже близкая к воплощению мечта об одноименном кинопродакшне.
Маша, кажется, никогда не воспринимала собственную поэзию всерьез. Предлагает: «Послушай, пожалуйста!» И по-детски радуется реакции. Она выглядит спринтером, который просто не умеет бегать медленно и потому готов извиниться перед остальными на дистанции за доставленные неудобства.
Несколько лет назад мне бы в голову не пришло специально подчеркивать, что прежние стихи и сценарии Старожицкой, кроме прочего, семь лет работавшей украинским собкором «Огонька», — русскоязычны. Сегодня ремарка необходима. Война, каким бы АТО она ни называлась, идет с обеих сторон преимущественно на русском мате, где «своих» от «чужих» на слух отличают лишь по фрикативному «г» или «поребрику», да и то не всегда. Зато на мирной части Украины традиционный билингвизм расстрелян, подобно украинским солдатам, на выходе из Иловайского котла. Это по русскому языку ударило российское оружие. Маша рассказывает: рифмовать, как раньше, не получается, пишется только по-украински и часто без рифм, и не то чтобы идейным был этот переход, нет, самой удивительно…
Признаюсь, я злилась: сюжетов, свидетелем которых она была за последние два года, хватило бы на сотню репортажей! Проводила с Майдана добровольцем в батальон «Донбасс», на передовую, названого сына и его друзей, каким-то почти мистическим образом, на расстоянии, с помощью мобилки и незнакомых людей, прочитавших ее стихи в интернете, помогла им выйти из окружения, — ну и где все? «Бывших журналистов» не бывает?! Именно так: Маша появлялась поздно ночью, в «Фейсбуке», и тут же в новом своем жанре стихотворных репортажей отчитывалась о новостях с передовой, рассказанных бойцом с позывным «Лавр»:
«Добрий вечір, мамо, як ваші спра…» Я далі не чую – там вибухає «Град». Це дуже голосно. Дуже, дуже голосно. Так голосно, що навіть немає з чим порівняти. І я кричу, страшно кричу : «Ховайся!!!» А у відповідь, поміж градинками, жартома: «Мамо, як ви нервуєте, то не буду дзвонити» Відтак спокійно кажу, аби вдів свій шолом. А ще заткнув у вуха патронні гільзи Калібр 5,45 для цього найкращий, І дізнаюся, що так вже п`яту годину. Рідна мати зранку телефонує, Він ніяк не може Їй відповісти, Бо для неї – в столиці, на будівництві, Там, звичайно, тихіше, ніж зараз в нього. Так влаштувався зручно – в одного сина дві мами, А в мене лише дві доньки, І я питаю у себе Якби він справді мій, рідний, Чи ще б гучніше кричала, Чи падала б на порозі, хапала його за ноги, Аби не йшов добровольцем гвардійського батальйону, Не вчився влучно стріляти, не міг… Ой, ні, ще наврочу. І відповіді не маю. Ні , маю, таки кричала б, Але мовчазно, мов риба. У сина мого дві мами, Обидві зараз далеко. Десь поруч третя, ворожа, Вона, сказали сусіди, Втекла, коли сина вбили, Снайпера-сепаратиста. Мій був у їхній квартирі, Забрав два гранатомети, Приціл і купу патронів, А далі побачив рибок, Вони роззявляли роти. Кажуть, риби дуже погано чують, Мабуть, навіть досі не чули «Граду», Золоті такі, акваріумні, З тих, що здійснюють три бажання. Він не загадав. Нагодував. Змінив їм воду. Бо вода має бути чистою, Дуже чистою, Дуже-дуже чистою, Прозорою, Як усе наше нинішнє життя. Квартиру опломбував, звичайно, Тепер питає, чи вистачить рибкам корму, Доки війна скінчиться, Чи доки мама прийде.
И не надо было больше ничего у нее ни спрашивать, ни требовать…
Пьесу «Котел» (тоже вошла в сборник: Мария Старожицкая. «Навіщо. What for». Киев, «Украинский приоритет», 2015) уже поставили на киевской сцене к годовщине Иловайской трагедии силами профессиональной команды, собравшейся по просьбе драматурга. Это был рискованный эксперимент — разовый показ перед бойцами и родственниками погибших истории о выходе группы бойцов из котла. Все сюжеты — в школьном классе, где разместилась разведрота, в подвале дома ополченца, на поле с перезревшими подсолнухами, где расстреляли колонну после обещания «зеленого коридора» и сафари на выходивших поодиночке — фактически имеют документальную основу, в действующих лицах бойцы узнавали друзей, павших или живых.
Да, медицина еще не разобралась толком, как восстанавливать психику тысяч людей, по которым прошелся каток войны. Но теперь можно зафиксировать действие искусства. Когда на сцене украинский доброволец, одесский еврей с американским гражданством, берет в плен российского добровольца, кадрового офицера, прибывшего из Благовещенска спасать братьев по крови, — они идут под обстрелом с песней Гребенщикова «Жаль, подмога не пришла, подкрепленья не прислали, вот такие, брат, дела, нас с тобою…», подпевая друг другу, зрители подпевали тоже. Потому что именно эту песню бойцы пели в момент иловайского предательства. В финале зал плакал, долго не отпуская со сцены актеров. К слову, прототип этого героя с позывным «Слон» прислал Марии такой отзыв: «Читали всей разведкой, класс, правда, теперь пацаны мне говорят, что я даже тела забираю, а там всех бросил, а я им в ответ: «Ша, дятлы, ничего вы не понимаете в литературе».
Перевод стихов Старожицкой на английский язык сделал известный украинский телевизионный журналист Андрей Куликов. «Котел» перевели коллеги — Виталина Ткачева, Богдана Костюк и Марта Дычок. А в печать сборник ушел в тот день, когда украинский режиссер Олег Сенцов, не совершивший ни одного преступления, получил в России 20 лет лишения свободы. Ему автор и посвятила книгу.
