В 1911 году еще юный Яков Осецкий восхищался Рахманиновым и грезил о карьере музыканта, не подозревая, что ему предстоит сгинуть в сталинских лагерях. Его будущая жена Маруся бредила Айседорой Дункан, свободными танцами и женским образованием.
Их сын Генрих, недалекий и чудаковатый, в 1949 году донес на отца и за всю жизнь так и не сумел заслужить уважения собственной дочери Норы. Она же, помыкавшись по провинциальным театрам, от тоски связалась с женатым режиссером, а потом родила сына от аутичного одноклассника. Сын вырос, силком был вывезен в Америку к отцу — подальше от войны, Афганистана и Чечни, поближе к музыке «Битлз», героину и сомнительным сквотам.
Все они, одинокие интеллектуалы и сентиментальные неудачники, стараются выжить, но расшибаются о собственную неспособность встроиться ни в одну общественную систему. Ни у кого не получается прожить ту жизнь, о которой мечталось. Фантазии о светлом будущем оказываются погребены под неудачными браками, вялотекущими романами и равнодушием рано повзрослевших детей.
Количество катастроф, сыплющихся на головы героев, множится в геометрической прогрессии: сначала еврейские погромы в Киеве, раскулачивание и революционная мясорубка, потом войны, лагеря, опять войны — уже помельче, поабсурднее. Но ни один из исторических катаклизмов не становится определяющим. Каждое новое потрясение проносится мимо, тонет в груде вчерашних новостей. В «Зеленом шатре» — романе о советских диссидентах 1950–1960-х — один из героев Улицкой похожим образом формулировал законы «мимосоветской» жизни. Но герои «Лестницы Якова» пошли дальше: для них вчера, сегодня и завтра отличаются друг от друга разве что декорациями.
Это не первый роман Улицкой, выросший из документа: предыдущая ее книга «Поэтка. Книга о памяти: Наталья Горбаневская» была компиляцией интервью, постов в ЖЖ, воспоминаний и писем друзей и родных Горбаневской. «Лестница Якова» тоже собрана, как роман-конструктор. Монтаж избавляет от неуместной монументальности, претензии на окончательную правду о жизни, а также снимает налет «романности». Этот текст, несмотря на весьма нескромный объем в 700 с лишним страниц, проглатываешь, не успев заметить его эпического размаха.
Цементом, скрепляющим судьбы, здесь служит связка писем, которые Нора обнаружила в бабкином сундуке. Собственно, от этого сундука история и начинает разворачиваться в обе стороны — к предреволюционной юности Якова и Маруси и рождению нового Якова, внука Норы, появившегося на свет уже в наши дни. Вынесенная в заглавие библейская «лестница», таким образом, становится еще и основным композиционным приемом — осью, ведущей повествование от Якова до Якова.
Это проза приглушенных красок — текучая и ненавязчивая. При всей своей публицистичности книга выглядит документом цельным, пронизанным тихой тоской и сочувствием ко всем, кому хотелось музыки и красоты, древнегреческих ваз и спектаклей по Чехову, а приходилось выносить мусор, хоронить родственников, отмазывать сына от армии («Юрик не хочет ни убивать, ни быть убитым. Он хочет играть на гитаре»). Личность здесь борется не с государственной машиной или исторической несправедливостью, а с заурядными сюжетами, которые то и дело падают на ее больную интеллигентную голову. Таким образом, каждую секунду переживается опыт конечности (людей и вещей, чувств и мнений, истории и мечты), а вслед за ним — радость узнавания, повторения дедовых черт в каждом новом младенце и любование этими странными семейными закономерностями.
Татьяна СОХАРЕВА,
специально для «Новой»
