«По данным МВД, в России 40% всех тяжких насильственных преступлений совершается в семье. В 2013 году от преступных посягательств погибло более 9 тысяч женщин, более 11 тысяч женщин получили тяжкий вред здоровью. В 2014 году более 25% зафиксированных в стране убийств были совершены в семье, и тогда же зарегистрировано почти 42 тысячи преступлений в отношении членов семьи. За шесть месяцев 2015 года уже зафиксировано около двух тысяч убийств и более пяти тысяч фактов умышленного причинения тяжкого вреда здоровью», — это фрагмент из выступления доктора политических наук, главного научного сотрудника Института социологии РАН, члена Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека (СПЧ) Светланы Айвазовой на недавней встрече СПЧ с президентом Путиным.

Об истоках семейного насилия и святых скрепах, о роли Мизулиной и Астахова в непринятии федерального закона против семейно-бытового насилия Светлана Айвазова рассказывает в интервью «Новой газете».

— На встрече с президентом вы говорили о насилии в семье, приводили случаи уголовного наказания женщин за самооборону. Как часто они получают реальные сроки?

— У меня таких цифр нет, их вообще нет. Но я, например, знаю, что в Можайской женской колонии — очень большой процент женщин, которые сидят именно за убийства своих мужей. Если взять количество женщин, наказанных за криминальные преступления, то это всего 15% от общего числа осужденных. И этот процент держится уже на протяжении двух столетий начиная с XIX века. Женщины не склонны к совершению каких-то жестких убийств. Но когда их доводят, когда на протяжении многих лет они подвергаются издевательствам и физическим, и психологическим, когда покушаются на жизнь и здоровье их детей (как правило, особенно остро они реагируют на побои в отношении детей), вот в этот момент они реагируют криминалом.

Здесь проблема человеческого достоинства не менее важна, чем защитная реакция и охрана потомства. Мне кажется, что это очень важный момент. Домашнее насилие существовало всегда, но эта тема вплоть до последнего времени была у нас абсолютно закрыта. И когда ее поднимаешь, то многие смотрят на тебя с большим удивлением: а что, это имеет какое-то значение? Ну мало ли кто, что и как дома делает…

— Ну да, бьет, значит любит…

— На самом деле это проблема очень большого общественного содержания, потому что именно в семье человек усваивает те нормы общения с другим человеком и с миром, которыми он потом пользуется на протяжении своей жизни.

— Наблюдаемая в последние годы агрессия в российском обществе как-то отражается на происходящем в семье?

— Конечно. Эти вещи взаимосвязаны.

— А в каких социальных группах больше насилия?

— У нас принято считать, что это социально-депривированные слои — алкоголики, наркоманы и т.д. На самом деле это совсем не так. В самых высоких слоях нашего общества, как и любого другого, случаются абсолютно те же самые ситуации. Это скорее всего связано именно с таким типом воспитания, которое человек получил в семье, с наклонностью вымещать на другом свое состояние.

Женские организации на своих семинарах очень тщательно разводят ситуации конфликтов, когда люди друг друга, грубо говоря, бьют сковородками, но бьют на равных, выясняя отношения, — и ситуации, когда один член семьи довлеет над другим, когда выстраивается иерархия — он насильник, она жертва. Причем этот насильник после издевательств может снова стать паинькой, он дарит цветы, приносит подарки, но через какое-то время насилие повторяется. Женщинам кажется, что все пройдет, все снова будет хорошо, поэтому иногда эти ситуации могут продолжаться так долго. Пока до нее, наконец, не доходит, что у нее просто нет никакого выхода.

— То есть в основном агрессия в семье исходит со стороны мужчины?

— 80% случаев — это агрессия в отношении женщин.

— Знаете, почему спросила… Недавно в СМИ была информация, что в США вышла книга о Хилари Клинтон, где в частности рассказывается о том, что в былые годы именно Хилари частенько поколачивала Билла.

— Ну я про Америку не знаю. Может быть, и есть женщины, которые бьют своих мужей, а мужчины не обращаются за помощью. Но у нас 80% случаев — это насилие над женщинами. Потом насилие над пожилыми людьми. Причем нет фактических данных по насилию над пожилыми, потому что они никуда не обращаются, они считают, что это их позор, что их бьют сыновья, что их дочери над ними издеваются. Об этих случаях социологам становится известно из разговоров с соседями, близкими. И, конечно, насилие над детьми.

— На встрече с Путиным вы говорили, что в России 40% всех тяжких насильственных преступлений совершается в семье. Это же страшная цифра — 40%!

— Да, это данные МВД.

— То есть получается, что дом — такое же опасное место, как и улица.

— Да. Но это свойственно не только для нашей страны. В свое время знаменитый английский социолог Энтони Гидденс написал, что в Великобритании дом такое же опасное место для людей, как улица. Но дело в том, что в других-то странах принимаются меры. В последние 20 лет практически во всех странах мира приняты законы о домашнем насилии, и Организация Объединенных Наций всячески настаивает на этом. Целый ряд документов, которые и мы в том числе подписали, обязывает, чтобы такие законодательные акты существовали. Прежде всего, это Конвенция о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин. Раз в четыре года мы отчитываемся в специальном комитете ООН по ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин. Начиная с 1999 года, каждый раз, когда наша страна отчитывается, нам указывают на то, что мы не приняли такой закон. Но, к сожалению, у ООН нет никаких реальных рычагов воздействия на страны, подписавшие эту конвенцию, но, тем не менее, не принявшие такой закона.

А между тем, в последние два года разработан очень хороший законопроект, который реально может повлиять на ситуацию в России, но он болтается между ведомствами.

— А где этот закон тормозится: в министерстве юстиции, в Думе, в администрации президента?

— Он уже год ходит в правительстве между ведомствами. Министерство труда и социального развития, которое в принципе отвечает за всю проблематику с правами женщин и, в частности, за выполнение Конвенции о ликвидации всех форм дискриминации, перебрасывают ответственность на МВД. В июле представитель МВД, который выступал на слушаниях во время спецзаседания СПЧ, посвященного домашнему насилию, сказал, что они-то как раз очень поддерживают этот законопроект.

В Думе тоже есть депутаты, которые вроде бы благосклонно относятся к этому законопроекту, но на сегодняшний день он не внесен правительством в Государственную думу.

«Это попытка вмешательства во внутренние дела семьи»

— А госпожа Мизулина, которая так озабочена защитой детей от пропаганды гомосексуализма, как относится к закону против семейно-бытового насилия?

— Госпожа Мизулина — один из барьеров на его пути, она в нескольких своих интервью совершенно ясно сказала, что костьми ляжет, но этот законопроект не пройдет. Потому что само понятие «домашнее насилие» разрушает семью.

Но сейчас Мизулина стала сенатором, и я не знаю, как она будет реагировать на этот законопроект в новом своем качестве, тем более что совсем недавно, в сентябре, в Петербурге состоялся Евразийский женский форум под руководством Матвиенко. Они приняли очередную резолюцию, и там, в частности, прописано, что надо бороться с домашним насилием. Как Матвиенко и Мизулина между собой согласуют свои взгляды, я пока не могу сказать.

— На встрече с президентом вы говорили, что такой закон недавно принят в Казахстане…

— …и там на 40% сократилось число таких преступлений.

Надо сказать, что вся статистика, связанная с домашним насилием, очень условна. Это ведь все происходит внутри семьи, и если люди не обращаются никуда, то эти случаи и не фиксируются. А пойти в полицию — это уже акт смелости со стороны жертвы. Законодательство у нас сейчас действует так, что женщина должна сама найти доказательства того, что совершается преступление. Это дела частного обвинения, следователь этим не будет заниматься, никто этим не будет заниматься. В этом смысл законопроекта, что он переводит все эти дела из частного обвинения в частно-публичное, когда уже и следователь подключается к изучению конфликтной ситуации, и адвокат может быть привлечен. У нас на сегодня этого нет, женщина один на один с насильником. И даже если она на него пожалуется, в лучшем случае его могут посадить на 15 суток. Но потом он возвращается… Мы очень много работали с участковыми уполномоченными из сельских регионов, и они говорят, что практически бессильны. У полиции нет реальных рычагов воздействия на насильника.

— Но в уголовном кодексе существует ответственность за нанесение телесных повреждений.

— Если это произошло на улице.

— А дома нет?

— А здесь вы должны доказать, что это не вы сами себе нанесли это все, доказательства собрать.

— Закон, принятый в том же Казахстане, что меняет в этой ситуации? Каким образом он защищает женщину?

— 143 страны мира приняли законы о профилактике домашнего насилия. В их числе и страны СНГ — Киргизия и Казахстан. Речь идет о том, что женщина может быть защищена на этапе профилактики, предотвращения насилия.

У нас в полиции как говорят: «Ведь не убил же. Вот когда убьет, мы этим делом будем заниматься». То есть ликвидируются последствия преступления. А по закону, который принят в Казахстане, если женщина приходит в полицию с такой жалобой, то полицейский, явившись к ней домой, дает мужчине специальное защитное предписание, запрещающее ему подходить к жене на расстояние, скажем, трех километров. Они разводят жертву и насильника.

В законопроекте, который сегодня рассматривается у нас, предложено два защитных предписания: одно выдается сразу полицейским, а второе после суда будет выдаваться женщине. В отличие от других стран, наши разработчики закона идут дальше: они предлагают насильника выселять из квартиры, даже если это его собственность, на период, пока отношения не урегулируются. Мотивируя это тем, что право на жизнь выше, чем право собственности.

В российской семье насилия нет

— В рекомендациях заседания СПЧ по проблемам домашнего насилия говорится, что, по официальной статистике МВД, в России 26 тысяч детей ежегодно становятся жертвами преступных посягательств, из них около 2 тысяч погибают, 8 тысяч получают телесные повреждения, еще 2 тысячи детей и подростков, спасаясь от жестокого обращения со стороны родителей, кончают жизнь самоубийством. Вот эту часть проблемы, касающейся детей, госпожа Мизулина и другие, выступив против этого закона, тоже отметают?

— Отметают, да. Нет у нас домашнего насилия. Поэтому нам не нужен закон о домашнем насилии.

— Что касается детей, они подвергаются насилию в основном со стороны отцов или со стороны матерей?

— У нас нет разделенной статистики. Почему еще нужен этот закон — он обяжет МВД делать очень точную статистику и разводить ее по разным параметрам: над кем насилие, кто насильник и т.д. Как правило, самые тяжелые случаи, это когда отчимы издеваются над своими падчерицами.

— А уполномоченный по правам ребенка господин Астахов…

— Он тоже против этого закона.

— А он-то почему против?

— Потому что это частная жизнь. В сферу частной жизни государство не должно вмешиваться.

— А уполномоченный по правам человека Памфилова?

— Элла Александровна присутствовала в момент моего выступления на встрече с Путиным, возражений с ее стороны не было. Вот я бы так это сказала. Церковь очень настроена против.

— Почему?

— По тем же причинам.

— То есть потому, что это частная жизнь, что семья — это святое?

— Святое, да. Скрепы у нас. 25% убийств совершается в семье… Это вообще как?! Это как?! От этого просто столбенеешь.

Сфера частной жизни в принципе в России очень долго отсутствовала. Семья начала закрываться только в начале 90-х. Теперь говорят — это вмешательство в частную жизнь. Ну так вы не вмешивайтесь в частную жизнь по другим поводам. Когда во времена СССР женщина ходила жаловаться в партком, это было плохо. Но это был какой-то механизм, который реально работал. А сейчас таких механизмов просто нет.

— Еще в рекомендациях СПЧ говорится о необходимости обеспечить создание достаточного количества убежищ и кризисных центров для помощи пострадавшим от семейного и бытового насилия. Сейчас есть такие центры, они действуют в России?

— Такие центры есть, их около 140. Больше всего их в Ростовской области, где в свое время была программа по ювенальной юстиции, и вот в тот момент там открыли очень много убежищ, их 22, чего нет в остальных российских регионах. В Москве, по-моему, их три или четыре на 20 миллионов. А вообще в городах, как правило, один-два. Есть области, где вообще нет ни одного такого кризисного центра.

— Еще в рекомендациях СПЧ говорится о необходимости разработать психологические программы для лиц, совершивших акты насилия в семье. Вы думаете, что такие психологические программы способны помочь?

— Да. Такая программа была у нас на Алтае. Там был кризисный центр для мужчин, которые являлись насильниками. Сейчас работает такой кризисный центр в Петербурге. Но это не государственные, это общественные организации. Вот два мужских кризисных центра в программе против насилия. Мужчины не понимали, что они насильники, они выросли в этой обстановке, они усвоили эту норму, и для них она естественна. Нужно с ними работать, чтобы они от этого избавлялись.

— И что, мужчины добровольно шли на эти курсы?

— В тот момент, когда фиксируется какой-то случай домашнего насилия, полицейский разводит как-то эти две стороны и предписывает мужчине ходить на такие программы.

— А если он не пойдет, какая ответственность за это?

— Если бы был принят закон, то уголовная. А сейчас полицейский может только рекомендовать. Но все же мужчины приходят на эти курсы.

— Какова была реакция президента на ваше выступление?

— Не было никаких возражений, никаких комментариев — ничего не было. Было сказано «спасибо».