Чистая вода

В двадцатых числах августа погода начинает портиться, вершины сопок покрываются снегом, шквальный ветер, неутихающий по 2–3 дня, гонит по заливу стада барашков, и однажды, подкараулив затишье, я покидаю ледокол. Еще 10 дней до самолета, я хочу провести их в Певеке, к которому у меня давние нежные чувства. Конкретного плана нет, рассчитываю на экспромт: город по имени «Вонючая гора» (чукотск. — Авт.) никогда не был скучным. Утром в субботу заселяюсь в гостиницу — одноместный номер с душем, но почему-то без умывальника, цена 3000 в сутки — и до понедельника успеваю исходить самый северный город России вдоль, поперек и по диагонали.

«Поселок», столица куваевской «Территории», Певек легендарен не меньше, чем Магадан. Отстроенные зэками дороги, морской порт, ТЭЦ и прочая инфраструктура — память о злых временах, полных и уныния, и надежд. В анамнезе Певека оловянная и золотая лихорадки 60–70-х и азартное заколачивание бешеных денег в 80-х: обычная зарплата в 1000 рублей, тогда как средняя пенсия «на материке» не превышала 50. Пять авиарейсов в сутки на Магадан и два на Москву. В Магадан летали поужинать в ресторане, оторваться на всю катушку, переночевать в гостинице и первым самолетом прилететь на работу (54 руб. за билет туда-обратно). В навигацию — битком набитый сухогрузами порт. На судах в Певек доставлялось все, что производила советская промышленность (плюс импорт), — ну кроме, может быть, автомобилей. За ними летали «на материк» и покупали без очереди, с чудовищной переплатой — впрочем, не слишком обременительной для северного карманища.

Сейчас главная достопримечательность города с населением в 5000 человек — центральный район: кварталы заброшенных трех- и пятиэтажек, широкие улицы пустых домов с выбитыми дверями и окнами — зрелище не столько печальное, сколько странное. Район покинутых домов обл, огромен, стозевен, но не лайяй. Я была уверена, что эта часть города пострадала в лихую годину — разморозилась из-за нехватки топлива, — но никакой катастрофы в Певеке не было: уголь здесь свой, плюс Билибинская АЭ делилась электричеством. А что дома брошенные — так это потому, что новый район построить успели, людей по программе улучшения жилья переселили, а старые дома не снесли, потому что они никому не мешают. По законам жанра abandons здесь должны обитать призраки, но по бетонным тротуарам как ни в чем не бывало прогуливаются мамаши с явно не фантомными младенцами. Я брожу между мамашами и руинами и встречаю еще двоих неместных — у них тоже фотоаппараты наперевес и такие же, как у меня, квадратные глаза.

Вторая певекская достопримечательность — цены. Огурцы — 285. Помидоры — 430. Яйца — 250. Пачка «материкового» кефира — 400. В ценообразование заложены 250 рублей на каждый килограмм веса за доставку по воздуху. Почти вся еда из столицы, она прилетает раз в неделю пассажирским самолетом. Других маршрутов не существует, и даже в командировку в Магадан местные жители летают через Москву. Я захожу в магазин и на 380 рублей покупаю бутылку лимонада, батон и сырную булку: иду обедать на волноломы за почтой и как опытный бич знаю — если не дам чайкам батон, они отберут у меня булку.

Чайки — третья достопримечательность. Их тысячи, они громадные, горластые и наглые. Чаек три вида, но местные жители всех скопом называют бакланами. На мусорном контейнере сидит бургомистр — полярная чайка немыслимой красоты — и роется в пакете с пищевыми отходами. Начинаю догадываться, почему в Певеке не видать бездомных кошек.

В гостинице у меня клаустрофобия: номер крошечный, я сижу на полу, поставив нетбук на стул (стола нет), спиной к кровати — и упираюсь ногами в противоположную стену. Утром в понедельник иду в местную газету, знакомлюсь с коллегами, и они устраивают меня в пустую — еще не кончились каникулы — общагу техникума: пятый этаж жилого дома по улице Геолога Чемоданова, пятикомнатная квартира, меблированная шестнадцатью кроватями. В квартире жарко, я оставляю на кухне открытое окно и в 4 часа ночи подскакиваю от грохота — с улицы пришла чайка, забрала кусок хлеба с блюдца, оставила перо и по пути в окно уронила на пол крышку от кастрюли.

В среду мне начинает казаться, что живу в Певеке уже год. У меня полгорода знакомых, я варю оленину, хожу в гости, прожигаю жизнь и категорически не могу вырваться за городские пределы: северная нелинейность времени слишком очевидна, чтобы всерьез рассчитывать на обещанную вахтовку, которая отвезет меня в тундру и далее везде (вопрос: «когда?» — ответ: «ну как только вернется из тундры»).

В местной газете дыра, в которую нечего ставить, и она печатает заметку про меня; я переживаю, что меня станут узнавать, но всем наплевать, и жизнь в Певеке идет своим чередом. Кто-то вкалывает на ТЭЦ, кто-то в ЖЭКе, кто-то на нефтебазе. В городе есть больница, кинотеатр «Айсберг», два кафе, многочисленные продуктовые магазинчики в подъездах жилых домов, школы, садики и филиал Билибинского техникума, в общаге которого я живу. В соседнем подъезде — контора оленеводческого хозяйства. Есть полиция, отделение погрануправления и похоронная фирма. Ее владелец лично копает могилы, потому что не может найти непьющих работяг, а пьющие возятся по три дня: «А мне, — говорит, — это вместо спорта, полтора часа — и готово дело».

Но пьяных на улице почти не видно, лишь одна чукотская бабушка во дворе постоянно на кочерге. Однажды она машет мне руками, подходит вплотную, заглядывает в лицо, произносит: «понаехали», разворачивается и уходит на качели. То и дело встречаются южные люди, преисполненные ренессансных очей (оказалось, сербская строительная компания делает дорогу на выезде из Певека: куча техники и дым коромыслом). Далеко за городом филиал золотодобывающего предприятия «Купол», но работают там преимущественно вахтовики с материка.

Я торчу в редакции районной газеты и узнаю местные новости (скоро в Певеке построят плавучую атомную электростанцию), хожу в музей и в магазины. Заказываю такси, чтобы ехать в поселок Валькумей, но машина не приезжает. Тогда я залезаю на гору, на которую тут же опускается глухой туман, — и теряю дорогу, и брожу два часа, не видя собственных ног, а потом сажусь на землю курить. Когда туман рассеивается, обнаруживаю, что сижу посреди дороги, ведущей прямиком к моему дому. Спускаюсь и иду в офис «Чукотавиа» за билетом куда-нибудь. Поселок Биллингс, полтора часа лету в одну сторону, рейс один раз в месяц, как раз завтра — прекрасно.

Мне выдают толстую брошюру. В брошюре указано время вылета: 10 часов утра. Мне отчего-то кажется, что я никуда не улечу. Вечером разрывается телефон. Вся знакомая половина Певека звонит сказать, как опасно уходить в сопки во время тумана. «Вдобавок, — говорят мне, — ты могла встретить медведя. Вот был у нас случай…»

Назавтра приезжаю в аэропорт за час до вылета, вижу вертолет, но меня в него не пускают, потому что сейчас рейс на Рыткучи, которого не было в расписании, а про Биллингс пока неизвестно, поэтому надо прийти в полдень. Ничему не удивляюсь и иду гулять в Апапельгино: поселок через дорогу от аэропорта. Когда-то в Апапельгино квартировал здешний авиаотряд и жили служащие аэропорта, но c 2002 года поселок закрыт и необитаем, а посреди его бывшей центральной площади лежит фюзеляж пассажирского самолета.

В полдень возвращаюсь в аэропорт (18 деревянных ступенек, истоптанных золотодобытчиками, бичами и командированными) — и слышу объявление: рейс отменяется. Бреду на выход покорно, как северный олень, и уже в дверях понимаю, что в объявлении прозвучал не Биллингс, а Шмидт. С Биллингсом все в порядке. Я разворачиваюсь и иду на посадку.

Лора БЕЛОИВАН

Начало в №103. Продолжение следует